Все эти группы жили совместно и в дружбе, общаясь в собраниях, на погребальных церемониях, на рынках, в корпорациях, местных органах управления и на скамьях университетов в Афинах, в Коринфе, в Тарсе и Александрии Египетской, в Фессалониках и Антиохии, на Родосе, Кипре и в Риме.

Однако евреи с их жестким монотеизмом и ритуалы ными и культурными особенностями составляли, бесспорно, более обособленную среду, чем другие народы.

Так, для еврея, жившего в эмиграции, привыкшего с рождения пользоваться греческим языком, термин Христос (отглагольное прилагательное от слова «хрио» — «умащать») имел политико-обрядовый смысл («тот, кто формально облечен в результате священного действия изливаемого масла самым высоким царским или жреческим достоинством») действия, которое распространялось порой даже на статуи и изображения богов, на священные камни и деревья. Это же понятие стало применяться в христианском религиозном движении, целью которого было установление «нового царства» — всеобщего состояния счастья и благополучия на земле, замысленного несколькими древними пророками Израиля и глашатаями нового откровения, презираемыми иудейской аристократией, но тем более высоко почитаемыми и признанными народными массами.[12]

В эмиграции прозвание Христос как имя глашатая и открывателя столь желанного мессианского царства не могло не утратить постепенно своего первоначального значения: оно стало толковаться как новое имя божества, сына бога или самого бога, еще до того, как его стали отождествлять с Иисусом. На латинском языке оно и звучало не как «помазанник», а как Христос, имя собственное. В Евангелии от Марка, например, выражение «Иисус Христос» встречается только в прологе (1:1) — это некая составная формула, поздняя, отражающая эллинистическую терминологию, а не палестинскую. В остальной части повествования Марк везде говорит Иисус, а не Христос, и уж совсем не Иисус Христос. В то же время автор посланий, приписываемых Павлу из Тарса, преимущественно употребляет имя Христос в манере диаспоры.

Термин «христианин» (от греческого christianos через латинскую форму christianus), в котором греческий корень[13] служит для образования латинского прилагательного (субстантивированного, ставшего существительным. — Прим. ред.), встречается тоже редко, не более трех раз в Новом завете. Он возник не в палестинской среде. Не исключено, что его употребляли в ироническом и уничижительном смысле («помазанные», «напомаженные»), чтобы отличать новообращенных, странных нестриженых людей, напоминающих современных «длинноволосых», от правоверных синагогальных евреев. Деяния апостолов сообщают, что ученики Иисуса в первый раз стали называться христианами в Антиохии, столице римской провинции Сирии, где жила колония эллинизированных евреев, происходивших из Кипра. Это уже второй век. Оставалось, однако, ждать посланий Игнатия, тоже из Антиохии, «мученика Поликарпа», апологетов и ересиологов, чтобы подобное прозвание стало общеупотребительным. И очень скоро само звучание имени Христа (Христос, Кристус в латинском произношении) должно было противопоставить его носителям «цезаризма», привилегированным классам, приобщенным к дому Цезарей. О таком противопоставлении Цезаря и Христа сообщают Эпиктет и Ап-пиан; это одно из наиболее достоверных явлений, свидетельство о которых мы можем обнаружить и в древней церковной литературе.

Не удивительно поэтому, что первые римские авторы, которые писали о новой религии, от Плиния Младшего до Тацита и Светония, говорят только о Христе, или о Хресте, порой смешивая его с каким-то именем раба или с восточным богом спасения («благодетель», «превосходнейший»), и никогда об Иисусе. Не удивляет и отсутствие какого бы то ни было упоминания о личности Иисуса в исторических сочинениях еврея Иосифа Флавия, перешедшего на сторону римских завоевателей в ходе иудейской войны 67–73 гг. н. э. Однако не ранее начала II в. н. э. рвение верующих привело к выдумке некоего Иисуса, которая со временем приобрела видимость достоверности, уподобилась своего рода «обману во имя благочестия», возникшему из побуждений глубокой иррациональной веры, как это не раз случалось во всех религиях. Достаточно вспомнить знаменитую фальсификацию переписки прокуратора Понтия Пилата с императором Тиберием по поводу суда над Иисусом, его осуждения и смерти, пли апокрифическую переписку Сенеки и св. Павла, либо послания, которыми обменивались сам Иисус и эдесский царь Абгар V, властитель Осроенского государства. А если обратиться к менее далеким от нас временам, можно напомнить псевдодарение Константина, которым папы на протяжении всего средневековья аргументировали свою власть над столь большой частью Италии.

