– Вы отличаетесь от многих поэтов, приверженных раз и навсегда выработанной манере. Ваша поэтика несколько раз резко – и всегда неожиданно – менялась. По каким причинам это происходило?
– В самые «урожайные» на книги и публикации 80-е годы я много переводила – часто по подстрочникам. И стала внутренне ощущать некую инерцию слова, отсутствие стилистического сопротивления, появилась, как заметила однажды Белла Ахмадулина, «привычка ставить слово после слова». Легкописание это меня смутило и озадачило. Мне было всего 35 лет, и если в этом возрасте тебе самой твои стихи скучны настолько, что бросаешь их на полпути, не дописывая, значит, надо завязывать с этим делом, решила я. И около полутора лет не писала вообще, ездила по стране, выступала на совместных с Валерием Золотухиным вечерах. Но однажды вновь почувствовала поэтический «зуд» – и это уже были совсем другие стихи, другой стилистикой и энергетикой наполненные смыслы. Шёл какой-то густой поток слов и соревнующихся между собой образов, в котором даже мне, филологу, расставить знаки препинания было трудно. Я ни в чём себя не насиловала – так случилось, если хотите, подсознательно совпало с «запросом на сложность». Но со временем уже и на этом пространстве возникла инерция, снова явилась неудовлетворённость собой. В новом веке вдруг потянуло к «неслыханной простоте». Да и в жизни моей за последние годы произошло так много утрат, что горе само нашло иные слова и иной способ самовыражения.
– Вы долгие годы прожили рядом с большим поэтом – Борисом Примеровым. Чем вам помогало и чем мешало такое «соседство»?
– Мы прожили вместе четверть века, вплоть до его трагического ухода в мае 1995 г. Поженились, когда мне не было и 20 лет, а ему уже исполнилось 30. Казалось бы, старшего и младшего в семье определил сам возраст. Но у нас всё случилось наоборот. Борис был большим и беззащитным ребёнком, совершенно «безбытным», беспомощным в обыденной жизни. Он родился поэтом и только поэтом мог быть в этом мире. Хтонический ужас вызывало у него любое общение с государством и его представителями, кроме литературных чиновников (тут он, видимо, подспудно ощущал своё «изначальное превосходство»). По природе своей он был катастрофистом. Мой же природный оптимизм и обычная женская смётка воспринимались им как недостижимое для него «умение жить». Часто, говоря о себе, Борис как бы в шутку цитировал Маяковского: «Я не мужчина, а облако в штанах». Иногда отчаянно взывал в стихах: «Отпусти меня на небо, не держи так тяжело», хотя ни на минуту не хотел расставания со мной. Несмотря на всю тяжесть нашей совместной жизни, ни разу не подумала о разводе и я. Иногда мне кажется, что мы с ним все 25 лет провели в волшебных разговорах – о русской литературе, о мировой поэзии, живописи, музыке, истории, философии[?] и о России, которую так любили и о которой так печалились. Соучастником этих разговоров была и наша обширная, совместно собранная библиотека, с большими раритетами и почти без лакун. С уходом Бориса образовалась огромная дыра в моей жизни: такого великого собеседника мне больше Бог не послал ни в каком качестве.
– Только что после 18-летнего перерыва вышла книга Примерова. Нет сомнений, что этим читатель обязан вам. Где все эти годы были многочисленные «друзья» Бориса Терентьевича? Как удалось наконец осуществить это издание?
– Смерть открывает свои сметы и бухгалтерии. Одни «друзья», оказавшиеся просто завистниками Бориса Примерова, предались сплетням и пошлым клеветническим «воспоминаниям» о нём, другие распространялись о своей «близости» с поэтом, но палец о палец не ударили, чтобы вышла его книга или появился сайт, ему посвящённый. Многие из пишущих о поэзии просто «забыли» о существовании такого поэта. И только земляки из казачьей станицы Мечётинская и районного Зернограда озаботились увековечением памяти любимого поэта – назвали его именем улицу и Библиотеку семейного чтения, открыли в ней Музей Примерова, вот уже 16 лет проводят день его поэзии «Поющее лето». Теперь вот хлопочут об областном статусе этого чудесного праздника с фольклорной нотой. В год 75-летия со дня рождения «Литературная Россия» провела конкурс имени Б. Примерова «Я был бессмертен в каждом слове», сейчас готовит книгу с таким же названием. Но самым важным событием «юбилейного» для Бориса Терентьевича года стал однотомник его стихов и поэм «И нецелованным умру я», на который уже откликнулись «ЛГ» и ещё несколько изданий. Пять лет назад мы с сыном Фёдором Примеровым (ныне, увы, покойным) подготовили эту книгу к печати. Но только в этом году попечительством ростовского губернатора В.Ю. Голубева нашлись деньги для издания, и дело сдвинулось с места. Однотомник вышел, хотя и очень ограниченным тиражом в 1120 экз. – для библиотек Ростова и Ростовской области. Теперь будем надеяться, что найдётся издатель и в Москве.
