«Где-то я видел точно такого человека? Но где?» — подумал ты и резко остановился. Оглянулся вокруг. Вот те раз... Оказывается, давно прошел мимо конторы и теперь стоял в поле, рядом с верблюдом, укрытым попоной. Увидев долговязого человека, растерянно озиравшегося по сторонам, верблюд обернулся к нему и в недоумении перестал жевать только что сорванный пучок промерзшей сухой травы...

Ты пошел по своим следам назад. Во всем теле была разбитость. Вошел в контору. Тяжело опустился в кресло и... вдруг вспомнил... да, вспомнил того, кому так ловко и безукоризненно подражал твой приятель. Вспомнил и, стукнув кулаком по столу, рассмеялся:

— Ах, дьявол! Надо же!

Все пять лет учебы в институте Азим жил у своего дяди, начальника крупного строительного треста. Именитый был человек! Каких только правительственных наград не имел при жизни! Каких только почетных званий у него не было! Многие экстравагантные здания, ныне украшающие столицу, воздвигнуты им. Будучи студентом, ты как-то раза два заходил с Азимом в этот дом. Вот тогда-то ты и увидел знаменитого строителя. Помнится, когда впервые вслед за Азимом ты вошел в комнату, дядя его читал в кресле газету. Он отнюдь не спешил замечать твое присутствие. Прошло какое-то время, прежде чем медленно, поверх газеты он скосил ленивый взгляд на долговязого незнакомого парня. И сразу стало вдруг не по себе, когда взгляд прославленного строителя, не соизволив хоть бегло скользнуть для начала по лицу, почему-то остановился на торчащих из куцых штанов голенастых твоих ногах... Помнится, говорил он врастяжку, постанывая, будто с усилием выдавливая из себя слова, и смеялся скупо, бесстрастно, лишь по крайней необходимости, роняя отрывистые «кха-ха-ха», не смеясь даже, а сыто отпыхиваясь... И в этом знающем себе цену самоуверенном человеке ты ощутил тогда незыблемую тяжесть холодно-иронической, расчетливой мысли, отчего весь он с головы до пят был словно налит свинцом. «Бо-ольшой же ты артист, братец Азим! Ох, большой! Только мало кто об этом догадывается...» — усмехнулся ты и тут же снова подумал о его неожиданном приезде, озадачившем многих в ауле. Ну, допустим, опасения Сары-Шаи — сущий бред, и тогда с какой стати понадобилось ему ни с того ни сего примчаться в аул, в канун Нового года, в самую стужу? Тут, конечно, есть какая-то тайна. И до этого Азим приезжал в родные места, но это бывало всегда весной или летом, когда вся степь Приаралья благоухала, и к тому же он всегда заблаговременно предупреждал о своем приезде район, а район со своей стороны не замедлял передать кому следует весть о дне и часе прибытия знаменитого земляка. И в ауле в день приезда царило необычайное оживление. И стар и млад с утра не находили себе места. Захваченная радостью взрослых, беспокойством ожидания, подстегивая себя прутиками, резвой шумной ватагой носилась по аулу ребятня. Иные часами не слезали с крыш домов — едва мелькнет что-то вдали или взвихрится бродячий столб пыли, как срывались они и, не разобравшись толком, мчались к совиноглазому дяде. Если гость прибывал особым рейсом по воздуху, то за ним по суше по-над берегом следовал эскорт легковых машин.

Однажды произошло и вовсе невероятное: к великой радости аульчан, в их залив вошел красивый белый пароход и все три дня, пока Азим гостил у земляков, простоял на «рейде» аула на якоре. Старики, гордые и восхищенные, качали головами: «Пай-пай! Да не угаснут его слава и могущество!..»

Так что же теперь стало с ним? Ты в недоумении встал, зашагал по нетопленому кабинету — и вдруг замер на середине, под лампочкой на потолке, будто споткнулся. Нет-нет... неспроста все это, что-то кроется за этим. Ты вспомнил, что прежде его неизменно расхваливали на все лады, и только с недавних пор в адрес преобразователей Арала в печати появилась некая, хоть и смутная, критика, и она, к удивлению аульчан, прошлась и по Азиму. Еще стали до вас доходить слухи, что в институте, возглавляемом Азимом, не все спокойно. В этом ты сам убедился, случайно оказавшись в тот раз на дискуссии. Тот самый молодой худощавый мужчина, не переставая учтиво называть руководителя своего «Аз-ага», выдал ему, что называется, по первое число. Другой, скорее всего, такого наскока не потерпел, схлестнулся бы насмерть, но Азим... Вот бестия! Председательствуя, имея, казалось бы, все возможности укротить соперника, он тем не менее держался с таким достоинством и невозмутимостью, что даже у тебя вызвал невольное восхищение.

