– И что?

Катя Кондратьева сидела с бледным лицом, сжав губы. Словно в коконе ужаса.

Куда бы она ни пошла, ужас теперь будет с ней.

– Тузик стал прыгать вокруг туалета.

Он буквально сходил с ума. Я открыл ему дверь. Тузик залез в сортир и стал лаять вниз, в дырку. Я потянул доску с дыркой.

Она была кем-то оторвана, а потом прилажена на место…

Катя поднесла ладонь к губам. Она все поняла. Борис опять зарыдал.

– Ее сразу туда или сперва убили?

Сквозь слезы Борис продолжил рассказ:

– Ее сложили в полиэтиленовый пакет и увезли на судмедэкспертизу. Месиво, свисающее с костей. Сразу – ни один эксперт ничего не поймет… Приезжала специальная бригада, яму вычерпали до дна, но деда не нашли…

– А папа?

Тяжкий вздох вырвался из груди брата:

– А что папа! Ты же видишь…

Он вспомнил дорогу из Васнецовки в Петербург. Он вел машину, слушал пьяный бред отца и думал: «Возможно ли после такого бреда протрезветь и опять превратиться в нормального человека?»

Борис опасался, что отец сошел с ума.

Слава Богу, мамы пока нет дома. Все, что он только что рассказал Катьке, пришлось бы рассказывать матери.

Катя тоже ждала, когда отец проспится.

Тогда он узнает об исчезновении своей жены.

В институт Кофи не пошел. Он как следует отоспался после двух тяжелых рабочих дней. Прошло уже почти три недели, как он вернулся в Россию. Накопилась целая куча грязной одежды.

Кофи собрал ее и отправился на первый этаж в прачечную. Прачечной сырое помещение называлось потому, что в нем имелось несколько ванн и стиральные доски.

Стиральные доски живо напоминали родную деревню. Похожими приспособлениями пользовались женщины племени фон. Делали их народные умельцы из пальмовой коры.

Выстиранные вещи Кофи принес к себе в комнату. Развесил на спинке стула, на оконной раме, на дверце шкафа. Однажды он забыл в умывальной комнате тазик с замоченными в порошке рубашками. К утру рубашки бесследно исчезли.

Кофи пытался представить вора. Должно быть, это студент из очень бедной страны. Хотя, с другой стороны, в мире не много стран беднее Бенина. Разве что Руанда, Куба, Северная Корея…

Вот вор подошел, заглянул в таз. Вот вытянул из грязного раствора тряпку…

О, это же рубашка! Какая красивая! А вот еще одна! Вор отжимает добычу, полощет ее под струей холодной воды… Озирается, нервничает.

После стирки Кофи Догме вышел на улицу. Он уже знал, что эта осенняя ясная погода исполнена коварства. Уже в ближайшие дни лужи по утрам будут скованы ледком. Зарядят безнадежные холодные дожди. А вскоре закружат и первые снежинки, которые русские называют белыми мухами.

Молодой вождь направился в Дом культуры Невского станкостроительного завода. Поднялся на второй этаж. Вошел в «Кусок луны». Еще несколько столиков были заполнены скучающей молодежью.

«Знали бы эти пустышки, кто сейчас вошел в бар!» – думал вождь, подходя к стойке. Ему хотелось крикнуть об этом.

Заорать так, чтобы за одним из столиков дамочка – та, что в белой шляпке, – подавилась томатным соком.

– Сто грамм и чашку чая! – приказал он, возможно, резче, чем следовало, У девушки за стойкой оборвалось сердце. «Неужели поменялась „крыша“? – пронеслось в крашеной головке. – Неужели казанская группировка, отобравшая „Кусок луны“ у тамбовской, уступила бар африканской мафии?!»

Кофи подмигнул девушке и выбрал свободный столик. Достал сигареты. Можно слегка расслабиться. Перевести дух.

Наконец он при деньгах. Жаль, нельзя пригласить Катю. Ей не до баров сегодня.

В дверь бара вошли двое латиноамериканцев и уселись за соседний столик. Кофи их где-то видел… Ну конечно! Этих метисов ему показывал Борис Кондратьев.

Они были драг-дилерами. То есть торговали наркотиками. Их иссиня-черные волосы свисали мелкими косичками, как у знаменитого ямайского певца Боба Марли.

