После Катиного ухода Кофи оделся и спустился в вестибюль. Подойдя к этажерке с почтой, порылся в отсеке "Д".

Дальтон, Дантес, Делакруа, Диамонд…

Мелькали авиаконверты с яркими марками африканских и южноамериканских стран. Чем беднее страна, тем пестрее марки. Доде, Долорес, Дуррес, Дюк…

Так, теперь назад…

Вот она! Серый мелкий листок совершенно затерялся среди броских конвертов. Повестка в милицию преспокойно дожидалась, когда адресат заберет ее. Его приглашали в такой-то кабинет 15 сентября.

«Но сегодня именно пятнадцатое, – подумал молодой вождь. – Уже семь часов вечера. Следователь ужинает в кругу семьи».

Кофи сунул повестку в карман и вышел на улицу.

Тут одно из двух. Либо повестку должны были вручить ему в руки еще утром, либо назначить другой день. С почтальоном все ясно, почтальон не обязан разносить корреспонденцию по комнатам. Но чем думал следователь? Должно быть, не головой.

Обнадеженный таким выводом, Кофи дошел до метро, спустился по эскалатору и сел в поезд.

Василий Константинович Кондратьев брел на работу. Ему было пятьдесят шесть, но выглядел он на двадцать лет старше.

Будто вмиг сравнялся возрастом со своим отцом. Когда он нашел свою мать мертвой, то сразу в глубине души понял: его отец также давно мертв.

Едва он узнал об исчезновении жены, как почувствовал: «Все, Лены нет в живых». До находки останков Любови Семеновны еще трепыхался в груди слабенький огонек надежды, что отец с матерью живы, что о причине своего исчезновения они расскажут сами.

Теперь Василий Константинович понимал: если кто-то из его семьи не возвращается домой, – значит, все. Конец.

И этих «кто-то» осталось три человека.

Он, старый полковник, который чемто прогневил Господа. И двое детей, которых он не знает, как защитить. Он обреченно подумал: "Кто следующий? Я?

Катя? Боря?"

Мир поплыл перед его глазами. Прохожие, автомобили, дома, вывески, фонарные столбы – все это смешалось, изогнулось и стало опрокидываться на беспомощного полковника. Чтобы добить окончательно.

Он сцепил зубы. Напряг все мышцы.

Не позволил уйти зрению из глаз.

– Стоять, – проскрежетал он сам себе. – Стоять!

– Что с тобой, милок?

Кондратьев устоял. И обернулся. Сухонькая старушка сзади готовилась подхватить его, если он начнет падать. Даже авоську свою она уже повесила на локоть, чтобы освободить морщинистую ручку.

Их обтекали потоки сильных, молодых, смеющихся людей. Они со старушкой были невидимой преградой для этих потоков. Так река равнодушно охватывает двумя рукавами остров.

«Нужно спасти тех, кто остался, – пронеслось в голове. – Жизни Бори и Кати зависят теперь только от меня!»

Василий Константинович схватил морщинистую ручку. Припал к ней губами.

– Спасибо, мама, – вырвалось у него.

Старушка вздрогнула. Лишь сейчас она увидела, что этот «старик» годится ей в сыновья.

Она все более убеждалась в этом, глядя в спину удаляющемуся Кондратьеву. С каждым шагом походка его делалась тверже, а отмашка рук – решительнее.

Катя шла от Кофи в глубокой задумчивости. «Вождь не имеет права презирать свой народ, – стучали в голове гордые слова. – Царь нищих не должен играть в теннис и ездить в лимузине».

Думая о своем парне, она потихоньку вернулась мыслями к странным желтым корочкам у него под кроватью. Вид этих шуршащих в полиэтилене корочек хорошо запечатлелся в памяти. Их было немного: штук пять-шесть. «Засушенные тропические растения для жертвоприношений Солнечному богу», – объяснил Кофи.

Чего только не растет в тропиках! Даже такие вот листки, закрученные наподобие человеческой ушной раковины. Будто с уха стянули кожу… Катя вспомнила о седом пухе, который торчал из сухих раковин. Невероятное сходство!

