Посадили они мою бабку несчастную на камень и вернулись уже по пояс в воде: прилив пришел в полную силу. Я им со всей откровенностью:

— Душегубы вы окаянные! Чтоб вас всех индейцы оскальпировали!

А они — мне:

— И до тебя, нечестивец, доберемся. Будем судить тебя за нарушение пятой заповеди — за бесчестье, нанесенное старшим… а знаешь, как оно карается? Виселицей! Смотри и освобождайся от ведьминских чар твоей бабки!

Сели они на бережку подальше от воды, которая подступила уже к ногам. Сели ведь как путные: у кого-то нашлась библия, сидят и книгу читают вслух — ни дать ни взять, благочестивейшее вечернее собрание! Одного Тома Долсни я меж них не видел, и у могил он что-то себя не проявил. Да что проку в честности, которая прячется!

Прилив гнал воду выше и выше. Я не спускал глаз с одинокой фигуры на камне. Вот бабка как-то ухитрилась подняться во весь рост — это связанная-то! — а волны бьют и бьют ее по ногам. О боже, не дай ей погибнуть смертью праведной, смертью мучительной! Вот она уже шатается — каково-то ей там, одной-одинешенькой, среди яростных волн…

— Лодку! Лодку! — кричу я как бешеный, и катаюсь по песку, и бьюсь головой о камни. И, не веря своим ушам, слышу звонкий ответ:

— Шагон! Я иду!

Приподнялся — вижу: из реки вылетает челнок, в нем во весь рост стоит Плывущая, машет веслом, и спешит, и торопится изо всех сил. «Бац!» — кто-то выстрелил над моим ухом в Плывущую. «Бах!» — второй выстрел. Нет, она цела, она изворачивается, спешит к камню, она подплывает… Бабки на камне уже нет!

— Изверги! — кричу из последних сил. — Убийцы!

Последнее, что я помню, — это рука, отводящая ствол нацеленного кем-то ружья. Рука Тома Бланкета.

Открываю глаза и вижу, что нахожусь под крышей. Все тело как будто в капкане: не пошевелишься. Веревки врезались до самых костей. Где же я очутился?

Бревенчатую стену рассек по диагонали лунный луч, обрисовал груды ящиков, бочек, мешков. Значит, меня перетащили в форт, в нижний этаж левого блокгауза, где находится склад компании. В углу попискивают и возятся мыши, внизу, под полом, журчит река. Надо мной жилье Питера. Эх, если бы до него добраться… Лунный свет позволил разглядеть, что потолочный люк закрыт и с колец свисает замок. Стало быть, Питера нет дома или он заперт.

Связанными за спиной руками я нащупал сзади веревочный узел — только для того, чтобы убедиться в его неоспоримой прочности. Все тело разламывается от боли, особенно голова. Попробовал покататься по полу, чтобы ослабить свои узы, и только хуже их затянул.

Не то минуты, не то часы безвольной дремоты. Спина заболела от досок пола — попробовал сесть, и не удалось. Перекатился на живот. Глаза уловили в углу блеск: он исходил от наваленных там инструментов, но приворожила меня только кирка. Я подкатился к ней и сложными манипуляциями добился того, что кирка упала на пол. Один ее конец при этом уперся в стену. Мыши подняли панический писк и разбежались.

Теперь я стал действовать всем телом, чтобы зацепить острым концом кирки узел стягивающей мои плечи веревки. Тоже не вышло. И вдруг вокруг опущенной и запертой на замок крышки люка обозначились щели света! Крышка медленно поднялась, образовав световой квадрат. Кто-то неуверенно спускался вниз с фонарем. На человеке была темная накидка. Круг света упал на мое лицо, и я услышал жалобное восклицание:

— Бэк, милый мальчик, как они тебя изуродовали!

— Мисс Алиса, — сказал я, — не надо грустных слов, я сам их потом придумаю на досуге. Развяжите меня, чтоб я не чувствовал себя тюком сена.

Она пошарила вокруг и нашла ручную пилу. Но с этим орудием мисс Лайнфорт управлялась вдесятеро дольше, чем положено нормальному человеку.

Господи, с каким наслаждением я ощупывал, гладил и растирал свои драгоценные члены, получив их обратно после долгой разлуки с ними! И как только руки-ноги начали меня слушаться, в голове будто просветлело. Направив фонарь на люк, я убедился, что с колец свисает не замок, а обрывок веревки.

