— Папа, — сказал он. — Пусть он спит, ладно? Он так хорошо спит.

И он засмеялся опять — звонко и долго, и Джеймс Поттер подхватил его смех, и назвал «щенком» и «обманщиком», и кровь все бежала на ковер в гостиной, и небо… было все расчерчено звездопадом.

В их убогом жилище было светло: серый, туманный свет сочился из круглого слухового окошка, шелестела вода, мерно журчал нескончаемый, и за ночь прилично разбухший, ручеек из прорехи. Гарри сидел, поджав под себя ноги, натянув на голову край плаща, и отламывал от лепешки маленькие кусочки. Он отправлял их в рот по одному, с долгими паузами, пока тщательно жевал, и взгляд его не отрывался от лица проснувшего Драко.

— О нет, — сказал Драко, — нет. Я опять кричал?

Гарри помотал головой.

— Ну. Чего ты уставился, в таком случае?

— Ты разговаривал во сне. Сначала я ничего не понимал… Старушка Трелони как-то раз сказала, и ты, наверное, помнишь? «Во сне мы говорим на языках чужих миров», — Гарри с чувством провыл фразу и ухмыльнулся. — Так вот. Ты говорил на чужом языке. Полная тарабарщина, но как будто… я не знаю. Ты делал паузы между словами и все остальное. Очень странно было послушать.

Он отломил еще хлеба и сунул в рот.

— Даже… мучительно немного. Вроде бы и понимаешь… должен понять, а полная бессмыслица.

Драко провел рукой по лицу. За ночь, от холода, его пальцы — на руках и ногах — свело и ломило, они казались немного чужими, странно мягкими.

— Но это нормально, — уверил его Гарри. — Зато я смог разобрать несколько фраз. Ты говорил: «я превращаюсь! Я уже превращаюсь!»

От ужаса, с которым пришло воспоминание о сне: от того, как ясно он все вспомнил, до мельчайшей детали — Драко затрясся всем телом.

— И потом ты засмеялся. Это было… черт. Это было очень мило. Я никогда не слышал у тебя такого смеха.

Гарри подвинулся, пропуская его. Драко проковылял было к двери, но остановился.

— В такую погоду как-то не улыбается искать, где здесь отхожее место, — проворчал он, скорее чтобы заглушить яркое и настойчивое воспоминание, чтобы только сказать нечто, что имело отношение только к этому — зримому и настоящему — миру.

— О, я сделал в окно, — заявил Гарри. — Там какая-то помойка, внизу, и надеюсь, никто бы не стал возражать.

С испуганным, хитрым смешком Драко подошел к окошку и выглянул. На жухлой бледной траве и правда навалены были груды каких-то гнилых досок, обрывки мешков, куски известки, разбитые горшки и прочая дрянь.

Он закончил преступное дельце и вернулся к Поттеру. Было так холодно, что он почти размечтался о том, чтобы обнять Гарри и вместе забраться под утепленный плащ. Прижаться другу к другу так плотно, чтобы кожа сделалась чужой кожей, дыхание смешалось, и все тепло другого человека перешло бы к тебе.

— Ешь, — предложил Гарри. — Это принес хозяйский слуга. Тот мальчишка. Он кланялся и просил нас быть их дорогими и любезными гостями.

— И ты опять разнюнился и дал ему золотую монету?

— Нет. Хватит с них. Не за что им больше платить. За ночь я так промерз, что утром свои яйца не чувствовал.

— Как поэтично.

— Да, вот уж такой я. Говорю как есть.

Драко взял у него черствую лепешку и отгрыз немного.

— Наутро и не такая уж гадость.

— А назавтра, — подхватил Гарри, посмеиваясь, — и вовсе покажется царским угощением.

— Верно.

— Ничего мне не хочешь сказать?

Драко закрыл глаза и задержал дыхание. Когда он вновь посмотрел на Гарри, то взгляд из-под очков был прежним — немного печальным, задумчивым. Очень-очень сочувственным. Из-за этого взгляда он и решился.

— Сегодня. Я помню свой сон. Точнее… я не помню его: я ЗНАЮ его. До малейшей детали. И это так странно.

— Почему?

— Потому что большинство из них я научился… или они сами… словом. Они пропадают. Стоит мне открыть глаза, увидеть тебя. Или просто начать двигаться и говорить.

