— Иногда, — подтвердил мужчина. — Но только вместе со мной.

— Вот вместе и подцепили, — улыбнулась тётя Вера.

Уже принимает болонку, которая кашляет. Асе дала послушать, как у болонки внутри хрипит. Может, воспаление лёгких? Надо её колоть.

Папа взял шприц. Уже уколол! Болонка даже не пискнула, только зажмурилась. Она, оказывается, недавно исчезала из дому на два дня. Сбежала от своей хозяйки во время прогулки. И вот — пожалуйста, простудилась! Её по объявлению только нашли. По приметам. Подобрали хорошие люди и, спасибо, — вернули…

— Повезло, — кивает тётя Вера.

— Кстати, — вспомнил папа, — у Чукреевых Сенька вроде всерьёз пропал. Ты посматривай, Верочка, вдруг регистрировать приведут.

— Вряд ли, — говорит тётя Вера. — Если украли, на рынке надо ловить. На собачьем, знаешь?

— Кто же не знает, — кивает папа. — А вдруг?

Надо же, Сенатор всерьёз пропал! Ася думала, он уже нашёлся…

— За город запросто могли увезти, — говорит тётя Вера. — На дачу куда-нибудь. Такого красавца припрячут, будь покоен. Кто там следующий? Заходите!

Но никто почему-то не входит.

Папа выглянул.

— Ого! — говорит. — Уже пусто. Славно, однако, поработали.

— Не может быть?! — обрадовалась тётя Вера. — Вы с Аськой меня буквально спасли. Одна бы я до ночи сидела!

Ася давно уже сделала уроки. Папы всё нет, а мама — у себя в комнате. Не выходит. Ей нельзя мешать. Папа предупредил: «Что бы ни случилось, к маме входить нельзя. Сама всё решай. На свой риск! Не маленькая!» — «А если пожар?» — нарочно сказала Ася. Но папа остался непреклонным, даже не улыбнулся. «Выноси вещи, вызывай пожарную команду, а к маме — чтоб ни ногой».

Пожара нет никакого…

Зато пришла почтальон, принесла бандероль на папино имя.

— Кому можно вручить? — говорит.

— Мне можно, — решила на свой риск Ася.

Нет, ей почтальон не согласна. У Аси паспорта нет. Неизвестно, может ли она еще расписаться.

Ну, уж это просто смешно. За кого хочешь может расписаться! С крючком и с росчерком. Что Ася, маленькая?

— Всё равно нельзя, — вздохнула почтальон.

Ей самой обидно, что она зря на третий этаж поднималась. У неё одышка. Ступеньки высокие, старый дом. Но бандероль заказная, нельзя рисковать. Вдруг она пропадёт?

Тут в коридор вдруг выскочил Фингал. Ася ему строго-настрого приказала сидеть в комнате, что бы ни случилось. А он всё равно выскочил! Придётся с ним потом серьёзно поговорить…

Фингал, — папа считает, — самый крупный в семье политик. Он со всеми разный. Маму он, например, не слушается совершенно. Когда мама одна, Фингал носится по квартире как ненормальный. Лает, тапки грызёт, может стащить у неё из-под рук колбасу. На диван завалиться с ногами. Не считает зазорным! «Я для него просто хорошая коммунальная соседка для игр», — вздыхает мама. «Сама распустила, — объясняет папа. — Никогда его не наказываешь!» — «Разве? — удивляется мама. — По-моему, я наказываю. Я его наказываю презрением. Или великолепным молчанием. Или внутренним неприятием. Просто он меня не ставит ни в грош. Не ремнём же его наказывать?»

Но папа считает, что иногда — именно ремнём. Он пару раз наказывал! И Фингал очень даже понял, больше не требуется. Во всяком случае, папу он высоко теперь ставит. Может, папа придумал насчёт ремня? Ася не видела. Но Фингал, видно, чувствует, что — в принципе — папа может. Пойти на эту крайнюю меру. И слушается папу безукоризненно, с первого раза. При папе он к обеденному столу вообще не подходит, а из маминых рук даже не берёт сахар. Делает вид, что он сахар терпеть не может. Ему тошно на этот сахар смотреть! Уберите скорей! А стоит папе на секунду выйти, Фингал мгновенно подскакивает к маме и тычется носом в руки: «Давай сахар! Быстрее! Копаешься!» Схватит, за щеку сунет и отойдёт, как пуся. Будто и не просил. «Фу, какая двойная душа», — стыдит его мама. Фингал смирно лежит, где папа ему приказал, грызёт свой сахар и на маму даже не смотрит.

Такой политик!

