И тут он увидел Поттера. Он шел, опираясь на плечи двух спутников, хромал и подпрыгивал. Когда его вывели из дома, голова Гарри была опущена, но, кажется, он что-то продолжал говорить. Его осторожно подвели к повозке и помогли забраться, мелькнула под грязным пологом куртка Стража Порядка — и исчезла.

Драко забыл о фонаре, о собственной куртке, побежал вон из квартиры. Хорошо же, Поттер их не боится — Поттер сдался, или что там еще произошло. Да и глупо сопротивляться такой толпе дюжих молодцев. Они знают, скорее всего знают, как вывести путника из города — Поттер не будет зря доверять незнакомцам… Теперь дело за Драко.

Он пробежал несколько одинаковых коридоров и сообразил, что не следит за метками. Остановился, посмотрел на свои руки.

Фонарь. Карта. Карта Сомнии на куртке. Выругавшись, он повернул и побежал в квартиру с оставленными вещами. Он забегал во все двери, которые попадались на пути: во все открытые двери и даже пытался зачем-то вломиться в закрытые.

Искал метки на стенах, выглядывал в окна, за которыми город по-прежнему был тих, пустынен, мертв. И только час или два спустя, после бесплодных поисков пути назад и пути вперед — неважно куда, но лишь бы вернуться — Драко понял, что заблудился.

Заблудился безнадежно и бесповоротно.

На третий день скитаний его навестили.

Драко сидел, прижавшись спиной к одной из тысячи одинаковых стен. Все они слились в одну бесконечную, оклеенную выцветшими и безвкусными обоями, высокую стену. Куртку он не нашел, а паническое бегство привело в такие коридоры, где он никогда не был.

Окна глядели на чужие улицы, в пустоту ущелий, в полутьму горных гряд. Небо раскачивалось над крышами, серое и мятое, как старый шелковый платок. С деликатным звоном скользили вверх и вниз кабинки старинных, богато и причудливо отделанных, нахальных в своей беспечности, лифтов.

В этот день, рано утром подкрепившись найденным в чьей-то кухоньке компотом, Драко решил, что больше не выдержит и часа в коридорах — и уж лучше искать обратный путь на улицах. Он собрал еды, сколько мог, шагнул к двери. Лифт, словно услышал его, звякнул протяжно, призывно.

Глаза Драко остановились на небольшом куске некогда пестрой, а теперь скорее серой, в мутных разводах, бумаги, наклеенном (теперь почти опадавшим, как лист по осени) на двери квартиры напротив. Бумага казалась ветхой, буквы словно бы потекли от времени.

«Да здравствует король Джаяти» — прочел Драко без удивления.

Он подошел ближе и, прижав пальцем, дочитал.

«Он поведет нас в мир, куда прежде был ход только Избранным.

Покажет нам, какова жизнь вечная.

Он, кто забрал секреты Великих.

Он, кто не боялся любить Пришлых.

Он, кто…»

Дальше буквы размазались или стерлись, или то и другое, и цвела буро-коричневая лепешка плесени.

Драко дернул плечом.

Очень верноподданно. Короли тут еще и не такое могут устроить. Забрать чьи-то секреты, полюбить пришлых…

Он обвел взглядом коридор. Над другой дверью, краской, некогда, быть может, красной — теперь коричневатой — кто-то намалевал:

«Джаяти предатель ублюдок убийца кровосмеситель ПРОЧЬ!»

Драко так и подмывало расхохотаться.

Он благополучно проделал путь до третьего этажа, выглянул в круглое мутное окошко, не заметил ни зверей, ни людей — и уселся рядом с лестницей.

Открыл банку компота (пахнуло ананасом и железом — странный запах, похожий на запах очень грязного, влажного белья), выудил ломтики и с удовольствием съел.

От сладкого его потянуло в сон, недолгий и некрепкий, и, когда он проснулся, обнаружил себя почти в той же позе, только с низко склоненной на грудь головой. Рядом с ним кто-то стоял.

Тень касалась подошвы его сапога, и пришелец казался — хотя Драко и не поднял взгляда, и не увидел его пока — казался очень высоким, грубо-крепким, почти великаном.

— Ты напуган? — гость говорил низким, ровным, похожим на гудение пчелиного улья, голосом. — Подними голову, взгляни на меня. Мы встречались прежде.

