Зависает пауза.

— Антуан, — говорит Николас нейтрально, — я жду тебя на рауте. Там мы обо всём и поговорим. Мне к тому времени будет, что вам рассказать, но сейчас я не готов.

— Ты уедешь, — жёстко обрубает собеседник. — Бросишь всё, что мы с таким трудом нарабатывали с нуля; а вспомни, сколько мы вместе нахлебались, пока дошли до наших россыпей! И пустить всё коту под хвост из-за какой-то аферистки? Что она тебе предлагает? Ты хоть проверял, откуда она взялась? Ты давал задание службе безопасности? Может, её к тебе подослали!

— Антуан, дружище. — Ник по-прежнему спокоен, но в голосе добавляется металл. — Я знаю, откуда она взялась, поверь. У меня свои методы.

Снова пауза.

— Тебе решать, — с горечью говорит Антуан. — Только, на мой взгляд — всё это в одной связке увязано: и твоя якобы родственница и то, что ты надумал нас оставить. Она тебя шантажирует?

— Дружище, ну как мне тебя убедить? — Я представляю, как в рассеянности Николас взъерошивает кудри. А сама стою на цыпочках тихо, как мышка, — не ровён час, обнаружат, подумают, что специально подслушиваю, особенно этот красавчик, который, по всей вероятности, видит во мне какую-то Мату Хари от конкурентов. — Возможно, я действительно покину вас ненадолго…

— Врёшь. Навсегда.

— Не вру. Ненадолго. Без вас, без своего дела, без этого мира я долго не протяну. Я уже сросся с вами, ребята, и никуда от вас не денусь, но, видишь ли, Тони, у меня тут нарисовалась одна уникальная возможность, которую никак нельзя упустить. И об этом мы тоже поговорим. Приходи. Ну его к чёрту, этот раут, я его отменю; соберёмся на мальчишник, все пацаны, как раньше, и я — клянусь тебе — всё объясню.

— Эх, Ник…

Мощный шлепок — должно быть, похлопывание по плечу.

— Бывай, Антуан. Мне пора. Будь здоров.

— Будь. И только попробуй не вернуться.

Доски настила скрипят под уходящим. Ощущаю лёгкий толчок корпуса — это Ник запрыгивает на палубу, должно быть, от переизбытка сил просто перемахнув через низкий борт. И вот уже заглядывает в салон, немного озабоченный.

— Привет, родственница. Не уснула? Всё видела? Всё слышала? А то я по твоему конфузу не догадался… Имей в виду, у меня от тебя секретов нет, так что не красней. Раз в твоей памяти порылся, надо ж чем-то отдавать. Пойдём наверх, отчаливать пора. Незабываемое зрелище, скажу тебе.

— Ник, — нерешительно говорю вслед ему, карабкающемуся на верхнюю палубу по трапу, — а этот Антуан, твой помощник, меня в чём-то подозревает?

Он удивлённо оборачивается.

— Брось, Ива, с чего это вдруг? Идём, не задерживайся, хочу засветло бухту проскочить. Ехать долго, успеем наговориться.

Наверху не так уж и тесно, несмотря на то, что слово «мостик» подразумевает нечто, ограниченное в размерах. Конечно, здесь прекрасное капитанское кресло перед штурвалом и приборной доской, — это для командира; небольшой кольцевой диван вокруг маленького стола и возвышение с лежаками — это для пассажиров. Я пристраиваюсь на краешке дивана, Николас, как всегда, на хозяйском месте. Он поворачивает ключ на доске, щёлкает несколькими тумблерами, прислушивается к шуму оживших двигателей. Переключает, проверяет, и так же легко, как давеча катер, трогает с места эту белоснежную громадину, что повинуется малейшему движению его руки.

— Подожди немного, — кидает мне, — пока не отвлекай. Видишь, здесь движение…

Да, акватория оживлённая, таких как мы — любителей закатов — полно, от плоскодонок до больших парусных яхт, чей мачтовый лес мы недавно видели. Основная масса парусников пока на якоре, но кое-какие красотки ещё без парусов, на моторах покидают бухту в одном направлении с нами. И глядеть нужно в оба, потому что любителей полихачить хватает. В общем, к просьбе Николаса я отношусь с пониманием и помалкиваю.

А с востока уже выкатились на небо луны. Их здесь тоже две. И проклёвываются вокруг первые звёзды.

