Напоминать, впрочем, не надо было — два дюжих мельникова сына, такие же красномордые, и такие же разъяренные, держали руки Драко, заламывали их за спину все выше и выше, так, что рвались мускулы и боль воткнулась горячей иглой в шею, в затылок, в поясницу.

Драко не помнил, чтобы что-то связное кричал, однако он помнил, что рот его большею частью, во время экзекуции, был раскрыт, язык шевелился, выталкивал какие-то звуки.

Взывал ли он к их милосердию, к разуму? Вряд ли.

Может, было только бесконечное, жалкое — «не надо, пустите нас, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пустите»?

Драко был трус, он знал это. Ему не хватало силы, чтобы вырваться, но он знал, что, если бы хватило — то под ногами у мельника сейчас валялся бы не пес, а он сам. Ему палка бы ломала кости и раздирала бы его одежду, на его плечи и голову сыпались бы удары, методичные, ровные и небыстрые, как повороты мельничного колеса.

Он не видел, как распахнулась дверь в доме рядом с мельницей, но вдруг раздался истошный женский вопль, перекрывший и вязкие звуки ударов, и бормотание Драко, и ругательства мельника и сыновей:

— Хатти! Хеон! Маркус! Хватит, а ну прекратите!

Драко машинально повернул голову и уставился на женщину, стоявшую в темном дверном проеме. К ее коленям жались дети — толстые мальчишки лет по пяти, близнецы, с одинаковыми русыми хохолками. Женщина подняла фартук и закрывала им рот.

— Что вы творите! Дети смотрят! Что устроили! Хатти, оставь его, оставь, ты весь в крови…

Она вдруг схватила близнецов под мышки и почти зашвырнула в дом.

— А ну-ка! Быстро! И чтоб ни шагу сюда. И чтобы я вас даже в окне не видела!

Женщина соскочила с крыльца и бросилась к мужу.

— Ну, хватит! Не хватало, чтобы ты забил его до смерти. Прямо на глазах у детей. Нам было мало войны, мало патрулей? Хеон? Маркус? Вам мало было крови? Пустите его, он едва на ногах стоит, разве не видите?

Мельник сплюнул и отшвырнул палку. Он вытер лоб широкой ладонью и отступил.

— Разоралась, — беззлобно заметил он. — Хеон, пусти его. Пусть убирается отсюда к тварям.

Пальцы на плечах Драко разжались, с неохотой, медленно — и он повалился лицом в траву, едва успев выставить перед собой здоровую руку.

Женщина посмотрела на то, что осталось от пса:

— Великие боги. Пусть уходят, если далеко уйдут…

Она судорожно вздохнула и отвернулась.

— Если бы мы так не поступали, Марта, — сказал мельник, и лицо его сделалось мягким, виноватым. — Если бы всем тут давали и приют, и еду, эдакая тварь бы сожрала бы тебя, а Ниттом и Карелом бы закусила.

— Не надо детьми все прикрывать, — огрызнулась Марта. — Дети мои, мне и решать. Оставь бедняг в покое, они неопасны. Посмотри, у того цыгана… у него вся рука раздулась, синяя.

— Не иначе, болотная водянка, — вставил Хеон… или Маркус, кто-то из них у Драко за спиной.

— Эй, ты! Рожа цыганская. Вставай и вали отсюда, — сказал мельник. Он не повернулся к Драко и совершенно явно старался не смотреть ему в лицо. — Да, мы тебя проучили. И твою зверюгу тоже. Этого довольно. Мы не палачи, и мы не из этих… не из патрулей в золотых шлемах.

Кто-то из его сыновей подтолкнул Драко носком башмака.

Драко встал на четвереньки, с трудом разогнулся.

— Спасибо, — пробормотал он едва слышно. — Мы уходим. Больше не надо… Мы поняли и уходим.

Он проковылял к собаке и остановился, ожидая, когда мельник и Марта отойдут в сторону. С растущим ужасом и стыдом ощущал, что его спина изогнулась в каком-то подобии поклона.

Мельник посторонился. Марта почти отпрыгнула от Драко.

Драко наклонился над псом. Он видел кровь, она запачкала траву вокруг, капельки застыли на желтых стеблях, словно ягоды. Голова пса была в крови, его пасть широко раскрылась, подбородок, язык и зубы покрыты были красноватой пеной. Один глаз смотрел куда-то наверх, закатился так высоко, что видна была голубая полоска белка.

Это зрелище ударило воспоминанием, таким болезненным и таким острым, что Драко почти отступил.

