— Замолчи. Лучше молчи.

— Нет уж, раз ты спрашиваешь. Диша в постели — просто огонь. Наверное? Я уверен. Мне стоит попробовать?

— Это твое дело.

— Мое? — с насмешкой переспросил Гарри. — Мое?

Драко молча закусил губу.

— Но нет, ты прав. Дело тут исключительно мое… Ты знаешь, кого они ненавидят тут, презирают так, что смешно и страшно?

Подвинув стул, Драко сел и стал сосредоточенно чертить линии поверх слов записки. Если бумага не сгорает, нужно попробовать уничтожить написанное иным способом.

— А я тоже не знал. В первый вечер, на пиру, он подошел ко мне и… гм, а я ведь его не сразу узнал.

— Кто?

— Годрик Грей.

— Что с ним?

— Ты еще спрашиваешь, — Гарри неестественно рассмеялся. — По-моему, его здесь терпеть не могут. И, знаешь? Я их понимаю. Вот я говорю с Дишей и смотрю, как она двигается, хочет мне что-то показать, какой-то свой особый удар. И подходит эта тварь… этот. И я понимаю, что меня сейчас стошнит. Я мог забыть его имя, его лицо, походку, но запах — запах мне не забыть никогда.

Драко вздрогнул.

— Ты его знаешь? Знал?

— Там, в нашем мире. Прекрасно знал. Это его дружка я своими руками отправил на тот свет. С Грея, после ареста второго оборотня, все подозрения сняли, но он куда-то исчез. Как сквозь землю провалился. И я все думал, ну не может же быть так, чтобы свидетель так вдруг — пуфф — испарился. Даже в мире волшебников быть такого не может.

— Он был оборотнем?

— По мне, так и остался. Только он сказал мне, что больше не болен. Он всегда воспринимал это как… болезнь. Помню, на допросах сильно любил упирать на свою… чуть не инвалидность. Никто никогда его не жалел, но он из таких типов, ты знаешь… кому все равно. Он ломает комедию, лишь бы выкрутиться, ему плевать на остальное. И вот он подходит и говорит: добрый день, аврор. Я, говорит, вас узнал. А вы?

— И что же?

Гарри шумно выдохнул, провел ладонью по жемчужной постели, и волна бусин покатилась по полу, шурша, как сухой ветер.

— И он начал перечислять их имена. Убитых. Убитых детей. Как, где, когда. И назвал еще несколько…

Драко запоздало обернулся. Гарри схватил каминную кочергу и с размаха ударил по решетке. Раздался глухой и тяжелый звон, поднялось облачко золы.

Гарри выронил орудие и сжал кулаки, он стоял, опустив голову, грудь его поднималась и опускалась, плечи были напряжены. Спина казалась окаменевшей, дыхание было громким, сбитым и сухим.

— Несколько имен. Тех, кто числится… пропавшими. Я помню их, помню всех до одного. Он сказал, где лежат их останки.

— Что ты сделал?

Гарри поднял лицо и некрасиво, зло улыбнулся.

— Я? Я не сделал ничего, ты же знаешь. Грей еще жив и служит во славу Рассвета, служит маленькому Королю.

— Ты убил невиновного.

— Давай, скажи еще раз. Скажи громче, а то я что-то редко стал в последнее время об этом думать.

— Не сходи с ума…

— А что же мне делать? Что мне осталось?

— Нет никаких доказательств. Он все придумал… мог придумать…

— Зачем?

— Ты чем-то его задел. Разозлил. Ты никогда не скрываешь, если кто-то тебе неприятен, а Грей… неприятен.

— Еще раз, по слогам: я знаю его. Знаю, где он был, и где он говорил, что был — все по минутам, все его шаги, все, что врал, все, что он сделал, чтобы скрыть преступления. Я ЗНАЮ, я ничего не выдумываю, Малфой. Мне незачем выдумать, еще раз возвращаться в ту грязь… зачем бы мне, а?

— И он так… открыто, прямо на королевском приеме, говорит тебе, что он и есть убийца? В деталях, в мельчайших деталях?

— Детали мне не нужны. Но — да, он знает такое, что вообще-то знать могут только авроры. После того, как Квини… друг его, погиб, он решил делать ноги из страны. И какой-то волшебник показал ему путь в другие миры. И он сбежал. И прослужил палачом много… лет. Нашел, можно сказать, себя. Раскрыл свой талант.

Улыбка Гарри превратилась в оскал, он стоял, глядя на Драко из-под упавшей на очки пряди длинных волос и казался таким же опасным, как оборотни, о которых рассказывал.

