Негромкий, глуховатый, почти лишенный эмоций, но такой отчетливый, что Полине на несколько мгновений стало не по себе.

Кроме того, она ни секунды не сомневалась, кому принадлежит — а вернее, принадлежал — этот голос.

Доктор Брасов между тем спокойно и уверенно возражал ей из своего небытия:

— Анализируя эту историю, я пришел к выводу, что она полностью вымышлена. Практика обмена посольствами в любом случае, независимо от интереса одного государства к другому, сложилась много позже. Во времена Влада Третьего послы других стран прибывали в Валахию, если государства были заинтересованы в контакте, и тогда — проявляли особую почтительность. Что понятно. Турецкие послы вряд ли посещали двор валашского господаря, ибо отношения Влада с Османской империей носили определенный характер. Кроме того, если бы подобное посольство и посетило Валахию, описанный инцидент вряд ли был бы возможен. Воспитанный при дворе турецкого султана, Влад был прекрасно осведомлен о местных обычаях. В этой связи никаких разногласий на эту тему возникнуть просто не могло.

В этом месте профессор Ионеску остановил запись.

Некоторое время в комнате висела тишина. Наконец заговорила Полина:

— Что это?

— Лекция. Обычная лекция, одна из сотен, прочитанных коллегой Брасовым. И в каждой — или почти в каждой — из них он говорил об этом. О полном абсурде напраслины, возводимой на Влада Цепеша. О природе всех нелепостей, связанных с легендами о нем. Об истинной сути деяний и политики Влада. Ну и так далее, и тому подобное. Это был его конек, всем известно. По чистой случайности запись одной из лекций оказалась у меня. Только и всего.

— Вы позволите мне сделать копию?

— Разумеется. И надеюсь, что мой скромный вклад ускорит ваш, сударыня, успех на этом поприще.

— Об успехе, господин профессор, говорить рано.

— Об успехе, милая dama, говорить никогда не рано. Что же касается вас, поверьте старику — к тому же все мы, румыны, немного колдуны и чернокнижники, — вы обречены. На удачу, разумеется. Только потом, в эйфории победы, не забудьте вернуть кассету. Не так уж много осталось у меня на память о Дане. Совсем не много.

— Даю вам слово. И — спасибо.

Было около шести пополудни, и она спешила.

Лорд Джулиан решил пообедать и заодно обменяться информацией в половине седьмого вечера, в китайском ресторане Dragon House — Minion.

Это было вполне в духе Энтони Джулиана: в любой стране мира он сохранял верность привычкам и вкусам. Китайская кухня была известной слабостью лорда, и, надо думать, прежде чем выбрать ресторан, он придирчиво навел о нем справки.

Обед посему ожидался приличный.

Другое дело, что еще одной особенностью лорда Джулиана была патологическая нетерпимость к любым опозданиям.

Притом совершенно не важно было, кто и по какой причине опаздывает на свидание с его светлостью.

Откровенно говоря, известие о гибели репортера Гурского не сильно опечалило Богдана Славича.

Само собой разумеется, это было не по-христиански.

Однако сердцу, как известно, не прикажешь.

И в неприязни, и в любви оно решает по-своему.

Однако дело было принято в производство — и дело, по всему, неординарное.

Поднявшаяся было шумиха вокруг очередной «вампирской» вылазки и приснопамятный Степан Грач, которого, разумеется, тоже вспомнили и искусно вплели в канву пугающих слухов, внимание полковника не занимали.

Или — почти не занимали.

Кому-кому, а Богдану Славичу, имевшему на руках акты судебно-медицинских экспертиз, было ясно, как дважды два: ничего общего между двумя убийствами нет.

В первом случае страдающий редким заболеванием крови Грач действительно убил несчастного бродяжку и выпил некоторую часть его крови, в полном и самом ужасном смысле этого понятия.

Во втором — способ убийства был не так ясен, а вернее — не ясен совсем. Эксперты с уверенностью утверждали одно: сонная артерия жертвы была кем-то аккуратно надрезана.

Далее многоопытные криминалисты озадаченно разводили руками.

Тело Гурского было полностью обескровлено. Однако каким образом было произведено это — совершенно бессмысленное на первый взгляд — действо, эксперты определить затруднялись.

