Вроде он и не преклонял до этого колена, да и нет у него колен, но так полагается говорить после посвящения: встаньте, сэр такой-то! Будем соблюдать традиции. И, кажется, новоиспечённый сэр доволен.
— Вот что, Рикки. — Обращаюсь строго, чтобы сразу дать понять, кто есть кто и больше не позволять шипеть и плеваться. — Это хорошо, что ты объявился, но мне бы хотелось, чтобы ты был у меня на глазах и, в то же время, не особо светился перед другими. Ты зачем-то нужен Маге, значит, ты ценен? А вдруг за тобой ещё кто-нибудь начнёт охотиться? Так что прячься, но имей в виду, не очень приятно знать, что ты — где-то там у меня внутри, это как-то брр… Ты же был у Галы на руке; может и сейчас прикинешься татушкой? Не слишком тебе неудобно пребывать в плоском состоянии?
Он хитро прищуривается. Вскакивает на запястье и обвивается вокруг, уплощается, сливается с кожей. На мгновение бугорками вспучиваются глазки, один игриво мне подмигивает. Длинный изогнутый хвост прячется под браслетом. Вот и всё.
— Потрясающе, — говорю совершенно искренне. — Захочешь побегать — предупреди, а то я на первых порах буду дёргаться, пока к тебе не привыкну. Знать бы, что ты ещё умеешь, кроме как оборачиваться… Мне ведь даже и расспросить о тебе некого.
И сердце у меня вдруг щемит при воспоминании об Аркадии и Лоре. Жалко, что больше не увидимся.
Однако, действительно, пора идти. В дорогу, конечно, ещё рановато, придётся ждать до завтра, но на сегодняшний день у меня есть кое-какие планы. Не будем зря терять время. Окидываю прощальным взором степь. Над ней дрожит марево — влага испаряется, тянется вверх прозрачной дымкой. Струйки паров конденсируются над плоским камнем, с которого я недавно слезла, уплотняются, приобретают объём, очертания… Знакомое лицо. Знакомая фигура оборотника. Даже пёрышко белое в волосах. Даже глаза, бесцветные поначалу, начинают синеть.
— Аркадий? — растерянно спрашиваю. Но от звуков моего голоса призрак вздрагивает, оплывает и растекается по каменной поверхности.
— Рикки? — А на кого мне ещё думать? — Признавайся, это твоя работа? Я только спросила, что ещё ты можешь, и вот, пожалуйста…
Под браслетом слабо трепещет. И меня на какое-то время перемыкает, как было однажды, когда Мага снимал с меня ментальный блок.
Я вижу крупным планом знакомую женскую руку, хрупкое запястье, выглядывающее из-под рукава свитера грубой домашней вязки. Другая рука осторожно гладит ящерку… безымянную на тот момент, да и трудно назвать теперешним Риком это хиленькое усохшее существо. Осторожно, как вялый лист, как детскую переводную картинку ящерку стягивают с запястья и наклеивают на хрустальный шар. В полированной поверхности отражение Галиного лица, ещё не такого измождённого, как в последние дни, но меж бровей залегли уже две параллельные морщинки, и губы привычно сжаты.
— Опять? — доносится откуда-то сбоку сердитый знакомый голос. — Гала, я же просил: не лезь туда. Не смотри. Зачем себя травишь?
— Хочу и травлю, — усмехается ведунья. — Тебе что? Мне, может, последняя радость в жизни осталась. Ты себя тоже травишь, но терпишь вот.
— У меня другое, — отрывисто отвечает Мага. Я его не вижу, только Галино лицо, впивающееся взглядом во что-то мне неведомое. Но чувствую, как ящерке обидно и горько. Её просто используют. И никто даже не подумает о том, что она — что он, малыш, живой, что его нужно кормить, любить, хотя бы иногда разговаривать, выпускать побегать, порезвиться — сколько бы он тогда сумел сделать для Хозяйки! Гораздо больше, чем сейчас!
— Ничем от моего не отличается, — также отрывисто говорит Гала. — Мы с тобой оба мазохисты.
— Я не понимаю.
— Любим, чтобы нам причиняли боль. Вот и всё.
— Гала, не путай. — Голос Маги угрюм. — Я бы многое дал, чтобы от этой боли избавиться. Я её в себе душу, а ты бередишь. У тебя и так сил почти не осталось. О себе не думаешь — подумай хотя бы о фамильяре! В кого ты его превратила? А ведь они с Аркашиным — из одной кладки, и никакого сравнения. Отдай, прошу! Ты же знаешь…
— Не отдам, — быстро говорит Гала. — У тебя ей тоже делать нечего. Полюбишь кого — приходи, коли живой меня застанешь. А не застанешь…
Смех её сух и горек.
