И приказал посадить его на кол, а другому велел дать пятьдесят золотых дукатов, говоря: «Ты мудрый человек». И велел его с почетом довезти до рубежа Венгерской земли.

Однажды прибыл из Венгерской земли купец в город Дракулы. И, как принято было у Дракулы, оставил воз свой на городской улице перед домом, а товар свой — на возу, а сам лег спать в доме.

И кто-то украл с воза 160 золотых дукатов.

Купец, придя к Дракуле, поведал ему о пропаже золота.

Дракула же отвечал: "Иди, этой же ночью найдешь свое

Золото".

И приказал по всему городу искать вора, пригрозив: «Если не найдете преступника, весь город погублю».

И велел той же ночью положить на воз свое золото и добавить один лишний дукат.

Купец же наутро, встав, обнаружил золото и пересчитал его и раз, и другой, все выходило, что один дукат лишний.

И, придя к Дракуле, сказал: «Государь, нашел золото, но вот один дукат не мой — лишний».

В это время привели и вора с похищенным золотом.

И сказал Дракула купцу: «Иди с миром! Если бы не сказал мне о лишнем дукате, то посадил бы и тебя на кол вместе с этим вором».

Однажды ехал Дракула по дороге и увидел на некоем бедняке ветхую и разодранную рубашку и спросил его: «Есть ли у тебя жена?»

«Да, государь», — отвечал тот.

Дракула повелел: «Веди меня в дом свой, хочу на нее посмотреть».

И увидел, что жена бедняка молодая и здоровая, и спросил ее мужа: «Разве ты не сеял льна?»

Он же отвечал: «Много льна у меня, господин».

И показал ему множество льна.

И сказал Дракула женщине: «Почему же ленишься ты для мужа своего? Он должен сеять, и пахать, и тебя беречь, а ты должна шить ему нарядные праздничные одежды. А ты и рубашки ему не хочешь сшить, хотя сильна и здорова. Ты виновна, а не муж твой: если бы он не сеял льна, то был бы он виноват».

И приказал ей отрубить руки, а труп ее воздеть на кол.

Изготовили мастера для Дракулы железные бочки, а он наполнил их золотом и погрузил в реку.

А мастеров тех велел казнить, чтобы никто не узнал о его коварстве, кроме тезки его — дьявола.

Однажды пошел на него войной венгерский король Матьяш.

Выступил Дракула ему навстречу, сошлись и сразились, и выдали Дракулу изменники живым в руки противника.

Привели Дракулу к королю, и приказал тот бросить его в темницу.

И провел он там, в Вышеграде на Дунае, в четырех верстах выше Буды, двенадцать лет.

А в Мунтьянской земле король посадил другого воеводу.

Когда же тот воевода умер, послал король к Дракуле в темницу сказать, что если хочет он, как и прежде, быть в Мунтьянской земле воеводой, то пусть примет католическую веру. Если же не согласен он, то так и умрет в темнице.

И предпочел Дракула радости суетного мира вечному и бесконечному, и изменил православию, и отступил от истины, и оставил свет, и вверг себя во тьму.

Увы, не смог перенести временных тягот заключения, и отдал себя на вечные муки, и оставил нашу православную веру, и принял ложное учение католическое…"

Тихо было здесь.

Так тихо, что тишина казалась осязаемой.

Правда, ощутить ее было непросто.

Едва уловимой была тишина.

Легкой.

Прохладной и свежей.

Все, впрочем, фантазии.

Прохладным и свежим на самом деле был ветер, слабые порывы которого иногда достигали зеленых отрогов Тихутского перевала.

Собственно, не порывы даже, так — осторожное, чистое дыхание проносилось порой, играя раскидистыми кронами деревьев.

Отзываясь, ласково шелестела листва.

И снова наступала тишина.

Иногда в ее прозрачное безмолвие вплеталась канва заливистых птичьих трелей — или, совсем уж редко, слабо звенел вдали одинокий колокольчик. Незадачливая буренка, отбившись от стада, бродила, неприкаянная, в поисках обратной дороги.

Ночами тишина была особенной.