— Видишь ли, родственница, — первым начинает Николас, вырулив, наконец, в свободные воды, — есть такие моменты, которые я просто не рискую с тобой обсуждать. И прошу отнестись к этому адекватно. — Он искоса на меня поглядывает, стараясь держать в поле зрения и приборы. — Ты же не проведёшь остаток жизни в этом мире, когда-то вернёшься и в свой… Это я гипотетически рассуждаю. И нет никакой гарантии, что кто-то более бесцеремонный и настырный, чем я, не залезет в твою голову, проверить, где ты была и с кем общалась.

Мне вдруг становится неуютно. И после таких слов он ещё намекает о моём желании вернуться в их мир?

— Есть некоторые профессиональные моменты, ты их не поймёшь, но вслух о них говорить при тебе не хочу: именно потому, чтобы они рано или поздно не считались кем-то другим. И если кто-то доберётся в твоей памяти до этого разговора — поймёт, что больше с тебя взять нечего.

— А ты оказывается опасный человек, Николас, — говорю озабоченно.

— Нормальный. Просто предусмотрительный. Не забывай, в чьей семье я воспитывался, родственница, вечно под прицелом родни, неприятелей и конкурентов. Кстати, здесь мне это помогло: и выжить, и бизнес затем построить.

С таким-то папой… думаю. С таким доном… Хорошая школа. Кажется, мне кое-что становится более понятным в характерах этих братцев.

— А Мага всегда был такой взрывной? — спрашиваю невпопад. Николас даже взгляд от приборной доски отводит. Внимательно смотрит на меня. Смутившись, я отворачиваюсь.

— Да ты не красней, — говорит он. — Ну, спросила, что тут такого? Мы с ним всегда были разные, абсолютно. Я открытая система, он — замкнутая: всё в себе, слова лишнего не вытащишь. У меня эмоции на виду, а он их накапливает, а потом — бабах — и взрывается. Правда, отходчив, ты это учитывай.

Ночь падает на море стремительно, будто что-то из-под горизонта резко дёрнул вниз привязанные за ниточки раскалённые шарики. Остаётся лишь недолговечный багряный отблеск у самого горизонта, да и тот истаивает быстро, как кусок сахара в горячем чае. Но моего спутника тьма не смущает.

— Ива, я пока освещение не буду включать, не возражаешь? Не люблю лишний искусственный свет в море. Сейчас луны разгорятся, их вполне достаточно. А вот скажи-ка мне… — Он барабанит пальцами по штурвалу. — Я ведь в твои личные воспоминания старался особо не влезать, только краем прошёлся. Ты вообще-то много вспомнила из того, что было закрыто блоком? Всё — или частично?

Я внезапно впадаю в непонятный ступор.

— Основное, — говорю, наконец. — А почему ты спрашиваешь?

— А почему ты спросила, всегда ли мой братец таков, как сейчас? Ты же с ним около недели бок о бок провела, кому, как не тебе, знать. Ива?

А у меня в голове — пусто. Абсолютно. Пытаюсь припомнить подробности хотя бы нашей с Магой первой встречи — и ничегошеньки не получаю… Тру виски.

— Э, э, родственница, не паникуй! — строго окликает Николас. — Я ж не зря поинтересовался. Слыхал я про такие побочные эффекты: в момент снятия блока вываливается на твою бедную голову сразу всё, не только из запретной зоны, но и из соседних, причём одномоментно. Перегруз для мозга страшный, бывает, что некоторые не выдерживают. А случается, что подсознание само ставит затычку — и оставляет тебе лишь самое основное, а подобности выдаёт по крохам лишь спустя какое-то время. И то, если пациент сам этого возжелает.

Я вспоминаю, как после снятия блока меня отключало почти до утра — и ёжусь. Продолжать беседу не тянет. Оглядываюсь: далеко ли заплыли? Береговую полосу можно опознать по цепочке фонарей, за ними сияет жёлто-розовое марево города, подальше, словно грозовая туча темнеет горный хребет. Оказывается, мы маханули порядочное расстояние, просто ориентиров в открытом море нет, чтобы взгляду зацепиться, всё кажется, что движемся, не торопясь, а на самом-то деле… На чернильном небе уже высоко две оранжевых луны, побольше и поменьше, с такими же, как на земной, пятнами сухих морей и кратеров.

— Есть ещё и третья, — сообщает Николас, заметив мой взгляд в небо. — Выползает, когда эти две заходят, так что катаклизмов с приливами и отливами здесь не бывает, всё уравновешено.