Я не в силах что-то сказать. Растерянно смотрю на Паладина — тот серьёзно кивает и ненавязчиво указывает мне взглядом на Главу, что, заняв выжидательную позицию, уже вроде бы как напрягся. Ему действительно настолько важно моё прощение? Ему и его клану?

Ему это нужно в первую очередь как деду, обречённо говорит мне внутренний голос. Ты хоть понимаешь, каково ему распинаться перед женщиной, которую впервые в жизни видит, на которую может и не глянул бы, приведи её Мага, как обещал когда-то, знакомиться с семьёй… Если у них жёсткая система — прямо-таки, как в мафии, все связи только внутри своего тесного мирка, только для своих и со своими — представляешь, какую партию они для него готовили? Он перед тобой не ради твоих прекрасных глаз сейчас стелется.

И если ты закочевряжишься — он тебя просто уничтожит. Не сейчас, не при сэре Джоне. Позже. Он найдёт способ. Как и отыщет к твоим детям собственный путь, пусть и более длинный и окольный. Для него невозможного мало.

Пауза затягивается.

Молчать больше нельзя.

— Я принимаю ваши извинения, дон Теймур. — Надеюсь, мой голос звучит достаточно ровно. Рассыпаться в благодарностях не собираюсь, но и войны не хочу. — И от лица клана, и от вас лично. Смею заверить, в свою очередь, что у меня нет ни к кому претензий.

И вздрагиваю от хлопка его ладони по столешнице.

— У вас… — он сдерживается и берёт тоном ниже. Глаза холодно сверкают. — У вас не может не быть претензий к моему сыну! Его поведение по отношению к вам недопустимо. Даже личные счёты не оправдывают некоторых его поступков; а потому, донна, попрошу не вступаться за него.

Тут мне становится даже обидно. Наши с Магой отношения — это одно, а шпынять его как подростка я при себе не позволю. Я сама его нашпыняю, когда придёт время, но сделаю это лично!

— Дон Теймур, учитывайте, прошу вас, что в произошедшем конфликте есть и моя вина. Не нужно мне было говорить лишнего…

— Не нужно было моему сыну разбрасываться проклятьями в то время, когда спор можно решить другим путём. Простите, донна, я вас перебил. В результате чаще всего получается лишняя трата энергии плюс необратимые последствия. И его дальнейшая весьма странная забывчивость не отменяет того, что он не подумал о вашей возможной беременности. Независимо от ваших дальнейших отношений, мы бы не оставили вас с детьми наедине с судьбой и обстоятельствами, уверяю.

— Но…

— Не возражайте, донна!

Сэр Джон предупредительно приподнимает ладонь над столом. Смотрит красноречиво.

— Хорошо, — я уступаю. И вдруг завожусь. — А если бы я не забеременела?

— Не люблю сослагательного наклонения, — сухо обрывает дон и снова тянется за сигарой. — Что произошло, то произошло.

Понятно.

— А… только один вопрос, — не собираюсь уступать, несмотря на его раздражённый вид. — А родись они обычными детьми, не некромантами?

Он заметно оттаивает. Даже в зале становится теплее, и пламя свечи слегка просевшее, вновь устремляется ввысь. Дон подправляет спичкой фитиль.

— Драгоценная донна, — говорит…

«Алмазная донна, на сей раз советую вам быть благоразумнее…»

— …нам дорого каждое наше дитя, независимо от происхождения его родителей и наличия магических способностей. Каждый ребёнок, рождённый от некроманта, является носителем нашего гена, и тот, будучи даже спящим, рано или поздно проснётся, хоть в седьмом или в четырнадцатом колене. Поэтому-то мы и держим в поле зрения всех, понимаете, всех! И не надейтесь избежать нашего внимания.

— Собственно, это я поняла, — говорю уныло. — Дети вам нужны, это ясно. Дочки и внучки. Я вас интересую только как переходящее звено, дабы в глазах тех, кто вам дорог, рекомендовать вас как можно более выгодно…

Он, сощурившись, смотрит на меня внимательно, и неожиданно выдыхает колечко дыма. Оно, изящно изогнувшись в форме сердца, зависает между нами.

Отвлекающий трюк?

