Литмир - Электронная Библиотека

Странная, напевная речь скандинавов достигла ушей Кеннаг. Они идут к колодцу!.. Страх, начинавший было угасать, вспыхнул в ней с новой силой, и Кеннаг инстинктивно погрузилась в ледяную воду еще глубже, до самого подбородка, заставив себя выпустить из рук ведро, за которое она держалась, поскольку, если лохланнахи захотят набрать воды, а ведро застрянет в колодце, это может показаться им подозрительным. Кеннаг безмолвно взмолилась, чтобы они не перерезали веревку. С поврежденной ногой невозможно взобраться наверх самостоятельно.

Кеннаг испуганно посмотрела вверх, хотя понимала, что викинги не заметят ее на такой глубине, даже воспользуйся они факелами. А она уже видела их — тени, вырисовывающиеся на фоне относительно светлого ночного неба. Их головы на мгновение исчезли, затем снова появились. Лохланнахи, громко хохоча, сбросили что-то в колодец.

Кеннаг изо всех сил вжалась в стенку колодца, страшась того, что летящее на нее сверху попросту свернет ей шею, окажись оно достаточно тяжелым. Сброшенный варварами предмет был большим; задев плечо Кеннаг, он шумно плюхнулся в воду, погрузился в нее на мгновение, затем всплыл. Лохланнахи наверху победно загоготали, похлопали друг друга по плечам и убрались.

Тишина.

Довольно долго Кеннаг, съежившись, выжидала, не смея выяснить, что же сбросили эти изуверы в деревенский источник воды. Наконец она протянула дрожащую руку… пальцы уткнулись во что-то мягкое и податливое, покрытое грубой материей.

Тело. Человеческое тело.

Раскрыв рот в беззвучном крике, Кеннаг, словно ужаленная, отдернула руку. Труп был обвязан то ли веревкой, то ли цепью; Кеннаг, немного оправившись от испуга, снова протянула руку. На сей раз кончики пальцев, хотя и онемевшие от холода, ощутили края какого-то деревянного изделия…

Крест. На покойнике был деревянный крест. Викинги убили священника, предварительно разграбив, конечно же, церковь, а потом сбросили его тело в колодец.

На какое-то мгновение Кеннаг стало жалко священника. Затем ей в голову пришла мысль, что, возможно, именно хранившиеся в церкви ценности в первую очередь и привлекли сюда скандинавов. Внезапный гнев занял место жалости, и Кеннаг, издав низкое горловое рычание, плюнула на труп. Столько смертей фактически из-за одного человека с тонзурой на голове! Кеннаг надеялась, что его Христос не будет милостив к нему в той замечательной загробной жизни, о которой он с упоением рассказывал.

Сверху больше не доносилось никаких звуков. Выждав еще немного, Кеннаг решила, что можно выбираться наружу. Закоченевшее тело заныло, когда жизнь начала возвращаться в него. Кеннаг испытывала такое чувство, будто ее кололи тысячи иголок. Но она осталась в живых и не попала рабыней на борт драконьего корабля.

Бран, любовь моя…

Медленно, дюйм за дюймом, морщась от боли, Кеннаг начала подъем.

* * *

К наступлению следующего полнолуния Кеннаг узнала, что она беременна.

Беременна не ребенком Брана, зачатым в радостном единении и желанным, как восход солнца. Брана пленили лохланнахи, а она понесла от скота в человечьем облике, который изнасиловал ее и хотел сделать своей рабыней, каковыми стали многие деревенские женщины. Остальные — те, которым посчастливилось избежать плена — также носили в себе плоды ужасной ночи. Одной из таких «счастливиц» была собственная мать Кеннаг, Майред.

Ее использовали и бросили как недостаточно молодую для того, чтобы получить за нее хорошую цену на рынке рабов.

Кеннаг уже разговаривала с матерью, предложив свои навыки целительницы, чтобы избавиться от нежеланного ребенка.

— Нет, — ответила тогда Майред, держа руку на животе. — С тех пор как умер твой отец, я не желала другого мужчины. Я, конечно, сожалею, что забеременела таким вот образом, но… Кеннаг, ребенок ведь ни в чем не виноват. Я сохраню его и принесу тебе братика или сестричку.

