Верхний туннель был намного шире, выше и прямее. Тут Лузе не угрожала опасность содрать кожу с черепа или застрять, развернув плечи во всю ширь. Он был не сводчатый, а прямоугольного сечения. Укреплен не камнем, а сборным железобетоном. Ясно, что его сооружали в XX столетии, скорее всего во второй половине. Сразу бросалась в глаза его заброшенность: электрические кабели, протянутые по стенам и потолку, были Порезаны, из них были вырублены куски по нескольку метров Длиной. Часть изоляции была обглодана крысами.

— Ну и забрались, е-мое! — проворчал Луза.

Гребешок водил светом фонаря по полу, постепенно все дальше уходя от люка.

— Миш, завязывай ты эти дела! — взмолился Луза.

— Есть! — торжествующе заорал Гребешок, удалившийся уже метров на двадцать от Лузы. — Иди сюда, глянь! Здесь его кончали, понял?!

Луза подошел, посветил еще и своим фонарем. Глянул, пpoлепетал:

—Е-мое… — и сглотнул слюну, подавляя позыв рвоты.

На бетонном полу темнело большущее багрово-бурое пятно, тухло пахнущее свернувшейся кровью. Тут же, в этом пятне, виднелись подсохшие глянцевитые сгустки, какие-то мелкие клочки откромсанной ножами плоти, выбитые зубы, отрезанные нос и уши, уже разложившиеся и частично превратившиеся в какую-то полужидкую массу неопределенного цвета. Чуть дальше было что-то вроде кострища, в котором лежали обугленные, не до конца сгоревшие ботинки и одежда.

— Уловил?! — восторженно сказал Гребешок, встряхивая Лузу, находившегося в состоянии, близком к полуобморочному. Но тот поспешно отошел от страшного и омерзительного места, зажал рот и нос.

— Соберись, Сева! — укоризненно сказал Гребешок. — Что ты, биомать, как баба?!

Луза лишь замотал головой, от него явно не приходилось ждать помощи. Гребешок понял, что пора возвращаться восвояси, пока Луза в осадок не выпал. Он ведь, в отличие от Гребешка, в ментуре не служил, первого человека застрелил только вчера днем, да и то дуриком.

— Ладно, лезь вниз, — сказал он, похлопав Лузу по плечу. — Перекури там, очухайся. А я еще через пару минут приду. Давай!

— Недолго, Миш, ладно? — проныл Луза, будто маленький мальчик, который боится оставаться дома без мамы.

Но Гребешка обуял охотничий азарт, он не обратил на это заявление никакого внимания. Он уже высветил кровавые полосы-следы, оставленные телом, которое волокли по полу. Они тянулись в самый дальний конец туннеля, туда, куда свет фонаря Гребешка не доставал. Прогуляться по этому следу в одиночку Гребешок не решился, да и вместе с Лузой, пожалуй, не рискнул бы. Уж очень крутые эти ребята, которые почикали Ростика.

Гребешок уже хотел спускаться в нижний туннель, где во тьме что-то бубнил и матерился, пытаясь успокоиться, Луза, когда луч фонаря совершенно случайно наткнулся на какую-то светлую, бесформенную штуковину, лежавшую довольно далеко от высохшей лужи крови. Причем не в той стороне, куда уводили кровавые полосы, а в противоположном конце коридора.

Разглядеть, что именно там лежит, было невозможно. И он прошел несколько десятков метров, добравшись до этого светлого предмета.

Он не выпускал предмет из светового пятна, поэтому, подобравшись к нему метров на пять, почуял легкое сердцебиение. Он разглядел пластиковый пакет. Причем, не пустой. «Пакет с голой бабой!» — память тут же выхватила эту информацию из своих закромов. Нет, Гребешок не мог поверить в такую удачу, боялся сглазить… Последние шаги к пакету он делал с величайшей осторожностью. У него даже промелькнула дурацкая мысль насчет того, а не выставлен ли этот пакет злодеями как приманка… Мол, нагнется за ним Гребешок, тут-то его и сцапают. Или грохнут на месте из темноты, а потом сделают с ним то же, что сделали с Ростиком. Черно-белое фото, на котором изуродованная голова Воинова-Лушина торчала из вспоротого живота, очень явственно проступило из памяти Гребешка. Ему лично очень хотелось, чтоб его личная голова находилась на шее.

А что, ежели господа, разделавшиеся с Ростиком, оставили в пакете вместо той самой коробки, о которой говорила Наташа Сергачева, взрывное устройство?