Ее специальностью была венерология – дело от ушей в буквальном смысле весьма далекое. Но все же… В ее голове теснились обрывки знаний по ботанике и анатомии. Вставали перед глазами цветные страницы атласов, залитые ртутным светом стеллажи анатомического театра…

«Засушенные растения для ритуальных жертвоприношений…» Катя силилась составить из разрозненных фактов мозаику. Что за жертвы Кофи приносит здесь, в Петербурге, своему Солнечному богу? Она не догадалась расспросить об этом подробнее.

Могут ли сухие листочки, – впрочем, нет, судя по пуху, это не листочки, а цветочки – быть так похожи на человеческие уши?

Но надо же, какой ее африканец умница! «Вождь не имеет права презирать свой народ. Царь нищих не должен играть в теннис и ездить в лимузине». Да это же готовая предвыборная программа для кандидата в президенты России!

Катя почувствовала, что страшно голодна. Она приближалась по Суворовскому проспекту к Невскому. Уже виден был Московский вокзал.

Челноки со всей России тащили свои огромные клетчатые сумки. Груды картонных коробок передвигались на тележках. Длинной цепью вдоль тротуара выстроились бабушки с жареными курами, водкой, хлебом, лимонадом.

На глазах у Кати эта цепь внезапно распалась, смешалась с окружавшей ее толпой. Помахивая дубинками, к Суворовскому со стороны вокзала важно направлялись два милиционера.

Свисали с ремней сверкающие на солнце наручники. Один страж порядка многозначительно поигрывал дубинкой.

Катя услыхала бормотание рации на его груди. Другой был в бронежилете и с коротким автоматом.

Она успела хорошенько рассмотреть их лица. И не прочла там ничего, кроме сытости и надменности. Тут не то что президент, а любой уличный мент не испытывает к собственному народу ничего, кроме презрения. Катя подошла к одному из киосков и купила хот-дог.

Посмотрела вслед блюстителям порядка. Едва они миновали людное место, как за их спинами тут же вновь образовалась длинная шеренга подпольных продавцов.

Бабушки жарили кур или перепродавали спешащим пассажирам водку. При этом бабушки не были зарегистрированы в мэрии. На регистрацию у старух обычно не бывает ни времени, ни денег.

Стартовый капитал торговок жареными курами – деньги, которые они некогда скопили на собственные похороны и умудрились кое-как уберечь от инфляции. Теперь, чтобы не помереть раньше времени от голода, приходится похоронные деньги пускать в оборот.

Поэтому российские старухи не пользуются кассовыми аппаратами и, естественно, не платят налогов. Российское государство с помощью до зубов вооруженных милиционеров ведет со своими бабушками решительную войну.

Катя жевала сочный бутерброд. Отхлебывала из пластикового стакана кока-колу. Мысли путались. Пока было ясно одно. На милицию надеяться нечего. Она не в силах даже трупы найти. Почему никто из профессионалов не обратил внимания на одуревшего от лая Тузика? Ведь лай – это собачья речь.

Катя уже готова была предаться чувству солидарности с бабушками. Зачем платить налоги, если они пойдут на содержание такой вот, прости Господи, милиции!

Должно быть, съеденная сосиска придала мыслям остроту. Катя попробовала посмотреть на ситуацию иначе. Когда пропал дед Костя? Во время рыбалки с Борькой и Кофи. За семьдесят пять лет жизни дед никуда не пропадал. Даже с войны вернулся. А внук с приятелем приехали – и старик пропал.

Когда исчезла баба Люба? После отъезда Борьки и Кофи. На другой день, первого сентября, в Васнецовку помчались родители, но бабушку уже не застали. Значит, она погибла или в день отъезда ребят в Питер, или в день приезда в деревню папы с мамой.

Когда исчезла мама? Задав себе этот вопрос, Катя ощутила в горле комок.

Усилием воли она откатила его туда, откуда он взялся… Мама пропала после визита в цирковой зверинец к Кофи.

Выходит, кто-то из Кондратьевых погибал либо во время возможного контакта с Кофи, либо сразу же после такого контакта.