А мы, зачехлившись и проверив, чтобы ничего не звякало, не давило на спину, не скользили бы лямки — отправляемся дальше.

Заходим в небольшой лесок, где, на солнечной полянке, собравшись вокруг Аиды, выслушиваем основные правила поведения. Первое: незнакомые растения и ягоды не трогать, не нюхать и не есть, последствия могут быть фатальными. Второе: вдоль русла реки пробираемся таким образом: ставим ногу на камушек, пробуем, если ничего не шатается, не выскальзывает из-под ноги — делаем полноценный шаг, и так далее. Третье. Никуда не торопимся, следуем шаг в шаг за ней, Аидой, не отвлекаясь. На обзоры, любования и фотографии останавливаемся через каждые пятнадцать минут, так что успеем запастись впечатлениями. Четвёртое. Кто вздумает фотографироваться на скалах или обрывах — лучше не рискуйте, а решите рискнуть — сперва зафиксируйтесь. И не вздумайте, пока позируете, размахивать руками, вертеться, подбирая более эффектную точку, иначе один из кадров может оказаться для вас последним.

Сопровождаемые такими добрыми напутствиями, мы углубляемся в настоящий реликтовый лес. И вскоре наставления, увещевания и инструктажи забываются, потеснённые красотой пейзажа. Познания мои в части фауны довольно слабые, но вот каштаны я узнаю, только здесь они раздутые, толстые, не менее чем трёхсотлетней выдержки. Это «хлебные» каштаны. Вперемежку с ними попадаются скрюченные в дугу скальные дубы, встречаются дикие груши и старые лещины, оставшиеся ещё от древних поселений. Под огромными кронами стелятся заросли самшита, увитые плющом. Не сдержавшись, срываю часть листьев, растираю несколько штук в ладонях и с наслаждением вдыхаю запах. Остальные прячу в карман. Николас пристраивает веточку к своей кепке на манер пера.

Мы выходим к руслу реки — пока что безобидного ручейка, и вот тут-то и начинается самое веселье с хождением по большим круглым голышам, что так и норовят ускользнуть из-под ног. Через час половина группы начинает выдыхаться, несмотря на обещанные остановки. Моему родственнику приходится разрываться на части, подавая руку то мне, то бойким старушкам, которые — вот ей-богу — запросто могли бы обойтись без его помощи, но не упустят ни за что, чтобы такой симпатичный молодой человек за ними не поухаживал бы. Время от времени на особо трудных участках Николас берёт на плечо маленькую девочку.

Берега речки поднимаются всё выше и выше, пока, наконец, не сужаются и не вытягиваются ввысь, образуя стены самого настоящего каньона. Русло заметно расширяется, остаётся только небольшая сухая кромка по левую сторону течения. Изрядно устав, несколько раз вымокнув и обсохнув на ветру и солнце, мы не сразу замечаем, что выходим в широкий скальный зал — громадную круглую чашу, белые известняковые стены которой, образовывая конус, сужаются кверху. Это настоящая пещера с открытым сводом, с искрящейся занавесой водопада, с одной стороны, и довольно топорного вида лестницы — с другой. Наконец-то! Вот она, твёрдая земля, наверху!

Снова углубляемся в лес, а затем оказываемся на обрывистом берегу той же самой речушки, которая далеко отсюда делает большую петлю и возвращается намного полноводнее. И поэтому переходить через подвесной мостик, который прыгает под ногами и вибрирует от каждого шага — испытание то ещё. Николас и тут переносит девочку, и по глазам её мамы догадываюсь, что она бы не прочь занять дочкино место, но уж дудки, голубушка, думаю мстительно, никто тебя сюда силком не тянул! Но через мгновение мне становится стыдно. Она, должно быть, рассчитывала на Антуана, который наобещал сопровождение, а сам под каким-то предлогом отмазался, а ведь с ним ребёнок был бы под присмотром большого и сильного мужчины… как мой, например…

Стоп, — тревожно говорит внутренний голос. Поправься немедленно.

… как мой родственник, например, — повторяю послушно и даже теряюсь. Эй, голос! Да ты не думай ничего плохого, это ж просто оговорка!

Прямо по Фрейду оговорочка, мрачно выдаёт голос. Ты последи за собой, дорогуша, последи. И скажи спасибо, что я у тебя тут за цензора работаю по совместительству.