Такой, что треск сухих веток, сгоравших в жарком пламени костра, казался оглушительным. И, надо полагать, слышен был далеко.

Однако к гостеприимному огню никто особенно не спешил.

Здешние крестьяне обходили стороной развалины старинного замка.

Туристы редко забредали в эти места.

Что казалось странным.

По крайней мере доктору Эрхарду, немецкому археологу, возившемуся над раскопками замка с начала лета.

Природа была восхитительной, погода не оставляла желать лучшего, а сами развалины представлялись подлинным историческим Клондайком.

Впрочем, стоял уже август.

Летние дни стремительно шли на убыль, растворяясь в летних же прохладных ночах, но похвалиться существенными — да и вообще сколь-нибудь примечательными — находками экспедиция не могла.

Доктор Эрхард тем не менее источал оптимизм.

Возможно, небезосновательно.

Поенарский замок был построен в XV веке и едва ли не сразу разрушен до основания.

Дальнейшая судьба его была загадочной.

Никто за пять с половиной столетий, минувших со дня трагедии, не пожелал восстановить крепостные сооружения.

Не говоря уже о том, чтобы поселиться в этих местах.

К тому же — еще один труднообъяснимый фактор! — серьезные археологические экспедиции будто и не ведали ничего о древних развалинах. Изредка лишь — коротко и трусовато — набегали сюда «черные копатели», одиночки, Искатели древних сокровищ или просто отчаянные авантюристы.

Но и тем, судя по всему, удача не улыбнулась ни разу.

Совокупность этих обстоятельств позволяла отнести Поенарский замок к категории уникальных археологических объектов.

Она же питала честолюбивые надежды доктора Эрхарда и его спутников.

Однако лето таяло, надежды — тоже. Настроения, царившие в экспедиции, полностью соответствовали светлому минору ранней осени.

Слабый эмоциональный всплеск поутру, когда яркое по-летнему солнце золотит буйную карпатскую зелень, а свежий горный воздух полнится дурманящими лесными ароматами.

Тихая, задумчивая меланхолия вечером и отрешенность на исходе дня.

Ранние сумерки ощутимо дышат прохладой, со дна ущелья, из низины поднимается густой белый туман, пламя костра уже не согревает и не спасает от тьмы.

Хочется домашнего уюта, тепла, прочной крыши над головой и крепких стен, окружающих жилище. Хочется защищенности.

Ее-то как раз не хватает людям в преддверии осенней хмари, унылой остуды долгих ночей.

Внезапно подкрадывается странное уныние, порой — тоска и смутный, необъяснимый страх перед грядущим ненастьем.

Здесь, на мрачных развалинах, все ощущалось острее. Люди жались к костру, образуя вокруг огня плотный живой круг. Выходило похоже на древний мистический обряд, призванный оберечь от темных сил и пугающей власти ночи, неумолимо подступающей со всех сторон.

Вслух, разумеется, никто не согласился бы с подобным замечанием.

Но — мысленно?

Возможно, кое-кто всерьез подумывал о чем-то… странном.

Разговор упорно возвращался в одно и то же русло.

— Похоже, здесь действительно не слишком счастливое место.

Джилл Норман, англичанка, решившая вопреки сложившимся традициям получить образование в Германии, в недавнем прошлом — студентка Рихарда Эрхарда, теперь — его секретарь и ассистент, была единственной женщиной в экспедиции.

Ей прощались эмоциональные всплески и рассуждения о «потусторонней» подоплеке проблемы, которую доктор Эрхард с твердокаменным упорством — если не сказать упрямством! — рассматривал исключительно с материалистических позиций.

Того же требовал от прочих участников экспедиции: двух студентов-немцев — Карла и Густава, молодого аспиранта-историка из Бухареста — румына Григориу, переводчика и проводника — Мирчи, уроженца здешних мест, сотрудника одной из туристических компаний в Тырговиште, грека Костаса — морехода и врача по образованию, неожиданно увлекшегося историей и археологическими раскопками.

Все семеро провели на развалинах в Поенари в общей сложности около трех месяцев и, вероятно, готовы были продолжать работу еще некоторое время — до наступления холодов.