Драко повиновался. Он не был напуган, и даже отвечать на глупый вопрос не собирался. Он чувствовал нечто вроде… брезгливого благоговения. Никак иначе нельзя было описать эту смесь чувств. И отвращение, и восторг.

Пришелец был высоким — но не выше иного человека. Пахло от него сухо и пряно: нечто вроде очень старой корицы, которую присыпали пылью.

Волосы отросли — с тех пор, как Драко видел его в последний раз.

Драко вспомнил. Вспомнил мгновенно и с болью.

— В прошлый раз ты выглядел куда хуже.

— Я еще не привык тогда, — добродушно отозвался незнакомец.

Он коснулся рукой своего подбородка.

— Кажется, мои силы возвращаются.

— Как такое возможно?

— А как, по-твоему, возможно, что я жив? В комнате, где он меня оставил, не было ничего… Темнота. Тишина. Я был беспомощен, как спеленатый младенец. Затем я сумел подняться на ноги. Бродил во тьме, и вдруг рука моя нащупала свечу. Перо. Листы бумаги.

— Ты сам сделал карты?

Гость хихикнул.

— Столько лет я провел за игрой с самим собой. Выигрывал. Проигрывал. Потом пришел ты. Когда ты явился, я был готов.

— Ты заставил меня проглотить золотой сли…

— Это все, что у меня было.

— Зачем? — потребовал Драко.

Рассказ незнакомца не вызывал сочувствия. Так, пожалуй, он прочел бы в газете исповедь какого-нибудь маньяка или приспешника Лорда, которого закатали на всю жизнь в Азкабан. С ощущением горечи и правильности происходящего.

— Ты, — сказал незнакомец, — ты считаешь, что я совершил нечто плохое? Настолько ужасное, что заслужил эту тьму?

Драко смущенно отвел взгляд.

— Я всего лишь пытался… впрочем, не так важно. Все мои дела теперь неважны. Есть нечто посерьезнее мирских забот, корабельных новостей, торговли и новых городов.

— Например?

— Думаю, ты и сам знаешь.

— Нет.

— Дети, которых привели в Рубиновое Кольцо. Кто-то из них оказался болен. Заразились слуги, несколько горожан. Идут дожди, и все жители Полудня, что называется, на взводе. Все дети, тела этих детей… в глубокой канаве к западу от городской стены. Я мог бы тебе показать…

— Ложь, — губы у Драко запрыгали. — Королева… миссис Лавгуд никогда бы не допустила.

— Вы привели детей на верную смерть, — спокойно сказал гость. — В глубине души вы знали, верно?

— Ты врешь.

— Зачем бы мне?..

Драко замотал головой.

— Я упомянул об этом лишь потому, что иначе… гм, боюсь, иначе ты не поймешь. Хорошие поступки, благородные дела, подвиги — ведут к горю и боли. Подлость и предательство приводят… целые народы приводят к счастью, процветанию и миру. Ты знаешь о Джаяти.

— Ничего не знаю и знать не…

— А кроме всего прочего, мы скрепили договор, мы разделили пищу. Я дал тебе еды, и ты принял ее из моих рук.

— Я не… ты приказал, — пискнул было Драко, и сам скривился от того, как жалко, неубедительно и трусливо это прозвучало.

— Ты проглотил кусок моего хлеба.

— Это было золото.

— Да, потому что это плоть моя. Все, что я ем, есть плоть моя. Все, что пью — кровь моя. Ничего другого не было, уж прости, Драко Малфой.

Драко затошнило.

— Я дал тебе карты, и ты выбрал свой путь сам.

— Я не видел…

— Я дал тебе хлеб, и ты его ел.

— Я не знал…

Несколько секунд незнакомец смотрел на Драко сверху вниз. Глаза у него были как у птицы или оборотня — без белков, черные, круглые, с перламутровым переливом. Из-за этого казалось, что они ничего, кроме насмешки, не выражают.

— А подумай о своем друге. Он… гхм… вместе со своей любовницей приговорил к смерти убийцу, и сам стал палачом. Как считаешь, правильно он поступил?

— Вне всяких сомнений, — пробормотал Драко.

Гость удивленно склонил голову к плечу.

— Не перестаю удивляться тому, что когда-то я был подобен вам… Вы такие жестокие и такие… неискренние в этой жестокости. Те, другие, на вас не похожи. Жаль, что их все меньше, а вас все больше.