Пожалуйста, Господи, отведи от нас гнев этих англичан. Мы же друзья. Успокой их сердца и мысли. Пусть они помнят это.

Такой бледной и испуганной настоятельницу Ательгиву Гунгильда еще не видела. Стоявший рядом с ней отец Годвин, все еще облаченный по случаю священного ритуала в пурпурные и белые одежды, возбужденно махал рукой.

— Скорее! — кричал он. — Ради Господа, поспешите!

Теперь уже и Гунгильда явственно слышала рев обезумевшей толпы, двигавшейся по направлению к церкви. Запах дыма и гари стал сильнее, до нее донесся треск огня. Сколько уже домов успели поджечь эти охваченные страхом и ненавистью люди? Скольких уже убили? Она побежала, таща за собой Эрика, чьи коротенькие ножки не успевали за ней. Валда с малышом Торфи на руках метнулась к распахнутой двери.

Едва Гунгильда вбежала в церковь, как тяжелая дверь с треском захлопнулась у нее за спиной. Женщина зацепилась за подол длинного платья и упала бы, если бы ее не подхватили руки знакомых. Она выпрямилась и огляделась.

Маленькая деревянная церковь была заполнена теми, кто искал в ней убежища. Десятки, а может быть, и сотни оксфордских данов поспешили сюда в надежде спастись от слепой ярости тех, кто вдруг увидел в них чужаков, врагов. Бледные, испуганные лица, светлые волосы, голубые глаза… Эрик расплакался, но у матери не нашлось сил успокоить его. Передав Герду Валде, Гунгильда припала к мужу и расплакалась. Страх все же сломил ее.

Снаружи донесся голос отца Годвина.

— Послушайте меня! — кричал он. Шум голосов стих — очевидно, толпа замерла, внимая священнику. — Здесь в церкви ваши друзья!

Его слова утонули в реве собравшихся, и Гунгильда вздрогнула, услышав оскорбления, полетевшие в его адрес. Теперь заговорила настоятельница Ательгива.

— Да, верно, наступают страшные времена. Суд Божий близок. Наверное, вам лучше посмотреть на свои прегрешения, чем искать их у других. Некоторые из этих семей живут здесь уже сотню лет. Пожалуйста, подумайте об этом и…

Ее голос тоже поглотил рев толпы. Настоятельница вскрикнула, словно от боли, и умолкла.

В дверь постучали. Собравшиеся внутри даны замерли. Те, кто пытался защитить их, погибли, и теперь темная сила требовала впустить ее. Они отхлынули от двери, но та каким-то чудом выдержала. Злобные крики снаружи стали сильнее.

Гунгильда вскрикнула, услышав громкий треск. Толпа сломала маленькие окна церкви, и внутрь полетели горящие факелы. Свейн бросился к одному из них и стал сбивать пламя голыми руками. Увидев его почерневшие, обожженные пальцы, Гунгильда поняла, что муж уже никогда не вернется к прежней работе с тонкими, изящными украшениями, никогда не приласкает ее так, как прежде.

Факелы продолжали лететь в окна. Люди в церкви пытались их тушить, но безуспешно. На ком-то уже горела одежда, на других вспыхнули волосы. Помещение наполнилось паническими криками. Гунгильда, посмотрела на усыпальницу. В ней лежало тело святого Фритесвиде. Гнев вытеснил безумный ужас, и она закричала:

— Защити нас! Защити нас!

Но чуда не случилось. Вопя от ярости, Гунгильда схватила крест и рванула изо всей силы. Тонкая цепочка лопнула. Швырнув распятие, она призвала на помощь Фрея, Тора и Одина. Ей было все равно, кто спасет ее детей, пусть даже бог-обманщик Локи. Лишь бы они остались живы.

Дым щипал глаза и обжигал легкие. Рядом кашляли Эрик и Герда, а отважная Валда пыталась хоть как-то успокоить младших.

Гунгильда уже не могла дышать. Дым задушил ее, огонь подбирался все ближе, жадно цепляясь за подол платья.

Последнее, что она успела почувствовать, были крепкие объятия Свейна, плачущего от собственного бессилия.

Локи чувствовал себя в своей стихии. Бездна изрыгнула тех, кто переполнял ее, и теперь отважные викинги сражались бок о бок с тварями из кошмаров. Поначалу люди держались опасливо и настороженно, но чудовища, похоже, разделяли их жажду крови, и они в конце концов смирились с жуткими союзниками.