— Ну ладно, давай, я могу побыть толкователем снов, — милостиво разрешил Гарри, подавшись вперед. — Давай поспорим на оставшуюся лепешку, что я все смогу объяснить.

— Ты у нас вроде не фанат мадам Трелони, — пробормотал Драко в замешательстве. Такой реакции он не ожидал. Гарри словно приготовился воевать с его сном. С тем, что его мучило. Как будто Гарри рассматривал эти сны… как вызов? Как нечто, что претендует на то, что на самом деле принадлежит только…

Драко оборвал сам себя и протянул Гарри хлеб.

— Не буду спорить. Я не слишком голоден.

Гарри поднял бровь: «ну-ну», однако забрал лепешку и бережно спрятал в свою сумку.

— Если не хочешь, то не говори. Оставь это при себе. Но есть примета: расскажешь сон, и он отвяжется.

— Слушай, Поттер. Ты откуда только набрался этой бабьей мудрости?

— Теща, — беззлобно заметил Гарри.

Драко подумал о собственной теще. С этой магглой он хорошо, если за все время знакомства парой фраз перекинулся. Мало того, что она была актрисой — и актрисой, если он не ошибался, чрезвычайно среди магглов известной — это еще можно было перенести. Но она, как многие ее коллеги по цеху, была непроходимо, ужасающе, невероятно глупа. Будучи замужем за магом, и с дочерью, которая проучилась в Хогвартсе семь гребаных лет, эта дамочка всю жизнь полагала, что муж у нее просто «с чудинкой, но замечательный парниша», а дочь — «очаровательное существо, жаль, что я не уделяла ей много внимания, карьера, знаете ли! И представьте, закончила дорогущую частную школу в Шотландии».

А половину всего, что творилось в доме и вокруг нее — да хоть и в Косом переулке, например — звездная теща Драко Малфоя принимала за искусно поставленные спецэффекты. Или за милые такие фокусы, которые все разыгрывают, чтобы ее, кумира театральной сцены Лондона, лишний раз повеселить. Драко не удивился бы, если бы м-м Гринграсс так и сошла в могилу в полной уверенности, что прожила самую что ни на есть спокойную и полную очаровательных сюрпризов жизнь с престидижитатором-любителем, или с неудачливым циркачом… Нельзя было сказать, впрочем, что мистер Гринграсс пытался развеять эти иллюзии. Жену свою он обожал до дрожи в коленках, а во всем остальном руководствовался принципом «лучшее — враг хорошего».

Ну, или: «меньше знаешь — крепче спишь».

— И ты, конечно, не самого лучшего от Уизли набрался, — вяло съязвил Драко, чтобы только заполнить неловкую паузу.

— Ну что ж, — мирно отозвался Гарри. — Может, и не лучшего. Всякого, честно говоря. За все эти годы. Много чего было. Так мы можем идти? Ты не намерен делиться своими драгоценными снами, в которых ты так прелестно смеешься и с кем-то болтаешь на варварских языках?

— Нет, — Драко вдруг испугался, что Поттер не захочет слушать — не так поймет — вообще не поймет. И еще было кое-что, что его мучило. — Нет, нет. Я расскажу. Я только… горгулья, я не знаю, как это объяснить…себе. И тебе.

Гарри придвинулся к нему еще ближе и положил руку на плечо. Драко видел порез на щеке, края ранки стянулись, и прошиты были запекшимися капельками темной крови. Синяк стал нежно-лиловым, почти незаметным. Отличная идея. И почему это он, хитромудрый Малфой, о таком способе не догадывался?

— Начни с самого простого.

— Во сне я… видел себя. Я истекал кровью. Вся спина была в странных, ровных порезах. Как будто… какой-то узор или система знаков. Нечто вроде круга, и в нем… Нет, я плохо помню, мне мешала кровь.

— Ты видел собственную спину?..

Драко молчал.

— Ну хорошо, это все потому, что вечером накануне я сам пустил себе кровь. Устраивает объяснение?

— Да, — с неохотой сказал Драко. — Да, наверное. И еще я… видел во сне твой дом и твоих детей. Сыновей. Старшего, Джеймса. И Альбуса. Ала.

Лицо у Гарри дернулось и застыло. Глаза потемнели.

— Ты… ты… правда?..

Он оборвал сам себя и несколько секунд вполне очевидно пытался взять себя в руки.

— Чем ты это объяснишь? Тем, что перед тем, как заснуть, ты говорил о своей семье? Так ты о ней частенько болтаешь, Гарри.