Драко зарылся носом в густую шерсть и несколько раз вдохнул.

Было холодно, ветер гулял по редкому оголенному лесу, костер погас, и почти рассвело. Драко попытался поймать тепло, исходящее от крепкого звериного тела. Его спина и бок ныли, больная рука не слушалась и онемела.

Он неохотно сел, морщась, зевая во весь рот.

— Ну вот, Гарри. Теперь я регулярно вижу во сне твоих драгоценных родственничков, — хрипло сказал он псу. — Хорошо, что ты теперь такой… приятно молчаливый. А то бы я наслушался. Твоя жена следит за фигурой, похвально… но ей бы поменьше мучного. В ее возрасте уже пора отказаться от некоторых радостей.

Пес нагло зевнул.

— Да-да. Не мое дело. Хм. Грейнджер ведет себя как престарелая директриса исправительной школы.

Зверь пошевелился и негромко тявкнул.

— А Уизли вроде бы поумнел. Или сильно старается произвести такое впечатление. Рози…

Пес опять гавкнул, громче — и очень похоже на смешок.

— Рози славная девочка. Надо было пригласить ее в Малфой Мэнор, но мы все как-то… не думали тогда, что…

Драко потер руками лицо.

— Не думали, не знали. Никогда не думаешь о таком, а кто думает, тот безумец. О будущем, о самом плохом будущем. Думаешь только о хорошем. Так, что сердце болит от радости. Потом все случается — и будто бы так и должно было быть. Это самое страшное. То, как оно случается. Словно ему все равно, словно оно имеет право… наступить, случиться. Словно оно ДОЛЖНО быть.

Он встряхнулся, весьма по-собачьи, и огляделся вокруг.

— Ну, и довольно об этом. Скорпиус скоро будет со мной. Вставай, Гарри. Пора двигаться дальше. Видишь рассветное небо? Сегодня идем туда, на восток.

Лес стал гуще, Драко и его пес ступали теперь по пружинящему ковру из палой листвы. Послеполуденные лучи тянулись длинными полосами меж ветвей. Но вскоре путники почувствовали дуновение свежего ветра, лес расступился — оборвался даже. Драко заметил полосу раскорчеванной земли. За ней лежало поле, сжатое, темно-коричневое, с жирной, илистой землей.

За полем, под ивовыми вершинами, видны были крыши построек — нельзя было сказать издалека, обитаемых или нет. Драко пригляделся, но печного дыма над домами не заметил.

— Впрочем, — сообщил он Гарри преувеличенно бодрым голосом, — они могут просто экономить дрова или уголь. Топить камины только на ночь, к примеру.

Пес устало повертел головой и щелкнул зубами, пытаясь поймать какую-то мушку у своего носа.

Драко повел его прямо через поле, чтобы не тратить время на поиск дороги и успеть в селение до темноты. Лапы у бедняги Гарри увязали в рыхлой, липкой земле, идти становилось все труднее. Когда путники добрались до перекинутого через быструю речку моста, Гарри спотыкался и скулил, и дергал поводок. Драко же ругался, как обезумевший тролль и тянул за скрученную из тряпок веревку так, что она готова была лопнуть.

За мостом начиналась утоптанная тропинка, она привела путешественников на лужайку с желтой, сухой травой и покосившимся плетнем. Окна в доме были выбиты, дверь болталась на одной петле. Если люди здесь и бывали, то лишь на время сева или уборки урожая.

Драко вошел в заброшенный дом. Он оставил Гарри лежать на гнилых досках крыльца, а сам обшарил буфет, пустые корыта и бочки из-под какой-то снеди. В бочках на дне были лужицы дождевой воды. В буфете Драко нашел засохшие корки хлеба и изрядно попорченный мышами круг сыра. Он затолкал хлеб в рот и позвал пса.

Ночевали без огня, зато под крышей. Гарри, обожравшийся сыру, лежал на куртке Драко, и благодарно, рассеянно жмурился.

Драко расстелил на узкой скамье какое-то тряпье, и с наслаждением вытянулся. В окна сочился синеватый отблеск звезд, залетали светлячки. Пахло сыростью, землей, плесневелой древесиной — уютный, на взгляд Драко, простой и надежный запах человеческого жилья, пусть и оставленного.

Утром он проснулся от какой-то возни, и обнаружил пса, выгрызающего требуху из свежего мышиного трупика. Гарри поднял голову и весело оскалился. Его зубы и нос были в крови.