— А знаешь, что тяжелее всего?

— Нет. Не знаю, Гарри, но…

— Тяжелее всего мне с Лорелей. Она, может быть, догадывалась?.. Когда ушла. И я идиот. И я убийца. Я…

Драко подошел к нему и положил руку на плечо.

— Ты идиот. И убийца, — негромко сказал он.

Взгляд Гарри стал затравленным, потерянным.

— Но это все в прошлом. Ты не мог знать… Грей обхитрил Аврориат, но это же он насиловал, пытал маленьких детей, а не ты.

— Мне должно стать легче?

— Нет. Не должно.

Драко позволил ладони соскользнуть по гладкому атласу камзола. Он прижал руку к левой стороне груди Поттера и слегка толкнул.

— Тут всегда будет болеть. Да? Ведь будет?

— Ты даже вообразить не можешь, что я…

— Как у меня болит, когда я думаю о мальчишке, который стоял на коленях и молил не убивать его. Молил об этом тех, кто пришел убивать детей. Одного конкретного очкастого мальчика.

Рот Гарри раскрылся. В прозрачное и горькое отчаяние, которое плескалось за стеклышками очков, словно слезы, добавилось нечто еще — короткое детское любопытство.

— Ты?!

— Я просто стараюсь забыть.

— И не получается?

— Нет.

— И что ты делаешь?

— Делаю вид, что я больше не тот мальчишка.

— Помогает?

— Иногда.

Гарри перехватил его ладонь, сжал и отпустил.

— Ты просто струсил. Ты был ребенком. Я? Другое дело, Драко. Совсем другое.

— И что же? Что мы можем?

— Диша говорит, Грея многие здесь презирают. Многие хотят его… устранения.

— Я поговорю со Скорпиусом…

— Нет! — быстро сказал Гарри. — Нет, ты будешь молчать. Ты уже хорошо всему научился.

— Чему?

— Ты знаешь, о чем я. Записки, молчание. Здесь по-другому нельзя.

— Но ты-то многое себе позволяешь… с Дишей…

— Она особенная. Она доверяет мне. И она не последний здесь человек.

— А я?

Гарри скорбно ухмыльнулся.

— Они называют тебя «отец-тень».

Драко попытался вернуть улыбку, но его подбородок затрясся.

— Правда? Диша так говорит?

— Все говорят. Все знают, что ты ни словом, ни взглядом не пойдешь против Короля. Тихо. Не возражай. Я-то знаю, какую цену ты заплатил, поэтому я понимаю. Ты никогда не уйдешь отсюда, не бросишь его… ты не уйдешь, верно?

Драко показал взглядом на письменный стол с изуродованной запиской.

— О, верно. Ну… наверное, мы все ошибались. И, тем не менее, скажи — скольких людей-птиц уже казнили, пока мы тут?

— Не знаю. Я не считал.

— Сколько праздников в честь очередной казни твой сын устроил?

— Это не он, — одними губами, помертвев, выдавил Драко.

— Что?

Драко наклонился к лицу Гарри и зашептал, бросая пугливые взгляды на тени в углах спальни:

— Это не он, Гарри. Это камень. Я не знаю, почему он обрел такую власть. Может быть, потому что Скорпиус — ребенок.

Драко говорил, убеждал, умолял — но перед глазами его была не гладкая загорелая щека, не кончик густой брови, не высокие скулы.

Другое лицо. Маленькое, беззащитное.

Вода плескалась вокруг покрытых редкими веснушками, худеньких рук. Вода была зеленоватая, очень теплая и при касании казалась мягким бархатом. Глаза Скорпиуса с вниманием и недоверчиво обшарили его, пока Драко сидел на краю бассейна, лениво проводил пальцами по мелким волнам.

— Ты не можешь уйти, папа?

Драко не понял. Он моргнул и с усилием улыбнулся.

— Теперь? Нет, малыш. Теперь никуда не уйду…

— Нет же! Ты должен, — торопливо сказал мальчик, оглянувшись по сторонам. Его губы скривились в тревоге. — Послушай, папа. Он никогда не позволит прикоснуться ко мне. Он не любит, когда прикасаются. Он никого не любит, он только ждет… ждал… много лет. Он ненавидит тебя.

Драко отдернул руку от воды.

— Кто?

Ладонь Скорпиуса, мокрая, быстрая, метнулась вверх, прижалась к золотому слитку, и по щекам его побежали слезы. Он стоял на дне бассейна, переминаясь с ноги на ногу, словно вдруг сильно захотел по малой нужде. Смотрел испытующе — тяжелый, долгий взгляд обреченного.