Кеннаг изумленно уставилась на мать, все еще очень красивую, хотя волосы ее стали почти совсем седыми, а сильное, стройное тело начинало понемногу полнеть. Ошеломленная, Кеннаг хотела было возразить матери, но горькие слова, готовые сорваться с языка, остались невысказанными. Как можно любить ребенка, зачатого столь чудовищным, насильственным способом? Как можно иметь на лице такое мечтательное, благостное выражение? Как можно видеть пред собой всю оставшуюся жизнь живое напоминание о страшном вражеском нападении?

Для себя Кеннаг решила все сразу, окончательно и бесповоротно. Наделенная природным талантом — и развив этот талант посредством совершенствования навыков — исцелять, а не причинять вред, Кеннаг уверяла себя, что поступает правильно, ради собственного душевного спокойствия. Вернувшись к себе домой, в маленькую хижину, восстановленную после пожара оставшимися в живых мужчинами Гленнсида, она перебрала свой небольшой запас трав. Нынешним летом предстояло потратить много времени, чтобы его, запас, пополнить.

Кеннаг выбрала чай из листьев высушенной болотной мяты и вскипятила воду. Насыпав чай из мяты в глиняную кружку, залила его кипятком и подождала, пока трава заварится.

Я хотела ребенка от Брана. И ни от кого другого.

Кеннаг снова вспомнила большое тело, навалившееся на нее, вонь пота и кожи и почувствовала тошноту. Даже не процедив напиток от раскрошенных листочков, она опорожнила кружку с горячим варевом. Затем прошла в угол, легла на мягкую кучу из меховых шкур, служившую ей кроватью, и стала ждать, когда зелье начнет действовать.

ГЛАВА 3

Лосось неистово извивался, но Отец Всемогущий крепко держал его, с силой прижимая гигантскую рыбину к земле.

— Измени облик! — проревел он. — Меняйся, не то Воитель и я зажарим тебя прямо сейчас!

Рыба еще раз хлопнула хвостом о землю и замерла. Пред единственным глазом Отца Всемогущего она замерцала, изогнулась и обратилась в бога, который нес миру так много горя.

Железные захваты дланей Отца Всемогущего и Воителя сковали руки Обманщика. Но Лукавый лишь ухмыльнулся из-под взъерошенной копны рыжих волос.

— Итак, что же будет на этот раз? — насмешливо вопросил он.

Отец Всемогущий смотрел на него своим всевидящим оком — вторую, мертвую, глазницу закрывала повязка — и не отвечал.

У Обманщика екнуло сердце, когда он услышал другие голоса.

— Отец?

Молодые голоса, юношеские, принадлежавшие двум его младшим сыновьям, Нари и Нарви. Ужасное подозрение пришло к нему.

— Ты ведь сердит на меня, не на них! — прокричал Обманщик Отцу Всемогущему, трепыхаясь в одноруком захвате Воителя. — Ради любви, которую ты некогда питал ко мне, Брат Кровный, не причиняй им вреда!

— Мой гнев велик и без того, — пророкотал Отец Всемогущий. — Не воспламеняй его еще больше, не говори таких слов!

— Но ведь мы Братья! — Волна страха за судьбу сыновей окатила Обманщика. Он взглянул на них — такие прекрасные, такие юные, такие доверчивые…

— Молчать!

Обманщик вздрогнул от раската громоподобного голоса Отца Всемогущего. Не спуская глаза с Обманщика, Отец Всемогущий взмахнул рукой. Нари незамедлительно упал на четвереньки, громко крича от боли и испуга, когда его тело начало изменять форму.

— Нет… — прошептал Обманщик.

Сам он умел изменять свою внешность, и трое старших его детей тоже, но Нари не обладал такой способностью!

Еще несколько секунд, и Нари превратился в волка. Не в юношу в виде волка, а в волка настоящего. Он медленно повернул свою большую, серую голову в сторону брата. Волк зарычал, тихо, утробно, потом подобрался и прыгнул. Ошеломленный происходящим, Нарви не сдвинулся с места и упал без звука, когда брат мгновенно разорвал ему горло и стал жадно лакать хлещущую из страшной раны кровь.

— Нет! — взвыл Обманщик в непритворном страдании. Карие глаза наполнились слезами. Он обратил свой взор на Отца Всемогущего; ярость и скорбь боролись друг с другом в его груди. — Почему ты наказываешь их? Они никому не причинили вреда!

10
{"b":"2914","o":1}