Катя ухватилась за дверцу. На кроссовке развязался шнурок. Она нагнулась и вытащила из-за пояса баллончик. Большой палец лег на кнопку.

Она резко выпрямилась. В лицо Стругу ударила тугая струя.

– Пыш-ш-ш-ш! – газ истерически покидал баллончик.

Струг с воем схватился за глаза. Катя отпрыгнула. Развернулась. И бросилась к кустам – сквозь кусты, за кусты.

– А-а-а-а-а-а! – истошно вопила она. – Убивают! Помогите! А-а-а-а!

Бритоголовый с пушистыми щеками выскочил из-за руля.

– Что она с тобой сделала?

Он попытался схватить товарища за плечи, но товарищу это не понравилось.

Стругу сейчас было не до товарищеских чувств.

Нестерпимо жгло глаза. Рот горел, будто в нем оказалась не жвачка, а смесь чеснока, красного перца и русской горчицы.

Слизистая оболочка носа дарила такие ощущения, как если бы Стругу только что без наркоза удалили аденоиды.

Струг вертелся волчком и рычал от боли. Водитель с похожей на одуванчик головой вытряхнул из пачки сигарету и нервно закурил. «А если правда сейчас менты приедут?» – пронеслось в голове.

Со стороны Волховского шоссе неслись пронзительные крики. Они все удалялись и удалялись.

– Ты меня заколебал, – сказал водитель Стругу. – Так нас заметут. В ментуру захотел? А ну лезь в тачку!

– Иди ты на хрен, – простонал раненый. – Я тебя в рот имел…

Струг ничего не видел. Он очень плохо слышал. Жжение раздирало его на части.

Водитель перекатил сигарету из левого угла губ в правый. Узкие глазки недобро пыхнули:

– Что-то ты заговариваешься!

Он схватил Струга за руку и стал ее выворачивать, чтобы впихнуть товарища в машину. Струг выдернул руку, а другой, не глядя, отмахнулся:

– Отвали!

Тыльная сторона здоровенной лапищи врезалась в пушистое лицо с такой силой, что перед глазами водителя вереницей поплыли мятлики.

– Ах ты сучий потрох, – произнес он, тряся бритой головой, чтобы прийти в себя. – Копец тебе.

Он стал в позицию каратиста и попытался провести кату, как это делали любимые герои в любимых мордобойных фильмах.

Эффектно нарубая кулаками воздух, водитель приблизился к Стругу. С твердым намерением сунуть пяткой в солнечное сплетение.

Нога взмыла вверх, однако помешал ничего не видящий Струг. Он крутился на одном месте, и бить прицельно было непросто. Струг согнулся от рези в три погибели.

Пятка просвистела над бритой головой. Врезалась в открытую дверцу «Ауди100». Водитель не сохранил равновесие и полетел на разбитый асфальт.

– Ой, бля-а-а-а-а-а!.. – испустил он народный клич.

Ката не удалась. Взлета и падения Струг даже не увидел. Похожий на одуванчик парень встал на четвереньки. Он очень сильно ушиб плечо, ногу и бритую голову.

Ныла после соприкосновения с ладонью Струга пушистая скула. В голове шумело так, что не слышен стал звук работающего мотора.

Кофи била боевая дрожь. Пот после схватки тек в три ручья. Настоящий мужской пот. «Африканский аристократ должен потеть в двух случаях, – вспомнил он афоризм своего великого деда, покойного вождя Нбаби. – Когда ласкает женщину. И когда убивает врага».

Он обвел языком полость рта. Сплюнул кровь вместе с передними зубами. Он еще не знал, скольких зубов лишился.

О зубах он думал сейчас меньше всего.

Если бы страшный кулак полковника обрушился на переносицу, Кофи могло уже не быть в живых. Переносица разлетается на мелкие острые косточки, которые пропарывают мозг. Именно удар веслом в переносицу, должно быть, и стал смертельным для старика Константина Васильевича.

Ликование разлилось по черному лицу. Кофи выволок безжизненное тело на плиточный пол туалета. В подсобке уборщицы он наконец нашел то, что искал.

Схватил половую тряпку и набросил на безухую голову. Чтобы кровь впитывалась. Чтобы не капала на каждом шагу.

