Построенные среди невысоких, густо поросших лесом холмов, залы и библиотеки Академии, ее аудитории, торжественные и чинные, соединялись между собой извилистыми дорожками, проложенными в рощах высоких дубов, тополей и осин, в садах, полных цветов и плодов (которые студенты и преподаватели выращивали сами), мимо веселых ручейков и красивых озер.

Потом, после революции, Академия пришла в упадок. Попытки в разное время использовать здания и земли для других целей — под жилье или как дом престарелых — потерпели неудачу. Ходили слухи, что эти места часто посещают призраки, не настоящие, гремящие цепями привидения, а какие-то невидимые. Слышны были чьи-то детские голоса, читавшие Шекспира, или юношеские, жарко спорившие о квантовой механике или — особенно весной — об Уолтере Уитмене или Д. Х. Лоуренсе. Может быть, это шумели на ветру деревья, но каждый, кто селился здесь, слышал странные голоса. Многие сразу же покидали эти места.

Но теперь все изменилось.

Одним из первых официальных актов Дайена после коронации стало восстановление Академии, открытие ее как высшего учебного заведения для творчески одаренных молодых людей, превращение ее в университет для талантливой молодежи. Старые здания были тщательно отремонтированы, построены новые, и при этом архитекторы позаботились о том, чтобы не нарушилось единство архитектурного ансамбля. Студентам платили стипендии. Лучшие из них удостаивались стипендий, носивших имена тех, кто геройски сражался и погиб в борьбе против коррумпированной республики.

Мемориальная часовня в новом крыле здания библиотеки имени Платуса Морианны находилась несколько в стороне и была построена по приказу короля в честь павших в боях. Сегодня предстояло освящение этой часовни и всего крыла здания.

Церемония была назначена на вечер, но прежде Дайен лично осмотрел территорию Академии. В новых зданиях уже несколько месяцев шли занятия студентов, но плотное расписание короля не позволяло ему прибыть сюда раньше. Однако накануне приезда Его величества все здания закрыли для уборки и украшения силами самих студентов.

Декан чрезвычайно гордился ролью гида. Он неутомимо водил короля по новым постройкам и сооружениям, отмечая особо достоинства библиотеки и выказывая желание непременно показать Его величеству чуть ли не каждый новый том (если, конечно, у Его величества найдется для этого время). Король был внимателен, но стоило ему хотя бы мимоходом скользнуть взглядом по окнам, за которыми толпились студенты в надежде увидеть своего короля (а он был именно их король, их ровесник), это тотчас замечал Д'Аргент (потому что он вообще замечал все вокруг), и еще капитан Королевской гвардии (потому что был обязан следить за каждым движением короля) и, может быть, ректор, спокойный и скромный человек, напоминавший Дайену его наставника Платуса.

— Вы прекрасно справились со своей работой, господа, — сказал Дайен, когда их экскурсия уже подходила к концу. — Здесь все так, как мы себе и представляли.

— Спасибо, Ваше величество, — со спокойной гордостью улыбнулся ректор. — Работа над этим проектом была настоящим наслаждением для меня и для всего нашего персонала. Мы весьма высоко ценим поддержку, оказанную нам Вашим величеством.

Они вышли из новой консерватории и остановились в конце коридора на первом этаже.

— А где мемориальная часовня? — спросил Дайен.

— О, самое лучшее мы приберегли напоследок, Ваше величество.

Ректор и декан, оба в длинных академических мантиях с просторными рукавами и капюшонами на шелковой подкладке (дань многовековой традиции среди ученых), и король, сопровождаемый вездесущей и бдительной охраной, а также сдержанным и ненавязчивым Д'Аргентом направились к часовне.

В той части здания, где они сейчас находились, не было окон, стены здесь отличались мягкими, приглушенными тонами, а освещение постепенно тускнело, чем дальше они шли по коридору. Он кончался большими двойными дверями из резного дуба. На этих дверях красовалась эмблема с изображением солнца в виде львиной головы — как на королевском знамени. У этих дверей не было ни ручек, ни замков.

— По просьбе Вашего величества эти двери остаются открытыми для всех и днем и ночью, — сказал ректор.

