— Ты поняла? Не расслышала, но поняла?

Я не могу ответить.

Он добавляет ещё что-то, но я опять не разбираю слов.

— Мне это надоело, — тряхнув головой, вдруг зло и решительно заявляет он. — Я устал. Я хочу говорить с тобой на равных, в конце концов. И пора с этим покончить. Ива? Ты слышишь? — И удерживает меня за плечи. — Я не в силах снять блок, я пробовал ещё в прошлый раз, у Мишеля. Но я могу через тебя нащупать того, кто это сделал. И тогда я его достану. Ты слышишь? Я просто убью его. Связь между вами оборвётся, и ты всё вспомнишь. Поняла?

Я поняла. Но я боюсь, страшно боюсь, потому что есть у меня плохое предчувствие… совсем плохое…

— Это нельзя, Мага, — с трудом говорю я, — это опасно…

… для тебя опасно, — хочу сказать, именно для тебя, и если ты сейчас сделаешь то, что задумал, это кончится катастрофой. Я не знаю, почему, но я чувствую.

И делаю единственное, что могу: зажмуриваюсь. Я помню, на что способен взгляд некроманта.

— И-ива, — шепчет он ласково, я вздрагиваю и смыкаю веки ещё сильнее. — Ива, это бесполезно. Главное, что ты здесь, со мной, остальное я сделаю сам. Тебе даже защита не поможет, неизвестно кем поставленная, я уже думал об этом, её нужно не взламывать, а спокойно продавить…

И случается то, чего я так боялась: я снова чувствую его пальцы на шее. И обмякаю. И глаза открываются сами собой. Он гладит меня по щеке.

— Потерпи, звезда моя. Это для того, чтобы ты не дёргалась и не мешала. Когда всё закончится, я освобожу тебя сразу же. Не бойся.

Он повторяет это несколько раз, пока доносит меня до того самого диванчика. Укладывает поудобнее, присаживается рядом.

— Если бы ты только знала, — говорит жарко, — как же я тебя ненавижу. Как же ты меня измучила за эти пятнадцать лет! Ничего, скоро ты всё поймёшь сама.

Целует меня в губы. Слегка отстранившись, нетерпеливо заглядывает в глаза. Меня затягивает в бездну.

Я теряюсь во времени. Я не понимаю, сколько прошло — секунды или вечность? Я слышу непрерывный низкий гул на грани инфразвука, и длится он сутки, не меньше — и вдруг истончается и переходит в мелодичный звон часов, отбивающих два раза. Следующий удар понижается в тональности и вновь размазывается во времени и пространстве.

Моя голова превращается в пласт земной коры. Я явственно вижу пласты воспоминаний, расположенные слоями, как коржи в пироге. И между ними зияет пустота, которая вдруг начинает заполняться новой породой, заполняться, заполняться, и это новое содержимое распирает стенки бывшей пустой капсулы, теснит и сжимает соседние… Меня вышибает из этой картинки. В голове перемешиваются ворохи картин, эпизодов, событий — как будто кто-то неумело, но старательно размешивает их венчиком, словно цветное тесто. Вот я только что попадаю в Мир, — и я же в детском саду. Я забираю из садика своих детей, — и стою в очереди на сдачу анализов, ещё беременная. Я сижу у постели отца — и хороню мать с братьями, невестками, племянниками… Я с Васютой на кухне — я с Магой здесь. Я с Магой — в моей светлице, и он срывает с меня, беспомощной, куртку. Я с Магой — у Галы, и впервые слышу его голос, а самого пока не вижу. Я с Магой… Я с Магой на пирсе, в Лазаревском, мы пробираемся через небольшое ограждение, отделяющее территорию кафешки от причалов и идём туда, на самый край, где, как нам кажется, уже открытое море… Мы с Магой — в небольшом коттедже, который он специально снял для нас двоих на целую неделю… И почему-то он удивительно молодой, и в глазах его любовь и нежность. Мы с Магой на берегу, на песке, под южным небом. «Ты смотришь на звёзды, звезда моя», слышу я его шёпот. Он засыпает меня цветами. Он показывает мне горы. Он…

Он в кровь разбивает лицо парню, осмелившемуся неловко пошутить в наш адрес, и мы ссоримся. Нет, ругаемся. Нет, сцепляемся. Ещё немного — и свершится что-то страшное.

— Ты! — говорит он в бешенстве. — Я же за тебя заступился! Как я могу ещё тебя защитить? — И отметает все мои возражения. И плющит в ладони букет, не замечая, как тот расползается в кашу под его железными пальцами. Он уже тогда был силён, несмотря на кажущуюся аристократичность и тонкую кость. — Мне и нужно-то всего, чтобы ты меня понимала, а ты? Выгораживаешь этого мерзавца?