Маленькая деревушка, название которой Локи даже не потрудился узнать, сгорела дотла, как будто ее и не было. Только кровь и сожженные дома напоминали о том, что когда-то здесь жили люди. Чудовища с человеческими лицами, ухмыляясь и смеясь, бродили по пепелищу, доедая то, что еще не обуглилось, то, что осталось от женщин, мужчин и детей.

Они шли от одной деревни к другой, как всепоглощающее море. Анджело приказал не трогать крупные города. Пока. Он хотел, чтобы сначала сделали свое дело слухи, разносившие во все стороны ужасные, панические вести. Викинги поворчали — деревушки были бедны добычей, — но подчинились.

Тварям из тьмы было безразлично, кого убивать.

Палило солнце. К его неестественному для этого времени года теплу добавлялся жар костров. Локи, хотя и был богом огня, страдал в человеческом теле так же, как и его воины. Проведя рукавом по потному, со следами сажи лбу, он огляделся. Рыжий конь пылал под ним, раздувая ноздри, чуявшие запах крови и обгоревшей плоти.

Хорошо. Здесь все закончено.

Вой наполнил воздух — это Фенрир пел от радости. Локи нащупал привязанный к седлу мех и, поднеся к губам, сделал несколько глубоких глотков теплой жидкости. Итак, что же делать завтра? Воздух уже дышал прохладой, извещая о приближении ночи. Черные облака, заволокшие небо, не давали другой возможности различить время суток.

Их жутковатые, необычные союзники, явившиеся из мрака бездны, напав на первую деревню, сожгли не только крестьян, но и все припасы и животных. Конечно, чудовищам и Фенриру хватило и человеческого мяса, но воины Локи хотели поживиться и более ценной добычей. На этот раз они не повторили свою ошибку, захватив коней, быков и продовольствие. До ушей Локи долетало кудахтанье домашней птицы, которую ловили воины.

Островок не задержит их надолго. Еще пара дней, и все будет кончено. Наступит 1 января 1000 года. Триумф Анджело. Мир, этот мир, встретит свой конец.

И тогда за дело возьмется Локи.

Он сделал еще глоток воды. Несколько месяцев назад, лежа глубоко под землей, где единственным звуком был звук капавшего ему на лоб яда, Локи думал, что жажда мести никогда не ослабнет. Он будет убивать, убивать и убивать и никогда не утолит этот голод, подобный бездонной пропасти. Даже когда убил Хеймдаля и, приняв от него удар в живот, умер сам, он знал, что все еще впереди: и кровь, и битва.

Но вот теперь этот голод начал ослабевать.

Локи нахмурился, обеспокоенный этим открытием. Рагнарёк еще не наступил, час его триумфа и поражения. Судьба. Он знал это с момента рождения, и неизбежность грядущего утешала его в длившемся столетия заключении. Локи уже убил сотни людей, но радость от кровавой работы ослабла. Ему вдруг захотелось вернуться в тихую ночь на воде под открытым небом.

Но все, что ему осталось, это мясорубка, кровь и дым и, как кульминация, собственная смерть. Фенрир тут же подбежал, стряхивая с себя капли крови.

— Нам повезло, отец! — отдуваясь, сообщил волк. — Сюда скачет всадник!

Локи нахмурился.

— Сюда? Ему бы следовало бежать отсюда. Странно.

Он кликнул своего посыльного, легкий ветерок, и отдал приказ:

— Никому не трогать всадника, пока я не поговорю с ним! Схватить и привести его ко мне!

Взмахнув рукой, он отослал ветер, зная, что тот донесет его слова до всех, людей и чудовищ.

— Веди, — бросил Локи сыну, и волк, повернувшись, затрусил в сторону невысоких холмов.

Бог огня легонько сдавил ногами бока своего жеребца, и тот последовал за Фенриром.

И действительно, к разоренной деревне приближался одинокий всадник. Лошадь, чуя кровь, огонь и опасность, шла явно нехотя, но человек безжалостно гнал ее вперед.

— Безумец? — пробормотал себе под нос Локи. — Скорее какой-то глупец.

Склон холма показался слишком опасным для коня, поэтому Локи спешился, зная, что жеребец явится по его зову, и вместе с сыном сбежал вниз. Всадник уже ждал их, успев сползти с лошади, которая, едва почувствовав свободу, дико заржала и унеслась прочь. Торкелл и его люди приступили к допросу незнакомца, чередуя слова с ударами.