— Так вы из комнаты Питера, — говорю. — Где же он сам? Что с моей бабкой — утонула?

Из бестолковых объяснений Алисы предстала такая мрачная картина, что у меня дух захватило. Джойс изгнан из колонии, Генри ушел вместе с ним. А бабка? Тут мисс стала нести какую-то чувствительную околесицу, из которой я понял одно: о м-с Гэмидж ничего не известно, она исчезла вместе с Уттой. Стало быть, надо выбираться из форта и мне. Но как? Ломиться в запертую дверь — потревожишь часового. Я тихонечко поднял крышку люка, ведущего в подполье, к воде, — снизу потянуло влажным холодом. Спустился по ступенькам, причем Алиса светила мне сверху, и увидел в закрытом доке две лодки. Было бы просто великолепно удрать из форта на лодках, но эта заманчивая идея тут же потерпела крах: подъемная дверь в реку оказалась запертой прочной системой запоров.

Удрученный, я поднялся наверх и с фонарем обследовал склад. Спасибо плимутской компании, там нашлась куча полезных вещей, включая бочонки с порохом; более всего мне приглянулись ранец с пришнурованной к нему флягой, ружье с припасами и охотничий нож. Их я и позаимствовал — разумеется, в долг; расписку же решил прислать как-нибудь потом.

Оставался еще один путь — наверх. Я соорудил из одеял чучело и уложил его с таким расчетом, чтоб ввести в заблуждение человека средних умственных способностей. Фонарь мы затушили, оставили его в углу и на цыпочках поднялись в комнату Джойса, оттуда же вышли на галерею. Из ее окон я разглядел движущегося вдоль северной стены часового — этот был у реки — и второго, ближе к нам, на западной стороне. Луна то показывалась, то ныряла за тучи, и чудилось, будто портрет леди Киллигру подмигивает со стены.

Дверь из галереи во второй блокгауз оказалась открытой. Старшины изгнали оттуда Алена и дворецкого, оставили только Алису, в чем и заключалась их ошибка; сами они ушли, а второй блокгауз так же заперли снаружи, как первый. Можно было проверить второй ход в реку, но у меня было предчувствие, что и это напрасная трата времени. Пораскинув умом, я сообразил, что ведь посредине висячей галереи тоже имеется люк, предназначенный для того, чтобы доставать воду при осаде.

Страшно не хотелось спускаться через эту дыру в реку. Как отнесется к этому ближайший часовой? Однако иного выхода не было. Я надел на себя ранец, на шею повесил ружье и сумку с порохом; конец веревки, снятой со своего тела, прикрепил к ножке шкафа и спустился по ней в люк. Алиса трепеща следила за моими маневрами.

Как на грех, на востоке посветлело, и под аркой, образованной двумя блокгаузами, мое бренное тело было не менее заметно, чем труп на виселице. Река обожгла холодом и понесла, но я не выпускал веревки, и мне удалось стать на дно. Воды было по горло, течение сбивало с ног. Сумку с порохом я держал над головой. Кое-как выкарабкался к башенным упорам и привязал веревку к горизонтальной балке, крепившей эти упоры. Отдышался. Порадовался, что часовым я не виден, — и тут заметил, что эта дурочка вылезла из люка и спускается следом за мной! Вовсе некстати она это затеяла, но поди поспорь, когда вот-вот раздастся: «Стой, или буду стрелять!» Принял я драгоценную ношу на руки, и мы сели на балку, свесив ноги в воду.

Луна по-прежнему с кем-то играла в прятки. Я направил все свое внимание на часового, который бродил у реки по северной стороне: это был Роберт дель Марш. Мурлыча псалом, он потихоньку прикладывался к фляжке и, как видно, не ждал неприятностей — а что мне мешало взять его на мушку и спустить курок? Клянусь вечным спасением, от этого меня удержала не боязнь расплаты, нет, — смутная надежда на то, что моя приемная мать, которую он топил, еще жива! Слух у дель Марша был тонкий, иначе я бы рискнул, держась прибрежных тростников, по реке выбраться в лес. Оставался один путь — на запад. Там дежурил кто-то другой. И, на наше счастье, дурню этому вдруг приспичило в кусты. Мы скакнули из-под башни и в мгновение ока перенеслись к частоколу, а там упали в траву и замерли.