— Я, конечно, не могу сбрасывать со счетов то обстоятельство, что четырнадцать лет подряд эти дети смотрели на мир глазами своей матери, — голос дона переходит в иную тональность, успокаивающе и — немного вкрадчиво. — И уж, безусловно, если я хочу стать для них другом, то в первую очередь мне нужно завоевать именно ваше расположение. Но, донна Ива, мною движет не только это.

Сердечко оплывает, капая на стол дымными слезами. Они растекаются по столешнице причудливой вязью, сплетается в таинственные письмена.

— В нашем роду есть непреходящие семейные ценности, донна. Мы привыкли гордиться своими женщинами, особенно теми, кто дарит нам детей, несмотря на то, что подвергает себя при этом реальной опасности. Вы будете пользоваться почётом и уважением, как все наши женщины, несмотря на наличие или отсутствие брачных уз. Это вам понятно?

Непонятно мне только одно — почему вдруг начинает закладывать уши. Интересно, а деньги он будет мне предлагать в качестве материального эквивалента почёта и уважения? Подумав, тянусь за свежей порцией чая и, словно мимоходом, задеваю рукавом дымное кружево. Ушки-то после этого сразу отпускает, дорогой дон. Ох, что-то вы химичите…

Он поджимает губы.

— И чего вам не хватает? — говорит в сердцах. — Социальный статус вас не интересует. Денежную компенсацию вы, как я полагаю, с негодованием отвергнете. Могу предложить вам безопасность. Я ведь не просто так сразу же послал вам кольцо, а для того, чтобы обеспечить вашу защиту, пока не прибуду лично. Это ваша энергия была в кольце? — внезапно спрашивает он.

— Это энергия чужого мира, — сухо отвечаю. — Подарок, можно сказать. Я просто сбросила излишек.

— Так вы ещё и проводник?

Они с сэром Джоном переглядываются, причём, весьма заинтересованно.

— Хорошо, мы вернёмся к этому позже. Представьте, что сегодня я вспомнил об этом кольце и решил проверить, пользуетесь ли вы им. Прошу меня извинить за несколько неординарный способ нанесения визита, но, дорогая донна, вы меня практически спровоцировали. Должен признаться, меня весьма позабавила ваша осторожность — ведь вы так и не решились надеть кольцо. В сочетании с беззаботно распахнутым окном это впечатляет.

— И как вы его нашли? — спрашиваю сердито. Лишнее напоминание о нахальстве тёмного Главы не радует.

— Я не шарил по карманам, — с достоинством отвечает он. — Я его просто достал. Не только кольца чувствуют хозяев, но и хозяева распознают свои творения на расстоянии. Я изъял его из кармана куртки, слегка переделал с учётом цветов вашей ауры и водворил туда, где ему полагается быть. — Выразительно смотрит на мою руку. — И не пытайтесь его снять, драгоценная моя, хотя бы из соображений собственной безопасности. Инцидентов подобных утреннему, не должно повториться.

Он встаёт, начинает неторопливо прохаживаться, заложив руки за спину. Останавливается сзади. Говорят, Сталин так любил застывать за спинами генералов, и те молча и долго умирали от страха.

— Это были всего лишь змеи. В степи их пропасть, — огрызаюсь я. Очень хочется повернуться, даже спина чешется.

— Четыре змеи одновременно, причём самки, причём вдалеке от своих кладок… — Дон Теймур говорит, склонившись над моим ухом, будто поверяет сердечные тайны. — Дорогая моя, да вам одной за глаза хватило бы…

«Ива-а…» — пробивается ко мне сквозь его шёпот.

— …Вы сидели не в траве, а на возвышении, совершенно неподвижно, а они, тем не менее, мало того, что обнаружили — окружили вас. Вы знаете, что рептилии распознают только движущиеся цели? И что они охотятся поодиночке? Знаете, Ива?

От звуков его низкого бархатистого голоса у меня замирает сердце. Меня будоражит запах, немного иной, чем во сне, но от этого не менее манящий: в остаточные ноты душистого табака вплетается изморозь осенних хризантем, палых листьев и драгоценного сандала. У меня начинает кружиться голова.

— Минуту, — неожиданно встревает сэр Джон, и невесть откуда взявшееся оцепенение проходит. — Ты хочешь сказать, что она кого-то задела?

Дон не поворачивает к нему головы. Обходит меня, придирчиво заглядывает в глаза. Я вжимаюсь в спинку стула.