На том берегу поджидают вездеходы вроде наших УАЗиков, и мы, наконец, даём отдых гудящим ногам. Проезжаем весь лес. В небольшом селении высаживаем половину группы на дегустацию местных сыров и вин, а сами, наконец, окончательно удаляемся в горы. Вернее сказать, к границе между лесом и подошвой горы.

Крутой подъём почти сплошь зарос кустарником. Из отдельных проплешин выглядывают горизонтальные пласты известняка; в одном месте они образуют естественные ступени, дополнительно обработанные человеческими руками и оснащённые лишь небольшими страховочными тросами. Аида сдаёт нас с рук на руки другому проводнику, из местных.

Молодой парень, крепыш лет двадцати пяти, одетый, несмотря на жару, в плотный кожаный комбинезон, устраивает предварительный осмотр вверенных ему людей и их имущества и решительно требует оставить младенца здесь под присмотром матери. Девочка ударяется в рёв, но парень неумолим, и тут уже даже кое-кто из группы начинает его поддерживать. И в самом деле, подъём достаточно крут, да и в пещере, по словам проводника, будет сейчас достаточно холодно, влажно и… грязно; место ли там ребёнку?

— Но нам об этом ничего не говорили! — упрямится мамаша. А я готова прибить её на месте: ладно, по относительно безопасным хоть и крутым тропам дитя мотать можно, если аккуратно, но тащить на верхотуру по тропке, на которой двоим — не разойтись?

— Вот послушайте, — сердито говорит проводник. — Слышите, какой мощный голосок? Дама, я бы лично снёс вашу дочку на руках и туда, и обратно, но я не услежу за ней, и вы не уследите, ежели ребёнку вздумается вот так поорать прямо в Тигровой пещере. Известняк — порода хрупкая, и от любого резкого звука со свода идут осыпи, а уж от вашей сирены… Поймите меня правильно, вы можете подставить под удар не только себя.

Рёв, издаваемый чадом, просто невыносим. Николас расстроено снимает рюкзак, бросает в траву и опускается перед девочкой на корточки.

— А со мной останешься? — говорит он.

Догадались, чем всё заканчивается?

Я тоже расстроена, но Ник только ласково меня обнимает и шепчет:

— Тебе обязательно нужно там побывать. Не волнуйся, пещерка небольшая, за полчаса всё обойдёте. Постарайся только хоть ненадолго задержаться в рукаве… ну, в тоннеле с озером. Ради него я тебя сюда и притащил. Да, фонарь возьми. И смотри время от времени под ноги.

Эх, Ник…

Вот мы и делаем последний (надеюсь) рывок наверх, метров этак на двадцать. И выходим на небольшую площадку, над которой чуть подальше от нас зияет открытым ртом пещера. Идеально круглое отверстие, живописно задрапированное плющом и местными лианами, приподнято от уровня площадки ещё на метр, и, не сдержавшись, охнув от боли в натруженных ногах, я преодолеваю и этот «порожек». Раз уж Николас так просил.

В узком тоннеле с волнистыми сводами перепад температуры по сравнению с летним днём — градусов десять. Плотнее запахиваю куртку, потому что становится зябко. Один фонарь у меня налобный, один — по настоянию Николаса — в руке, но с «прищепкой», чтобы при необходимости зацепить за пояс. На стенах то и дело попадаются натёки глины ярко-красного цвета; они образуют живописные разводы, из-за которых пещера получила своё название. Из-за этой же африканской раскраски здесь оказывается фантастически и нереально красиво: не мешает даже скользота под ногами и капли воды, время от времени летящие с потолка то за шиворот, то на нос.

Вскоре мы проникаем в огромный грот, заполненный редкими сталактитами. Ровно в центре зала, образовав естественную природную опору, высится сталагнат: такой солевой столп, образующийся, когда со временем срастается сосулька, растущая со свода пещеры — сталактит — с сосулькой, накапанной на дно пещеры — сталагмитом. Процесс долгий, результат красивый. Колонна — словно огромная витая парафиновая свеча, вся в декоративных наплывах и завитках, и к ней поспешно припечатываются ладонями, дабы вернуться сюда ещё раз. Я не подхожу. Красиво, да, не спорю, но мне здесь не очень-то нравится.