– Порядок! На теплоход…

На лавочке у подъезда сидела на старом венском стуле сизая толстая старуха. Несмотря на жару, она красовалась в китайском манто из крашеной собаки. Наверное, бабка демонстрировала соседкам достаток. Она тщеславно похвалялась на рядом – как Кит гордился «джопой».

– За домом его ищите, в гараже он, – взмахнула она пышным рукавом шубы, которая еще недавно гавкала на берегу Хуанхэ. – Здоровенный гараж, кирпичный, самый зажиточный…

Длинный ряд железных «инвалидских» гаражей замыкал терем силикатного белого кирпича с раскрытыми створками ворот. Кит подогнал к ним «джопу» впритирку, устроив нечто вроде тамбура перед гаражом. Мы вышли из машины и в замкнутом пространстве "гараж – тамбур – «джопа» обнаружили лежащего под старенькой, зеркально наблищенной «хондой» человека, которого звали скорее всего Василий Данилович Прусик. Это про него писал мне рапорты Валерка Ларионов – «по сообщению агента Гобейко…».

Дело в том, что давеча Любчик был не совсем прав, утверждая, что Валерка Ларионов со своей агентурой замуровался как в дзоте. Просто Валерка на всякий случай держал свои рапорты в моем сейфе – я хорошо знал, чем он занимается.

Другое дело, что успехи его были невелики, информация разрозненна и недостаточна, и предпринять что-то против группировки Психа Нарика мы пока не могли. Но Валерка вчера умер и возложил на нас бремена тяжелые и неудобоносимые – взять к ногтю всю эту компанию жгучих блондинов…

Кит постучал связкой ключей по капоту «хонды» и приветливо пригласил к разговору хозяина лядащих копыт, торчащих из-под машины.

– Эй ты, гумозник! Подь сюды…

Тощие ноги в трикотажных рейтузах с пузырями проворно согнулись в острых коленях, точь-в-точь как у жука-плавунца, сухопарая задница ерзнула из-под днища, и вырос перед нами, быстро складываясь и разгибаясь во всех мослах и суставах, замечательный красавец.

Вы его видели наверняка – на странице 232 учебника биологии для средней школы есть подборка фотографий развития человеческого плода, от двух недель до девяти месяцев.

Вот наш красавец как две капли смахивал на шестимесячный зародыш, неожиданно вспухший к пенсии до полутора метров на коньках и в фетровой шляпе.

Здоровенная костистая башка с плешкой, похожей на облезший пах.

– Здравствуйте, товарищи! – бодро выкрикнул Василий Данилович, широко щерясь и радостно светясь выпученными глазами. Это были не глаза, а глазные яблоки. Два кислых зеленых яблока-падалицы.

Я уселся на пустой ящик у ворот гаража, а Кит вежливо поздоровался:

– Здорово, урод. – Подумал немного и сердечно добавил: – Только запомни – мы тебе не товарищи. Мы тебе господа…

Я озирался по сторонам, и чувство зависти и восхищения не покидало меня.

Не видел я никогда такого гаража. Вдоль стен шли аккуратные, покрашенные белилами стеллажи, уставленные до потолка неописуемым количеством самого разнообразного барахла всеобъемлющего назначения. Пользованная резиновая клизма, патефон без крышки, стертая авторезина, утюги, побитые эмалированные кастрюли, унитаз с въевшимися потеками ржавчины, продранный чемодан, стул красного дерева без спинки, запчасти для разных моделей машин, одна лыжа, гитара без струн…

Все аккуратно протертое от пыли, чистое, в порядке сложенное или хорошо притороченное к стойкам стеллажа. Нет, это был не факультет, это был университет, академия ненужных вещей. Они все были одухотворены любовью Василия Данилыча к имуществу. На всех трех стеллажах были прикреплены рукописные плакатики-указатели: «Для дома», «Для души», «Для бизнесу».

Кит, впечатленный не меньше моего, достал из кармана шоколадку «Марс», откусил, кивнул на листок:

– Значит, ты и бизнесом занимаешься?

– Да какой уж сейчас бизнес! – вздохнул пожилой зародыш. – Кошкины слезы! Так, кручусь помаленьку – жить-то надо!

– А зачем? – с интересом осведомился Кит.

– Господь заповедовал, – заверил нас Прусик, вдохновенно полыхнув своими падалицами. – Раз дал он нам дыхание – будем славить его по все дни!