– Вы долго работали редактором и вообще наверняка много занимались чужими текстами. Что, по-вашему, принципиально изменилось в языке поэзии за последние десятилетия?
– Начало ХХ века и предшествующее ему 10-летие коренным образом изменили язык поэзии (и культуры в целом), настолько изменили, что этот сравнительно небольшой исторический период получил отдельное название – Серебряный век. Сто лет спустя произошёл точно такой же слом в культурной парадигме, в том числе в языке поэзии. О причинах можно говорить долго. Изменились коммуникативные формы языка, увеличился «диапазон транслирования», скорость проникновения слова сквозь культурные пласты. А поскольку поэзия – это наполненное неизученным видом энергии «явление языка» (по А.А. Потебне) и при этом – наивысшая форма человеческой коммуникации, самая краткая и точная, то перемены не могли обойти её стороной. Так язык поэзии сегодня стал сложнее, насыщеннее и вместе с тем произошло его «обмирщение», энергетическое «убывание». Большую роль в этом сыграл интернет, к которому я отношусь с большим пиететом и никогда его не браню.
– Когда всё-таки ждать вашу новую книгу? И чего от неё ждать?
– Новая книга стихов «Житейское море», надеюсь, появится уже в этом году. Месяца через два выйдет в свет и моя пьеса «Любовь и смерть Марины (Мнишек)». И уже на 2/3 написана книга мемуарного жанра «Без вранья, но с умолчаниями». Как видно даже из этого интервью, я прожила долгую и очень насыщенную событиями жизнь. Я была лично знакома со всеми старшими поэтами, дожившими до середины 70-х годов, практически со всеми ровесниками и с теми, кто на 10–15 лет моложе. Со многими из этих людей я дружила. Я была свидетелем великих потрясений и низких проявлений человеческого духа. Я хочу рассказать беспристрастную правду о том литературном процессе, участником которого мне выпало быть, и без иронии поразмышлять над взлётами и падениями русского реализма XX века и русского постмодернизма, по которому теперь уже, кажется, пришёл черёд «справлять поминки».
Беседовал Денис ЗУЕВ
Три обязательных вопроса:
– В начале ХХ века критики наперебой твердили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?
– Время показало, что они ошибались. И ныне есть значительные творческие личности, серьёзные писатели и большие русские поэты. Но, увы, Есенин прав: «лицом к лицу – лица не увидать».
– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?
– Мне кажется, что изначально поэт пишет не для читателя. Литература для него – способ выжить в энтропии жизни. Как вы знаете, в русском ХХ веке многим великим досталось ощутить на своей шкуре эту ситуацию – «без читателя», да, горько, страшно, но не безутешно. И сравнение настоящей поэзии с «драгоценными винами» – не преувеличение. Поэзия может стать «властительницей дум» и через несколько поколений, как, собственно, и произошло с самой Цветаевой и её «соседями» по веку. С прозой и драматургией несколько иначе. Даже фантазируя, трудно представить, как бы мы сегодня прочли романы Толстого, окажись они спрятанными от читателя при его жизни. Проза (и особенно драматургия) ближе к читателю (и зрителю). Их связи с современниками глобальнее, зримее – менее таинственны, но более действенны. В определённый момент прозаик улавливает то, что витает в воздухе, драматург раньше других фокусируется на том, что волнует, смешит или расстраивает современных ему людей. И счастье, если временное под пером писателя обретает ещё и черты вечного. Тогда книга становится не только фактом истории литературы, но и живым отголоском в ином времени. Я думаю, современная литература слишком удалилась от человека, она ищет смыслы в самих смыслах и идеях, а не в живой жизни, а если и в живой, то в её слишком прямолинейных и примитивных проявлениях.