— Но так нельзя! — пытаюсь я возразить. — Ещё немного — и ты его убил бы! Всего лишь за длинный язык?

— Убивают иногда и за меньшее, — холодно отвечает он. И я с ужасом вижу, как глаза его белеют. Он больше не кричит, не попрекает. Он внешне спокоен. Но в ушах у меня начинает звенеть от напряжения — его или собственного, не знаю, и кажется, что воздух вокруг наполняется гудящими невидимыми пчёлами.

Он встряхивает меня за плечи.

— Забудь меня, — говорит сквозь зубы зло и решительно. — Забудь. У нас с тобой нет будущего. Забудь всё, что со мной связано, раз и навсегда. Мы чужие.

Внутри меня поднимается жаркая волна гнева.

Чужие? Ты только вчера шептал мне, что всю оставшуюся жизнь мы пройдём вместе. Что родим двух мальчиков и двух девочек, близнецов, потому что у тебя в роду всегда были близнецы, что ты найдёшь способ привезти меня домой, познакомить с родителями, что я им обязательно понравлюсь… А теперь мы — чужие?

— Я забуду, — отвечаю с угрозой. — Но только ты-то — сможешь? Ты же меня теперь всю оставшуюся жизнь помнить будешь! Или ты врал мне, когда говорил…

И тут память мою перемыкает. Видимо, его слова начинают действовать.

Слова?

Не просто слова. Проклятье.

Ты сам навесил на меня этот блок, Мага.

А я? Что я ответила?

Не ответила. Я присушила тебя. На всю оставшуюся жизнь.

Я уехала домой в полной уверенности, что провела отпуск неплохо, но скучновато. А через два с половиной месяца с ужасом поняла, что беременна. От кого?

Ты… Как ты сказал? Что ненавидишь меня? Значит, и мои слова сработали. Ты уже не любил — но помнил, помнил изо дня в день. Я стала для тебя воспоминанием, сперва навязчивым, потом терзающим, потом пыткой… Я тебя… присушила.

Дано: молодой некромант и не знающая своей силы Обережница.

Что будет, если в запале они наговорят друг другу лишнего?

Мы сами это сотворили Мага. Не ищи виноватого.

В панике я начинаю барахтаться, стараясь выбросить себя из этого межвременья. Как я могла забыть! Он только что стал искать виновника всех бед, того, кто навесил на меня ментальный блок! Хотел до него дотянуться через меня и убить, а я… я уже всё вспомнила, значит, блок снят? Значит, Мага…

Я вновь на диване в холле, лежу, скорчившись и зажмурившись, потому что мне страшно открыть глаза и выяснить, почему так тихо.

Потому что рядом я не слышу ни голоса, ни шагов, ни дыхания. Ни чьего-либо присутствия вообще. И понимаю, что оставаться так вечно не могу. Нужно решиться. Открыть глаза. Осмотреться. Увидеть его.

Он лежит на полу, раскинувшись, неловко подогнув ногу и на лицо его, белеющем в темноте, застыло недоумение. Чёрные глаза изысканного восточного разреза меня уже не видят.

— Мага, — дрожащим голосом говорю я и опускаюсь рядом с ним на колени. — Мага, голубчик, прости меня… Ты слышишь? Я же просила — не надо…

Ты умер, и твоё проклятье развеялось. Как бы то ни было — а ты своего добился, вернул мне память. А как мне теперь с нею жить, помня, что мы с собой сотворили? Не бывает невиновных сторон в конфликте. Всегда виноваты оба. Что мы наделали…

Девочки мои, даже, если вы ничего не узнаете, мне никогда не искупить своей вины. Я помню, как вам не хватало отца.

…Кажется, меня снова вот-вот затянет в слоёный пирог, в окончательное безвременье. Бью себя по щекам и от боли прихожу в себя.

…Ты собиралась в квест, голуба? — говорю, словно протрезвев. Ну, так иди, не медли. Раньше выйдешь — раньше напорешься. Как он вот напоролся, что лежит сейчас… мёртвый, божечка мой, он мёртвый… Уходи, уже нет смысла кого-то звать. Паладины лечат, но не оживляют.

Как ты им в глаза посмотришь? И женщинам, так радушно тебя принявшим в своём доме, и своему Наставнику? Ты даже не имеешь права называться его ученицей. Он учит любви, пониманию и прощению, а ты…