— О боже. — Драко сел, растирая себе плечи. — Ты не мог бы завтракать более… приватно?

Гарри склонил голову набок и подергал ушами из стороны в сторону.

— Ты не кошка, а пес, — укорил Драко.

Он поднялся на ноги, прошаркал к бочке с водой и зачерпнул ладонью.

— Впрочем, чего я ждал? Что ты завалишь кабана или косулю? Ничего личного, но. С этим ожогом такие подвиги сомнительны. Гарри! Иди сюда, я вымою твою мохнатую морду.

Гарри не послушался. У него был такой вид, словно он собирался сервировать несчастную мышь на завтрак. Он наклонял голову, осторожно нюхал, удовлетворенно вздыхал и поглядывал на Драко с лукавством приготовившего сюрприз шеф-повара.

— Нет. Я это есть не стану. Я доем сыр. И хлеб. И, может, еще что-нибудь поищу в сарае. А ты, конечно, можешь…

В сарае он ничего не нашел, кроме груды тряпья, однако счел и это за приятный подарок от мироздания. Вернувшись в дом, где, сытый и удовлетворенный, Гарри посапывал и смешно дергал лапами во сне, Драко снял с себя рубашку и намочил все более или менее чистые тряпки в плесневелой воде.

Он посмотрел вниз, на свой живот, и увидел себя впервые с момента, как ушел из заброшенного города. Зрелище его потрясло. Ребра торчали, как некий хрупкий и уродливый каркас, живот запал, кожа на нем была грязная, дряблая — словно корка гниющего плода. Появились россыпи мелких зудящих ранок, красноватых и омерзительно вздувшихся.

Драко омыл себя, стараясь не прикасаться к ранам, потом осторожно осмотрел свою левую руку — надавил — и потек мутный гной, боль от прикосновения была острая и мгновенная.

Он оделся и разбудил пса.

— Пойдем дальше, — предложил Драко самым дружелюбным тоном. — Наверняка люди поблизости. Мы попросим еду или работу. Или и то, и другое.

Он улыбнулся, глядя, как Гарри сонно перекатывается на бок и трясет лохматой башкой.

— Как, по-твоему, я выгляжу… достойно?

Пес окинул его скептическим взглядом.

— Ну, я не претендую на лавры самого элегантного джентльмена в округе, — признался Драко, натягивая куртку. — Но ты мог бы быть и потактичнее.

Гарри рассерженно тявкнул, словно пытался сказать: «куда уж тактичнее». Драко засмеялся и погладил его крутой, со странно мягкой шерстью, лоб, провел пальцем по широкой переносице.

— Милая ты зверюшка, Поттер. Само очарование. Вот что. Держись ко мне поближе, когда будем говорить с местными… А если я тебе скомандую бежать и прятаться, так беги и прячься, а не показывай зубы. Ладно? Что-то мне подсказывает, бродячих цыганских псов тут не очень-то любят.

О, если бы он знал, как был прав.

Всего час назад.

Его рассудок бился, пойманный в сеть отчаяния и страха, животного, первобытного страха — и все, что он мог сделать, это мысленно крутить и крутить этот чертов час назад.

До момента, когда он смеялся над растерянным и любопытным выражением на звериной морде.

Крепкие руки держали Драко с двух сторон, его глаза застилали злые слезы, и, смаргивая, он видел расплывающиеся силуэты — мельницу у запруды, с покрытым тиной, из потемневшей древесины, колесом. Черную поверхность воды, почти зеркальную. Красные листья осин, плывущие по ней. Песчаный пригорок у крыльца, усыпанный соломинками и камни, покрытые не снегом — мукой.

Человека, который из-за слабости Драко, и от ужаса в его глазах, казался больше, страшнее, чем был. Его толстые плечи и белый фартук, на котором оставались красные отметины — каждый раз, как он поднимал суковатую палку и опускал ее, и раздавался мокрый, сиплый, короткий звук, что-то ухало и ломалось. Там, на земле, у ног мельника, что-то стонало и рычало, и пыталось уползти, и коричневая шерсть была похожа на холмики глинозема, и они шевелились, издавали какие-то звуки. Лапы у пса дергались беспомощно, в разлад, он дрожал, тявкал.

— Держите его, — крикнул мельник, обернувшись. Красное лицо его налилось гневом и азартом. — Держите крепче, дуралеи!