Кит восхищенно помотал головой, взял из ровной стопы на стеллаже рекламную газету «Экстра-M». Ее разбрасывают бесплатно по подъездам, а вот Василий Данилыч старательно собрал комплект – может быть, за несколько лет. Наверное, пригодится. Для души.

Кит старательно свернул из толстой газеты конический кулек, дисциплинированно сложил в него – не на пол бросил – обертки от доеденной шоколадки.

А Василий Данилыч следил за ним с удовольствием – хоть и жалко немного газеты, но приятно, что гость не мусорит, уважает, понимает порядок в этом храме хлама. И, осмелев, спросил:

– А чего же вы, господа хорошие, не предъявите себя? Если вы крутые, скажите тогда слова… А может, вы люди государственные, тогда, как говорится, надо ксивы сломать…

– К сожалению, государственные мы, – грустно вздохнул Кит, показал на меня пальцем. – А командир Петрович вообще фигура международная. Интернешнл. По-казахски называется «халакарлык фигур»… А ксивы сломать надо…

Надел толстый газетный куль на руку, как варежку, и вдруг ударом резким, как тычок ножа, врезал по лобовому стеклу «хонды». Негромкий треск, молочной мутью пробежало стерильно намытое стекло и покрылось вмиг густой сетью трещин.

Как каннелюры на старых картинах.

Я подумал, что у Василия Данилыча Прусика, агента под псевдонимом Гобейко, прямо у меня на глазах случится инфаркт. Или инсульт. Но не случился. А сипло-задушенно сказал мой стукач-предатель,вероломный двойной агент-осведомитель, информатор – подлюга продажная:

– Господи! Чего же это деется такое… – И шепотом беззвучно закричал:

– Люди! Караул!…

Кит скинул газетную варежку, усмехнулся и оборотился ко мне:

– Командир Ордынцев, давай доведем его до отчаяния?

– Валяй, – разрешил я.

Кит нагнулся, поплевал на руки, ухватился за конец хромированного бампера, примерился и с мясницким выдохом – хэк! – рванул к себе железяку.

«Хонда» и Прусик одновременно крикнули отчаянными жестяными голосами. Кит повернул бампер, как оглоблю, и с разворотом крутанул его на себя, оторвал с крепежа, согнул пополам и сунул в руки хозяина.

– Ну, ты, каналья, держи… Положи на полку «для души». Или «для бизнесу»…

– Не имеете прав таких, чтобы бандитничать! – визгливо пришепетывал стукач. – Ответите за все за это, за разбойное!…

Занятно, что он и не пытался крикнуть, привлечь внимание, позвать людей на помощь. Он шептал. Тертый жучила не боялся, что Кит его убьет. Он не хотел огласки, он надеялся решить разборку по-тихому, среди своих. Вот только имущества, дорогого, иномарочного, было жалко душеразрывно.

– Да ты не тушуйся, ишак, – успокаивал его Кит и ударил ногой в крыло, в фару, и сразу же «хонда» приобрела такой вид, будто на полном ходу столкнулась с «джопой».

И тогда из зеленых яблок-падалиц Василия Данилыча брызнули слезы, шипучие и мутные, как молодой сидр.

Стив Полк не сомневался, что супруги рассказывают правду. Не сговариваясь, основные факты они излагали одинаково, расходясь лишь в некоторых подробностях.

Эмма Драпкина, например, говорила, что жила с погибшим Лекарем почти с самого их приезда в США, а ее муж Лазарь по этому поводу отвечал уклончиво: «Пропади они оба пропадом!» Супруги излагали вещи довольно любопытные, но Лазарь был Стиву гораздо интереснее – впервые в жизни Полк видел раба. Не в фигуральном смысле, а вполне буквальном. И не какого-нибудь нелегального мексиканца или неграмотного китайца из трущоб Чайна-тауна, а раба белого, тридцати семи лет от роду, ученого человека с дипломом – Пи Эйч Ди, упоминающего в разговоре Заратустру и Кьеркегора.

В четырех других комнатах на шестом этаже городского полицейского управления детективы Джордана вылущивали информацию у соседей, знакомых и предполагаемых партнеров Лекаря. Но настоящей находкой, конечно, были именно эти странные супруги Драпкины. Их привезли на Полис плаза, 1, незадолго до полуночи, когда осведомитель Сэм Лаксман по кличке Дрист назвал их наиболее близкими людьми к убитому Лекарю.