Затем Кофи вновь сцепил руки под мышками Кондратьева и поволок тело в одно из складских помещений.

Пространство вдоль стен было сплошь уставлено морозильными камерами. Гудение каждой в отдельности напомнило бы Кофи мурлыканье льва Планта. Компрессоры всех морозилок, вместе взятых, издавали такие звуки, словно кошачье население Петербургского цирка решило замурлыкать одновременно.

Кофи посмотрел на часы. Он копается уже двадцать минут. Быстрее! Он заглянул поочередно во все морозильники. Выбрал тот, где хранились только две коробки мороженого «Марс».

Сперва забросил внутрь ноги Василия Константиновича. Затем кое-как впихнул его задницу в серых брюках. Наконец отставной полковник оказался в камере целиком. Он как бы сидел, прислонившись к боковой стенке. С головы свисала влажная половая тряпка. Туфли фабрики «Ленвест» упирались в коробки с мороженым.

Кофи захлопнул дверцу. И ощутил страшный приступ голода. За весь этот бесконечный день он ел лишь однажды.

Точнее – не ел, а пил. В первой половине дня в баре «Кусок Луны» он запил сто граммов водки чашкой сладкого чая. И в спирте, и в сахаре, конечно, масса калорий. Будущий химик это отлично знал.

Тем не менее он очень хотел есть.

Кофи вновь принялся обследовать морозильники. Теперь его интересовало не наличие свободного места для размещения трупа, а наличие еды. Он пока не думал, как будет есть разбитым ртом.

Кофи так спешил, что в одной из камер задел на верхней полке здоровенную пластмассовую коробку. Коробка покачнулась. И опрокинулась.

Крышки на емкости не оказалось. Зато внутри оказалась мука. Теперь вся мука толстым-толстым слоем покрыла молодого вождя с головы до ног. Он фыркнул и тут же чихнул пять раз подряд. Он начал отряхиваться, но услыхал какие-то странные звуки. Забыв про муку, Кофи выскочил в коридор. Там было совершенно тихо.

Кофи рыскал по помещению с морозильными камерами. Звуки не прекращались. Они становились все громче. Глаза вождя блестели. Крылья носа раздувались. Он жаждал встречи с противником.

Он готов был сразиться с любым. На губах пузырилась кровавая пена.

Горе тому, кто встанет у него на пути!

За пультом управления внутренних дел пил чай майор Туровский. Дымился стакан в витиеватом подстаканнике. Майор любовался темно-кирпичной жидкостью. Такой чай нельзя портить ни сахаром, ни лимоном.

Время от времени майор отставлял подстаканник в сторону и снимал телефонную трубку.

– Милиция. Дежурный слушает, – говорил майор.

Он выслушивал сообщение. Иногда задавал уточняющие вопросы. Отхлебывал чай. Его интересовали две вещи.

Во-первых, что случилось. Важно доказать, что данное происшествие не в компетенции милиции. Майор переадресовывал звонивших в «Скорую помощь», пожарную охрану, психиатрические больницы.

Советовал обращаться в домоуправления, к главному санитарному врачу, в гороно, к районным и городским депутатам, к супрефектам и префектам.

Если отбиться не удавалось, майор выяснял время и место происшествия. Но предварительно подробно интересовался личностью звонившего: фамилия, адрес, родственники за границей и так далее.

Таким образом удавалось отсекать до четверти заявлений. Некоторые звонившие бывали пьяны и боялись попасть в вытрезвитель. Другие сами совершили чтото неблаговидное и не хотели лишний раз мелькать в милицейских сводках.

После выяснения первого и второго можно было принимать решение. Кого куда послать? На семейную поножовщину достаточно направить обычный уличный патруль.

Если на газоне лежал пьяный, приходилось искать в эфире полисмобиль, который в данный момент к пьяному ближе всех. Оставить пьяного в покое означало подвергнуть его жизнь опасности. Зимой пьяные замерзали и портили городу показатели смертности.

На пульте перед майором светились сотни лампочек. Торчали сотни тумблеров. Вытянулся длинный ряд телефонных трубок. Стены вокруг пульта были покрыты огромными простынями карт районов Санкт-Петербурга и ближайших окрестностей.