Он пересилил себя и осторожно потрогал шею. Пес еще дышал. Вдохи и выдохи были короткие, ошеломленные, беззащитные, в них что-то булькало и перекатывалось.

Драко подумал и стал стягивать куртку с плеча. Он дернул головой и оглянулся на семейство мельника.

— Я оттащу его, — торопливым извиняющимся тоном, за который возненавидел себя до горячего пота в подмышках, объяснил он. — Оттащу, я не смогу его унести…

Марта всплеснула руками, развернулась и быстрым шагом пошла к крыльцу.

Парни — Хеон и Маркус — словно по команде, сунули кулаки в карманы. Их полные, румяные лица не выражали ничего, кроме смертельной скуки. Мельник тоже не удостоил ответом.

Драко расстелил куртку, перекатил, кряхтя и напрягаясь, пса на нее. Гарри скулил тихо и растерянно. Он не понимал, что произошло — или старался не понимать. Лапы его отяжелели, зрачки затягивались мутной пленкой, которая вывалилась из внутренних уголков глаз.

— Потерпи, — шепнул ему Драко.

Действовал он в том запредельном состоянии, где уже нет места эмоциям или опасениям. Он действительно ни о чем не думал — или думал так много сразу, что мысли, предчувствия, сделались белым шумом в сознании.

Гарри умрет, и Драко не дойдет до короля Вечерней страны, и все закончится здесь, прямо здесь, у тихой и красивой запруды, в осеннем лесу, и все просто исчезнет, ничего не будет… все закончится… закончится.

Он потянул за связанные рукава и с трудом сдвинул тело с места. Груз его скользнул по траве, и Драко поплелся к пыльной дороге, стараясь держаться берега реки. Ноги его почти не слушались, он часто останавливался, смотрел на пса с жалостью и без гнева.

У пса была сломана передняя лапа, осколки кости торчали наружу неровными зазубринами. Драко кое-как обмотал перелом, пока Гарри смотрел на него мокрыми, пустыми глазами.

— Мы оба теперь однорукие, — неловко пошутил Драко, и пес сморгнул слезу.

Он стал вялым, не сопротивлялся осмотру, лежал неподвижно. Драко развел костер и принес воды в прихваченной накануне керамической плошке. Он нагрел воду и смыл кровь с косматой головы, старался при этом не смотреть на края ран — глубокие и алые.

Напоив пса, Драко просто лег рядом и вслушивался в неглубокое, неровное дыхание.

Он задремал, когда услышал шаги, и тут же вскочил, готовый дать отпор.

— Тихо, тихо ты, — воскликнула женщина, поднимая фонарь так, чтобы свет падал прямо на ее полускрытое капюшоном лицо.

Марта, мельничиха.

Драко перевел взгляд и увидел одного из ее старших сыновей, безмолвно стоящего позади.

— Что вам нужно? — Драко встал так, чтобы загородить пса. — Мы ведь ушли. Что вам от нас нужно?

Марта сделала маленький, осторожный шажок. Фонарь раскачивался, свет выхватывал голые деревья вокруг, песчаный берег реки, мятую траву над небольшим откосом.

— Я только, — начала Марта. И осеклась.

Ее сын так и стоял, не шевелясь.

— Я знала, что ты далеко не уйдешь, — опять начала мельничиха. — С эдаким-то волоком.

— Мы остановились, чтобы… я промыл раны. И мы… если хотите, мы сейчас же уйдем.

Марта оглянулась на сына.

— Нет, — произнесла она медленно, и улыбка тронула ее губы. — Не бойся. Это уже не наша земля, и мой муж больше не сердится. Как она?

— Кто?

— Твоя собака.

— Это он, — машинально сказал Драко. — Это мой друг. Его превратили. Заколдовали. Цыгане. А я его забрал.

Марта медленно наклонилась и поставила фонарь на траву.

— Надеешься его спасти? Лекарства есть в древнем городе. Это…

— Я знаю, — сказал Драко. — Я был там. Лекарств больше нет.

— Тогда тебе следовало убить его. Он будет терять разум изо дня в день, и однажды…

Драко скрестил руки на груди. Мельничиха заметила жест и осеклась.

— Ладно, бог с тобой. Ты, верно, не станешь слушать каких-то крестьян. Хотя мы немало видели зверей, и псов, и оборотней, и мой муж, Хатти… Он, конечно, погорячился. Но он горьким опытом научен. Кто ты? Как тебя зовут? И откуда идешь?