Тот факт, что писания, на которые опираются доказательства достоверности проповеди, крестной муки и смерти Христа, были составлены — или в некоторых редких случаях переведены — feeiejeles за пределами Палестины и к тому же значительно позже описываемых в них событий, что тексты эти сотканы из анахронизмов, несоответствий и противоречий, следует, в частности, из слабого и смутного представления их авторов о географии, политическом и религиозном облике тех мест, о которых они пишут, и о ритуальных и культурных традициях иудейского народа.

Палестина, которую они описывают, это страна абсолютно нереальная.

Евангелисты именуют «морем» Геннисаретское озеро (на еврейском языке Киннерет или Киннарот), имеющее всего 11 км в ширину и 20 км в длину. Они говорят о Ти-вериаде (имя этого города, впрочем, не встречается нигде, кроме одного спорного места в Евангелии от Иоанна, 6:23) так, точно речь идет о некоем важном городском центре, недавно сооруженном и возведенном в ранг столицы Галилеи не ранее 61 г. н. э. И чтобы вернуть Иисуса из Тира к Геннисаретскому озеру, они заставляют его пройти через Сидон, который расположен в 35 км к северу, вынуждая обойти озеро «среди земли Декаполиса», то есть пройти через десять городов Трансиордании, которые образовали союз со Скитополем в Самарии, находившейся в прямой зависимости от Рима, по территории, лежащей абсолютно вне района, о котором идет речь в связи с Иисусом.

Описание многих населенных центров этой условной, скорее символичной, нежели реальной, страны порождает серьезные топографические проблемы, начать хотя бы с названия города Назарета, который не упоминается ни одним иудейским автором ранее IX в. н. э. — ни разу в Ветхом завете, ни у Иосифа Флавия, который между тем перечисляет почти все наиболее важные местности земли, откуда он был родом. Весьма похоже, что Назарет как родина Иисуса был «изобретен» на основе ложной этимологии слова «назареянин» (или «назорей»), которое означало попросту некую местную секту «чистых» и аскетов.

Указания евангелий на гору, где происходило распятие на кресте и был погребен Иисус (на арамейском диалекте Голгофа, или «череп», — «маковка», на латинском языке calvarium[14] от слова calvus[15] — «лысый»),[16] итальянское cal-vario[17] и т. п.). — Прим. пер. ], неясны и противоречивы. «Точное» место казни, впрочем, было «открыто» только при Константине, не ранее 326 г., при обстоятельствах, которые вызывают много сомнений, поскольку местность эта была посвящена Венере и ее стремились христианизировать, уверяя, что там находилась могила Христа.

О растительности и животном мире Палестины в новозаветных текстах сообщаются столь общие сведения, что их можно отнести к какой угодно другой стране Средиземноморья.

Упоминаются фиги, оливки, виноградная лоза, однако не называются такие типичные растения этого района, как кедр или финиковая пальма, а в одном известном изречении о горчичном зернышке, о кустарнике, который достигает максимум метровой высоты, говорится как о настоящем дереве с немыслимым сплетением ветвей. Животные те же, что встречаются в Малой Азии, в Италии или Северной Африке: волк, гадюка, ворон, свинья, коза, домашний осел, саранча. Но синоптические евангелия простодушно сообщают, что в стране Гергесинской (Матфей, 8:28–34) или Гадаринской (Марк, 5:1 — 19, или Лука, 8:26),[18] именно там, где свинья была животным в высшей мере нечистым, можно было встретить двухтысячное стадо их, которое опрометью бросилось в воды озера.[19] В действительности существовал эллинистический обряд очищения, но в эмиграции, в Элевсине; он состоял в том, что в море бросали свиней, «отягченных» всеми грехами общины, — это был языческий эквивалент иудейского «козла отпущения» и христианского «агнца божия», который нес на себе все «грехи мира».