— А не застанешь — любому отдам, только не тебе. У меня хоть как, но жива, а ты — уморишь. Сердце у тебя сейчас пустое, друг мой угрюмый, не потянешь ты фамильяра…
И я чувствую, как маленькое существо сжимается в страхе. Оно и любит, и боится хозяйку, оно и радо бы уйти к другому большому человеку, и чувствует, что ей было бы с ним лучше, и не понимает, для чего тому хорошему человеку её умаривать…
…Вот Галины руки плотно обхватывают мои — это уже другой день, её последний! — и я вижу мелькнувшую призрачную тень, белёсую, истончившуюся в паутинку, что быстро впитывается в моё запястье. В тот момент мне было не до приглядывания, да и бедняжка Рик усох настолько, что я его не почувствовала.
— Хватит, — говорю ему, теперешнему, расстроено. — Поняла. Остальное я знаю. Хватит, Рикки, тебе ведь плохо сейчас от самих воспоминаний…
Незримый хвост снова вибрирует под браслетом. И я вижу:
— приход Васюты и растрёпанный букет на подоконнике;
— кавалькаду амазонок, провожающую нас с Яном; сэра Майкла с Магой, в полной боевой броне;
— Магу, что сидит на подоконнике в своей спальне, глядя в окно, и в глазах у него тают закатные солнца…
— себя на краешке Гелиной постели…
Вот то, что он может.
Вот оно что, думаю, машинально перепрыгивая с одной более-менее подсохшей местины на другую, теперь кое-что становится понятно.
Рикки… Мой маленький персональный сэр. Моя загадка, — подозреваю, что ещё со многими неизвестными. Ты помогал Гале заглядывать в чужой мир. А она даже не знала, что ты мальчик, даже имени тебе не дала, так и оставила безымянным. Ты вызывал странные сновидения, в которых я видела то, что хотела увидеть. Не знаю, что и как получилось у тебя с Васютой и с его букетом, но вот сон о том, как всем миром меня провожали в квест был, хоть и ярким, звучным, — такой полноты ощущений всё же не давал. Хотя… может, это была попытка смоделировать или предвидеть будущее? Ведь повторил один паладин в реальности фразу, сказанную другим паладином во сне…
Эх, жаль, дружочек, что ты не умеешь разговаривать. Конечно, со временем мы с тобой как-то научимся понимать друг друга, и не надо торопиться; ты, должно быть, с непривычки устал, вон затих под рукавом. Отдыхаешь, наверное.
Теперь я понимаю, почему Мага сразу после Галиной смерти кинулся меня осматривать. Он искал фамильяра.
Вот ещё одно местное словечко. Нет уж, пусть лучше будет сэр Рич, личный маленький рыцарь. И не собираюсь я его использовать, я пока ума не приложу, что мне с ним делать. Буду потихоньку выпускать на прогулку во время утренних занятий. Кстати, Мага обмолвился об эффективности медитаций на закат, не забыть и это использовать. А дальше будет видно, чем мы друг другу можем пригодиться. Всё же я не ведунья, и вряд ли мне удастся что-то стоящее, но тем не менее…
Дорога подсыхает и покрывается коркой. Вои и славно. Если погода не испортится — завтра на рассвете отбываю. Наконец-то я сама себе хозяйка, когда хочу — снимаюсь с места, куда хочу — туда и лечу… И хорошо, что Рикки объявился. Хоть он и не говорящий, а всё не одиноко.
Во дворе пусто, через открытые окна доносится стук ложек, одобрительный гудёж. Народ завтракает после трудов праведных. У меня вдруг ощутимо подводит живот. С грустью ставлю себя на место Васюты и Яна: вот они идут с тренировки, распаренные, малость заморённые, а тут я, красивая, уютная и спокойная лапушка, встречаю гречневой кашей и пирогами… и чаем душистым с мёдом… Есть хочется.
От стойки приветственно машет Михель. При моём приближении он жестом фокусника выкладывает передо мной ключ.
— Хорошая новость, сударыня Ванесса! Один из номеров освободился, через час его для вас приготовят. Вы довольны?
Жёлтые как у кота глаза щурятся. Да ему просто в радость сообщать мне приятные новости! Стоп-стоп, мне кажется, или с хозяином не всё в порядке? Его окликают из зала, он отворачивается, и я, к сожалению, не могу проверить своих подозрений: от света, упавшего на лицо, зрачки сжимаются в булавочную головку. Да хоть бы и оборотень, думаю, можно подумать — я их не встречала…