И Дайен легким усилием открыл их.

Круглая часовня рождала ощущение монастырской уединенности, но не уныния, а отрадное спокойствие нисходило на душу входящего сюда. Здесь было светло и дышалось как-то особенно легко. Мраморные стены не казались массивными. Ощущение легкости создавали ряды тонких колонн, на которые по всему внешнему периметру часовни опирались изящные арки, а на самих стенах лежали воздушно-легкие тени колонн, отбрасываемые рассеянным светом, проникавшим в часовню сквозь стеклянный купол. Такое сочетание света и тени ласкало глаз.

Прямо под куполом находился простой и непритязательный памятник-фонтан из белого известняка. На камне было выгравировано имя «Платус Морианна».

Дайен подошел к фонтану и, склонив голову, молча, стоял, предаваясь воспоминаниям об этом замечательном человеке, который воспитал его и отдал за него свою жизнь.

Ректор, понимая состояние Дайена, сначала остался на месте, а потом тихо подошел к королю и встал рядом с ним.

— Студенты очень полюбили эту часовню, Ваше величество. Уже сложились некоторые традиции, связанные с ней. Говорят, что звучание падающей воды дает успокоение мятущимся душам. Сюда часто приходят те, кто чем-то угнетен или несчастлив. Они садятся здесь, у фонтана, и многие верят, что в шуме воды им слышится чей-то нежный голос, приносящий утешение.

Дайен стоял молча, прислушиваясь к тихому шелесту падающих струй. Ему казалось, что он ощущает прохладу и на его смятенную душу изливается благодать, что он давно уже вот так стоит здесь и смутно слышится ему голос мудрого Платуса, отечески ласковый и проникновенный.

— Я испытал это на себе, — сказал ректор, заметив, как смягчилось выражение лица Дайена.

— Как жаль, что Платуса нет в живых, — тихо сказал король.

Как хорошо было бы остаться здесь одному. Он мог бы велеть остальным уйти. Они повиновались бы своему повелителю, а ректор, наверное, понял бы и не осудил его за это. Дайен едва не поддался искушению, но… Нет, он отверг такую возможность…

Он еще не видел Камилу и не имел никакой весточки от нее. Тем не менее они должны были встретиться. Он не мог вернуться, не увидев ее. Но как бы ни ждала его Камила, он не мог отступить от своего всем хорошо известного расписания, даже если из-за этого упустил бы удобный случай отыскать ее.

Дайен поднял голову, выпрямился и вернулся к беседе с ректором.

Прямо напротив дверей, через которые они вошли в часовню, колонны образовали альков, позади которого виднелась мраморная стена, и на этой стене Дайен заметил два портрета.

Это были портреты Дерека Сагана, Командующего павшей Республики, особы Королевской крови, кузена короля и леди Мейгри Морианны, объявленной вне закона роялистки, кузины короля. Сходство портретов с оригиналом пугало. Сердце Дайена болезненно сжалось. Он слышал за спиной у себя благоговейный шепот капитана своей личной охраны Като, этого сурового, дисциплинированного и казавшегося бесчувственным солдата, много лет прослужившего под началом Сагана.

— Замечательные портреты, не правда ли? Вашему величеству не приходилось видеть их раньше? — спросил декан.

— Я видел только наброски и акварельные эскизы. Кстати, напомните мне имя художника.

— Джоуль, Ваше величество. Стефан Джоуль.

— Джоуль, конечно. Он предлагал мне взглянуть на законченные портреты, но сказал, что предпочел бы, если бы увидел их в том месте, где их подобающим образом выставят. Это… Это невероятно, — последние слова Дайен сказал как-то уже совсем не по-королевски, словно обращаясь к самому себе.

— Необыкновенный человек этот Джоуль, — сказал ректор, глядя на портреты с такой гордостью, будто он сам написал их. — Я имел возможность встретиться с ним, когда он наблюдал за тем, как эти портреты вывешивали здесь. Он рассказывал мне тогда, что был звездным пилотом и сражался с лордом Саганом в битве против коразианцев за Вэнджелис.