А Асю Фингал охраняет. Когда он с Асей наедине, Фингал, конечно, дурачится, скачет на равных, даже ещё дурее. Но стоит кому-нибудь появиться, чужому, и он сразу меняется — Фингал как-то вдруг подбирает тогда в мощный комок своё длинное тело, ставит шерсть на загривке дыбом, белые клыки сдержанно и строго белеют из-под чёрной верхней губы, слышен сдавленный рык, и глаза вдруг твердеют по-взрослому. Такой твёрдый, точный и пристальный взгляд! Будто Фингал каждого сразу предупреждает: «Вы на эту девочку голос никогда не повышайте, потому что я её люблю…»

Почтальон говорила тихо. Но Фингалу всё равно не понравилась. Может — зачем бандероль Асе не отдаёт?

Вышел и рядом с Асей встал. Рыком своим рокочет тихонько.

— Это твоя собачка? — сразу заинтересовалась почтальон. — Красивая какая собачка! Она не кусается?

— Без команды он никогда не кусается, — объяснила Ася.

Почтальон только что присела на тумбу для обуви, чтоб отдышаться. И рядом с ней заказная бандероль.

— Я, пожалуй, пойду, — вдруг заторопилась. — Уже отдохнула. Мне ещё столько разносить!

И протянула руку — забрать бандероль.

Это Фингалу совсем не понравилось. Он рыкнул громче.

Почтальон отдёрнула руку и тихо положила себе на колени.

— Что, собачка? — говорит. — Понимаешь, нужно работать…

Уважительно так с Фингалом разговаривает. Рассказывает ему про свою работу, что нужно ходить по разным квартирам, кому — журналы, кому — перевод. Она бы, может, и не ходила, по возрасту. Но приходится, жизнь так сложилась. Времени совершенно нет, чтоб посидеть вот так без дела…

— Вы идите, пожалуйста, если некогда, — сказала Ася. Фингал до утра может слушать, а человеку действительно некогда. Прикрикнула на него, чтоб отошёл с дороги. — Фу, Фингал! Расселся!

Усталая почтальон вдруг вскочила резво, как девочка, и выскочила за дверь. Быстро-быстро уже бежит по лестнице вниз. Даже не попрощалась.

Из-за тумбы для обуви высунулся любопытный уж Константин. Увидел, что почтальона нет, и спрятался обратно.

А заказная бандероль на папино имя так и лежит на тумбе. Забыла бандероль! Ася только сейчас заметила. А ведь она даже не расписалась. Фингал нюхает бандероль, и шерсть у него на загривке дрожит от чужого запаха.

— Дай сюда, — приказала Ася.

Фингал с отвращением взял зубами и подал бандероль Асе. Всё-таки он её тоже с первого раза слушается, не только папу…

Папы всё нет.

Ася подошла тихонько к маминой двери. Послушала. У мамы было тихо. Машинка, во всяком случае, не стучит. Ася цыкнула на Фингала, чтоб не вздумал лезть, тихонько нажала дверь и вошла.

Мама неподвижно сидела за своим столом, перед машинкой.

Такой у неё, честно говоря, был сейчас вид, будто маму силком затащили в эту комнату, набитую толстыми книгами до потолка, посадили на этот стул в тяжёлом осеннем свете, тревожно текущем из медленных окон, и приказали сидеть так вечно. А зачем — объяснить забыли. Вот она и сидит, смотрит в стенку куда-то перед собой, даже позу переменить боится, сесть поудобней…

— Мам, — окликнула её Ася. — Там папе бандероль.

— Сейчас получим, — не сразу отозвалась мама, всё ещё глядя куда-то в стенку, где ничего не было.

— Я уже получила, — сказала Ася.

— Молодец, — мама, наконец, обернулась. Хоть папа и запретил её беспокоить, но было видно, что мама обрадовалась. И Ася её поняла! Что за интерес, в самом деле, смотреть в стену, где ничего всё равно нету? Надо хоть картинку нарисовать и туда повесить. — Положи куда-нибудь…

— Я не буду мешать, — сразу предупредила Ася. — Ты работаешь?

— Как тебе сказать, — мама задумалась. Наверное, сперва хотела соврать. Но потом тряхнула головой и призналась. — Нет, по-моему, не работаю. По-моему, скоро пойду водить трамвай. Ты не против?

— Не знаю, — честно сказала Ася.

Мама давно собирается. Чуть что у неё не ладится, сразу: «Всё. Пойду лучше водить трамвай». Сама, между прочим, не умеет. Даже ни разу не пробовала. Если там тоже не получится? «Научусь. Я способная. Кончу курсы». Ася видала в трамваях объявления: приглашают. Правда, что ли, пойдёт? «Трамваи от страха с ума сойдут», — уверяет папа. Мама такая рассеянная! Она же не заметит, когда рельсы кончатся. Свой трамвай загонит куда-нибудь в капусту. «Где это ты капусту в городе видел?» — смеётся мама. С её-то рассеянностью?! Бегемот, например, будет сидеть на рельсах и на пианино играть. Мама всё равно не заметит, если задумается. Запросто сделает этого бегемота уродом. «Не сделаю, — протестует мама. — Он меня заметит». — «Да, это на него произведёт неизгладимое впечатление», — объясняет папа.