Но охота пуще неволи. Гребешок, подойдя к пакету, тщательно осмотрел все вокруг: нет ли какой ниточки-веревочки, проволочки-пружиночки или иной какой тяги-растяжки, которая может нарушить его жизнелюбивые планы? Нет, таковых по бокам пакета не нашлось. Однако тяга могла быть упрятана под пакет, одним концом привязана к стальному нагелю, вбитому в бетонный пол, а другим — к чеке или прямо к ударнику. Как в сказке: «Дерни за веревочку — и пойдут клочки по закоулочкам!»

Покрутившись вокруг пакета, края которого были вогнуты внутрь — разглядеть, что у него внутри, через плотный пластик с картинками не удалось, — Гребешок осторожно, задержав дыхание, будто из пакета мог внезапно пойти ядовитый газ, раздвинул края и заглянул внутрь…

Там лежала коробка из белого, довольно плотного картона, на ребрах заклеенная прозрачным скотчем. Именно такой ее представлял Гребешок по рассказу Сергачевой. Больше в пакете ничего не было.

Соблазн сразу же схватить коробку, открыть и посмотреть, что там лежит. Гребешка, разумеется, посетил, но был тут же жестоко подавлен: никто не гарантировал, что доподлинное содержимое коробки какой-либо доброжелатель не заменил на сто граммов пластита-4 или какой-либо более свежей модификацией подобного ВВ.

Гребешок подумал пару минут и нашел более-менее приемлемое решение. Вытащил из кармана куртки перевязочный пакет, который прихватил с собой на всякий пожарный случай, распотрошил его и, размотав бинт, отщипнул от него несколько ниток. Потом скрутил волокно в одну нить, положил на пол, ухватился за концы, держа руки по обе стороны от пакета, и медленно стал протаскивать нитку под дно пакета на себя. Он очень волновался, до холодного пота. Надо было не пропустить момент зацепа. Чуть позже почуешь — хана… Когда руки начали подрагивать, Гребешок отпустил края, передохнул, подождал, пока дрожь уймется, после чего потащил нитку дальше.

Через пять минут он убедился, что никакой растяжки под пакетом нет, и даже посмеялся над собой. Чуть в штаны не напустил, а тут ни фига и не было…

Он уже собрался сунуть руку в пакет и вытащить коробку, как вдруг его посетила очередная дурь. А что, если взрыватель удерживается весом самой мины?

Поэтому прежде, чем вытащить коробку из пакета, Гребешок аккуратно приподнял ее краешек, подсунул под нижнюю грань коробки мизинец, будучи при этом в полной готовности придержать выпадающую чеку. Конечно, никакой чеки не оказалось. Картон был со всех сторон девственно-чист и гладок, скотч нигде не отклеивался, коробку явно после заклейки больше ни разу не вскрывали.

Конечно, на всякий случай Гребешок приложил коробку к уху, но тиканья часового механизма или каких-либо иных подозрительных звуков не услышал. Рискнуть, что ли, вскрыть? Поглядеть, из-за чего людям головы отрезают?

Но именно в этот момент до Гребешка дошло, что пакет с коробкой вовсе не был причиной ужасной смерти Ростика. Поздновато, конечно, но что поделаешь, ведь он больше думал о том, как не взлететь на воздух.

Действительно, если в пакете лежала не мина-заподлянка, а доподлинная и до сих пор не распечатанная коробка, неведомо как попавшая к Ростику на бульваре Декабристов, то получалось, что убийцам она была на фиг не нужна. Они мочили гражданина Воинова дробь Лушина, даже не посмотрев толком, что в пакете.

К сожалению, додумать свои мысли Гребешку не дали. Из люка, ведущего в старинный ход, долетел топот ног и довольно гулкие, знакомые голоса, выкрикивавшие непарламентские выражения по адресу Лузы.

— Где этот козел?! — рычал Сэнсей.

— Там он… Наверху… Ищет… — лепетал басом Луза.

— Какого хрена? Вам когда сказано было вылезать? Вот-вот рассветет на фиг! Хочешь, чтоб нас тут застучали и ОМОН прислали? Нам еще отсюда вылезти надо, к берегу выйти и через реку переправиться, а потом до «Куропатки» доехать… У вас головы на каком месте?

Судя по всему, забеспокоившийся Агафон призвал главные силы, и Сэнсей лично возглавил спасательную экспедицию.