Поблизости от места, где перепуганные насмерть подростки наткнулись на труп репортера Гурского, обнаружены были свежие следы, оставленные, судя по размеру, мужчиной, обутым в изящные дорогие туфли.

Следы же говорили о том, что мужчина приближался к Гурскому и некоторое время находился практически рядом, возможно — и вероятно! — мирно беседуя.

Как случилось, что некоторое время спустя он спокойно — следов борьбы обнаружено не было — вонзил узкий, острый предмет в шею репортера и потом обескровил безжизненное тело, понять было невозможно.

Богдан терялся в догадках.

Возможно, потому совершенно отвергнуть связь между гибелью репортера и давним убийством бездомного мальчика он не мог.

Разумеется, покойный Степа был ни при чем, но, может, некто, страдающий той же болезнью, оказался более сообразительным?

Номер львовского телефона Славич набирал уверенно.

На этот раз он ни секунды не сомневался, что старый патологоанатом на месте.

И — ошибался.

Молодой вежливый голос на том конце провода, услышав просьбу Богдана, немедленно окрасился подобающими скорбными интонациями:

— Сожалею, пан полковник, но доктор Хейфиц умер.

— Когда?

Богдан был так поражен известием, что короткий вопрос дался ему с трудом.

Вышло — тихо и совершенно растерянно.

Молодой человек во Львове оценил состояние собеседника.

К траурным ноткам добавилось искреннее участие:

— Уже три месяца тому назад. Простите, он приходился вам… кем-то?

— Нет, собственно. То есть — учителем.

— Мне тоже. Простите еще раз, понимаю, что заменить Якова Моисеевича невозможно. Но, быть может, смогу вам чем-то помочь?

— Да. Спасибо. Может быть. Послушайте, мне нужно знать, страдал ли человек заболеванием крови. Гемо… Ну, тем самым, Что исследовал Яков Моисеевич. Проблема в том, что никаких экспериментальных материалов у меня нет, разве только ткани… Края раны, которой он наверняка касался. Возможно, зубами, что, впрочем, вряд ли… И несколько капель крови жертвы. Да… Этого, пожалуй, недостаточно. Так что простите, вопрос снимается. Спасибо, впрочем, за участие.

— Постойте. Вы ведь по поводу убийства в Лесавуче?

— По этому самому, будь он неладен.

— Вот что, присылайте ваши образцы. Я, конечно, не волшебник и даже не учусь, но.:, почему бы не попробовать, в конце концов. Кстати, Яков Моисеевич вспоминал вас незадолго до смерти… Вот ведь как.

— А почему вспоминал? То есть в связи с чем?

— Почему? Не помню. Вот незадача! А ведь было что-то такое, точно было. Но, наверное, не слишком важное, иначе я бы запомнил. Вы уж извините.

— Да не на чем. Так материалы я подошлю?

— Ну, конечно. Я постараюсь извлечь максимум. Знаете, пан полковник, доктор Хейфиц очень хорошо к вам относился и даже ставил в пример студентам. Да… Говорил: думающий сыщик.

— Что ж, спасибо на добром слове. Ему. И вам — за то, что потрудились передать.

Преемник доктора Хейфица, похоже, был неплохим парнем.

Совсем неплохим.

Богдан подумал об этом, положив трубку.

А уже через пару дней вернулся к этой мысли снова — Молодой патологоанатом слово сдержал.

И даже сделал несколько большее.

— Знаете, пан полковник, у меня для вас даже не две, как обычно, а целых три новости.

— Но все плохие?

— Я бы так не сказал. Скорее — неоднозначные. То есть как бы это поточней выразиться, все они в большей степени вопросы, чем ответы.

— Что ж, давайте ваши вопросы. Хороший вопрос иногда подкинет больше информации, чем плохой ответ.

— Неплохо сказано. Так вот, новость первая — жертва, в смысле убиенный репортер, эктодермальной дисплазией, то бишь порфиновой болезнью, не страдала. Новость вторая, думаю, заинтересует вас гораздо в большей степени. И вообще… дает пищу для определенных размышлений. На краях раны наши биохимики обнаружили микрочастицы органического вещества, близкого по составу к костной ткани.