Кофи опрокинул в себя водку. Запил ароматным горячим чаем. Приятное тепло разлилось по телу. Он с наслаждением докурил сигарету. Встал и подошел к метисам. Ничего не говоря, плюхнулся рядом с ними на красный диванчик.

Драг-дилеры настороженно смотрели на него. Они не опасались лишь постоянных клиентов. Кофи подмигнул одному из метисов и стал тихонько напевать поанглийски рефрен из песни ансамбля «AC/DC»:

– Inject the venom, inject the venom!

В переводе на жаргон русских наркоманов это означало: «Двинуть по вене!»

Один из латиноамериканцев наклонился к черному уху вождя и назвал цену.

– Что это будет? – шепотом спросил Кофи.

– Оксибутерат.

Кофи отсчитал деньги. Драг-дилер передал ему пакетик. Незаметно – под столом. Кофи опустил пакетик в карман легкой куртки В голове вертелась все та же забойная мелодия «AC/DC». Он поспешил в общежитие. Ему просто необходима была встряска.

Не дойдя до ставшей почти родной пятиэтажки, Кофи свернул в переулок.

Стал пробираться к общежитию узкими, грязными улочками и вонючими проходными дворами. Держась на приличном расстоянии, он обогнул здание, пристально вглядываясь.

В Багдаде все спокойно. Кофи вошел в подъезд. Оттого что и там его никто не ждал, стало еще спокойнее. Он запер изнутри дверь своей комнаты и сел на кровать. Развернул добычу. На плотной бумаге лежали две ампулы и одноразовый шприц в упаковке.

«Черт! Ловко они, – подумал Кофи. – А может, это и не для меня предназначалось…» Вождь поднес по очереди каждую ампулу к глазам. Вчитался в латинскую надпись. Все без обмана.

Вафельным полотенцем, чтобы не порезаться, он отломал головки ампул. Выдернул из упаковки пластиковый шприц, насадил иглу.

Бесцветная и прозрачная, как вода, жидкость быстро заполнила шприц. Вождь закатал рукав. Снял со спинки кровати подтяжки и обмотал мускулистое плечо.

Плотно прижал его к ребрам.

Он несколько раз сжал и разжал кулак.

Прожить больше четырех лет в Питере и не научиться внутривенным инъекциям невозможно. Одноразовая, а потому совершенно новая и острая, игла прошила кожу, как масло. Кофи ничего не почувствовал. Комар кусает намного больнее.

Сквозь кожу он видел кончик иглы рядом со вздувшейся веной.

Он слегка надавил на иглу. В стенках вен нет болевых рецепторов. Не понять: попал или не попал. Кофи чуть потянул поршень назад. В шприц с двумя кубиками оксибутерата ринулась кровь. В бесцветной жидкости заклубился густой багровый туман. Очень похожий на гриб ядерного взрыва.

Широкие коричневые губы расползлись в улыбке. Порядок. Попал! Кофи отвел плечо от собственных ребер. Подтяжки сразу отпустили. Он расправил кулак. Расслабил ладонь. И принялся давить на поршень…

– У-у-у-у-у, – застонал черный парень, сползая с кровати на пол. – У-у-уу-у… Приход… Какой ломовой!

Шприц упал, покатился. Он больше не требовался. Кофи блаженствовал. Кайф действительно был ломовой. Ему продали свежий и качественный продукт. Вождь испытывал неземную легкость. Полное раскрепощение. Легкость в теле, легкость в мыслях. Может, так чувствует себя космонавт, кувыркающийся в невесомости?

Нет, космонавту хуже. У него легкость лишь в теле. А в мыслях совсем другое: вернется или не вернется он на родную Землю?

Перед глазами поплыло голубое облачко, в котором метался маленький Кофи. Он держал в руке хлопковый цветок.

Это облако направлялось к розовому облаку.

На розовом облаке сидела маленькая Катя. Кофи протягивал ей цветок, а Катя пыталась схватить его рукой. Чтобы дотянуться, ей не хватало совсем немного.

Кофи ронял из руки хлопковый цветок, и тот, медленно кружась, падал вниз.

Катя плакала, а Кофи ее успокаивал. Говорил, что пойдет на хлопковое поле и нарвет ей там целый букет.