* * *

Как-то, будучи в Кзыл-Орде на каком-то совещании, ты попросился на прием к руководителю области. Сюда он прибыл сравнительно недавно из Алма-Аты, где, говорят, занимал высокий пост и обратил на себя внимание деловитостью.

Ты, кажется, удивиться как следует не успел, как уже входил к нему. Руководитель области, заметив неуверенно переступавшего порог рослого детину, неторопливо встал, вышел из-за стола и с едва заметной улыбкой в пытливо прищуренных карих глазах пошел навстречу. Крепко пожал руку. Предложил сесть. А усаживаясь рядом, искоса взглянул на тебя и, видимо догадавшись, что посетитель не из разговорчивых, сам стал расспрашивать о том о сем: где и как остановился, как прошло совещание и не было ли каких накладок, в чем он видит практический смысл этого совещания... Потом, попеременно поглаживая не поддающиеся расческе, густые и жесткие на висках волосы, завел разговор о делах, о жизни рыбаков — но только завел: спросил и выжидающе, будто подбадривая глазами, замолчал. Как-то само собою вышло, что ты разговорился.

Вначале, соблюдая сдержанность и приличие перед уважаемым человеком, говорил осторожно, подбирая слова, потом, как это с тобой бывает, увлекся, поведал обо всем, — о том, как с обмелением моря жизнь на прибрежье становится с каждым годом все труднее и сложнее, что худо стало особенно в последние два года, и не то что досадно, а просто тягостно, порой невыносимо бывает видеть, как здоровые, сильные мужчины вынуждены слоняться без дела — так оскудело работой Приаралье. Если и дальше так пойдет, то годы, а то и дни рыболовецких хозяйств на Арале сочтены. Рассказывая обо всем, что накипело на душе, ты не сразу заметил, как раскраснелся, возбужденно привстал с места, чугунной ладонью своей пристукнул по столу.

— Извините, пожалуйста.

— Ничего... продолжайте.

— Продолжать-то, конечно, можно... Но мы ведь из глубинки. Вероятно, многого не понимаем...

— Ничего, рассказывайте.

— Что ж... спасибо. Ну, вот, например... в Средней Азии и в южных областях Казахстана издавна трудятся дехкане. Сотни лет возделывают землю, ведь и до нас пользовались водой двух великих рек. Не так ли?

— Конечно, так. Признаться, Арал — наша общая боль...

— Ну, если так... вы же знаете, земледельческая культура здесь высока была с незапамятных времен. Дехкане всегда знали цену земле и воде, берегли то « и другое... Так?

— Допустим. Хотя для того, чтобы взять, нужна сила. А ее у дехкан было немного.

— Так-то оно так. Но ведь брали. И брали немало. И все же тогда воды хватало. А теперь куда она вдруг подевалась? Вот уже сколько лет морю ни капли не перепадает. И это нас волнует.

Руководитель области слушал внимательно, задумчиво кивал головой и время от времени поддакивал: «Верно, верно», однако ты не мог не заметить, что одновременно он обдумывал, взвешивал про себя что-то. Едва ты закончил, как он вместо ответа потянулся к телефону, позвонил одному, потом другому. Первому сказал: «Сейчас к тебе зайдет один товарищ. Организуй командировку. Да, да... Объясню». Второму тоже кратко приказал: «Приготовь машину для дальнего пути. Куда — скажут!» После чего он повернулся к тебе и, заметив недоумение в твоих глазах, мягко усмехнулся.

— Слухами земля полнится. Вот и до нас дошло, будто вы совсем про отдых забыли. Устали, должно быть?

«К чему он это? Так принято у начальства, когда намекают на уход с работы». Ну что ж... Ты и сам об этом уже не однажды всерьез подумывал, особенно в последнее время, когда Ягнячье Брюшко после каждого срыва плана распекал тебя угрозами.