«Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия».

Оставим формализм и не будем выяснять, что означает «единородный сын». Посмотрим на постулат о прощении.

«Прощать и праведников и грешников» — разве это милосердие? Ведь неверующий уже осужден, и его никто не спасёт.

«Прощать и верующих и неверующих» — вот милосердие, но о нём здесь ни слова. Вы можете носить крестик на шее и убить миллионы людей — вас простят.

Но вашего неверия вам не простят никогда, даже если вы самый великий альтруист в мире. «Не уверовал» — главное преступление. Всё остальное — детали.

Христос после этого пошёл с апостолами в Иудею, где крестил народ. Никаких исцелений и нагорных проповедей. Первым делом крещение — приобщение к церкви.

Иоанн в это же время крестил людей в окрестностях Салима. Процесс пошёл. Ученики Иоанна задали ему вопрос: почему Иисус крестит, если это твоя прерогатива?

Вот тогда Иоанн произнёс крылатую фразу: «Ему должно расти, а мне умаляться».

Нечто подобное мы читали и у Марка — апостолы заметили конкурентов и пожаловались Христу. Тот посоветовал не мешать им. Организация. Церковь.

«Когда же узнал Иисус о дошедшем до фарисеев слухе, что он более приобретает учеников и крестит, нежели Иоанн, — хотя сам Иисус не крестил, а ученики его, — то оставил Иудею и пошел опять в Галилею».

Значит, противоречия существовали. Два филиала одной организации не могли поделить адептов. И к чему эти оговорки «сам Иисус не крестил»? Похоже на то, что кто-то оправдывается перед кем-то. Кто и перед кем?

И зачем лгать, ведь абзацем раньше прямо говорится: «Пришел Иисус с учениками в землю Иудейскую, и там жил с ними и крестил». Так к чему теперь эта лирика?

И вообще, почему Иисус переживает о том, какие слухи дошли до фарисеев? Ему это так важно — мнение фарисеев?

Наверное, важно, если он оставил Иудею и вернулся в Галилею. Пошёл точки над «і» расставлять.

Итак, он собрал учеников и пошёл в Галилею — через Самарию. В других евангелиях Иисус самаритян не жаловал, сравнивал их с собаками. Тут же описывается несколько иное отношение.

«Иисус, утрудившись с пути, сел у колодезя».

Сидел и глазел на прохожих, пока апостолы шатались по местным магазинам. Некая самаритянка пришла набрать воды. Иисус завёл разговор.

— Дай мне воды.

— Как ты можешь у меня просить? Ведь иудеи не разговаривают с самаритянами (читай — израильтянами).

— Если бы знала, с кем говоришь, то сама просила бы у меня напиться. Моя влага целительная — в отличие от твоей.

Самаритянка усомнилась, глядя на запылённого бродягу.

— У тебя и ведра-то нет, уважаемый. А колодец глубок. Как и чем ты собираешься поить меня?

— Любой, кто попьёт из этого колодца, захочет ещё воды. Но тот, кто приложится к моему источнику, забудет о жажде на всю жизнь.

Это говорит человек, который просит у неё попить! Её сомнения понятны. Но вернёмся к разговору, который становился всё интереснее.

— Я была бы рада попить из твоего источника, — сказала женщина и подмигнула.

— Да? Это интересно. А ты не могла бы познакомить меня со своим мужем?

— А у меня нет мужа, уважаемый.

— Это точно. У тебя нет мужа, хотя ты пять раз была замужем.

— Да ты пророк, как я погляжу, — сказала самаритянка с улыбкой.

Его информированность эту женщину не сильно удивила. Видимо, она была достаточно популярной личностью. Но тут подоспели апостолы с провиантом и пятикратная вдова удалилась.

В городе она рассказала о странном человеке у колодца. Горожане приходили посмотреть на него. Понятное дело, они уверовали в него, и уговаривали остаться.

«Я вынужден вас покинуть. Дела, знаете ли».

Этот Иоанн, кроме того, что философ, такой интернационалист! Его Иисус дружит с самаритянами, объясняет Симону значение слова «кифа». Создаётся впечатление, что сам евангелист — не иудей.

И уж конечно, он не имеет никакого отношения к сыну рыбака, закидывавшему сеть возле Капернаума.

Примечательный момент — разговор Иисуса с самаритянкой происходил без свидетелей. Когда апостолы принесли еду, Христос не захотел есть. Оказалось, что он уже сыт.

Кстати, о Капернауме. В этом городке жили непростые люди. Царедворцы, например.

В Галилее Иисус первым делом направился в Кану, где однажды так удачно решил винный вопрос на свадьбе.

Туда же примчался царедворец из Капернаума, у которого заболел сын. У него состоялся разговор с Иисусом, во время которого Христос «заочно» вылечил сына царедворца.

Раньше он имел дело с мытарями, фарисеями и начальниками синагог. Теперь дело дошло до придворных вельмож. На простых бедняков не было времени. И, возможно, желания.

«Это второе чудо сотворил Иисус, возвратившись из Иудеи в Галилею».

Чудес, оказывается, было не так много.

Иисус направился в Галилею для того, чтобы развеять слухи, которые дошли до фарисеев. Добился он своей цели? Неизвестно — Иоанн ничего об этом не говорит.

Послушать его, так Христос вылечил сына придворного вельможи и сразу же отправился обратно в Иудею.

В Иудее он первым делом посетил местную купальню, Вифезду. В этом чудном заведении собирались местные калеки. Поговаривали, что иногда ангел мутит воду в этом источнике, и если прыгнуть в это время в бассейн, то можно излечиться. От любой болезни.

Как Христос мог пройти мимо такого места? Никак не мог, ведь он совершил всего два чуда, а время шло — Голгофа не за горами.

Вся эта братия сидела на бережочке, галдела, хвасталась своими увечьями. И ждала ангела. Сегодня ангел не пришёл, но появился Христос. Он окинул бедолаг орлиным взглядом и начал с самого безнадёжного случая.

Калека, к которому он подошёл, уже тридцать восемь лет ждал возможности бултыхнуться в воду — когда ангел её мутил. Но не получалось у него ничего — он обладал слишком низкими ходовыми качествами.

Пока доползал до водоёма, все места были заняты другими, более прыткими калеками. Он огорчался и полз обратно. И так тридцать восемь лет подряд.

Христос накричал на парня, тот от испуга вскочил, собрал постельные принадлежности и вприпрыжку умчался домой. Третье чудо состоялось.

«И стали иудеи гнать Иисуса и искали убить его за то, что он делал такие дела в субботу».

Искали и не находили. Или находили?

«Иисус же говорил им: Отец Мой доныне делает, и Я делаю».

Значит, находили. И не убивали. Может, не хотели?

«И ещё более искали убить его иудеи…»

Ага, хотели всё-таки. И опять искали. И опять не находили? Или находили…

«На это Иисус сказал…»

Нет, находили. И опять не убивали. Значит, не хотели.

А кто искал и хотел убить? Фарисеи? Нет. Мытари? Нет. Народ? Нет, даже не народ.

«Иудеи» — вот, кто искал. Автор этого евангелия — точно не иудей. И Христа таковым не считает.

А вдруг хотели? Не зря Христос опять ушёл из Иерусалима, переправился через озеро Галилейское и оказался в Тивериаде. Именно здесь произошло насыщение пятью хлебами пяти тысяч человек.

Когда Христос увидел эту толпу, то спросил у Филиппа, как их кормить. Филипп прикинул в уме цены на продукты и выдал результат: чтобы накормить пять тысяч человек, понадобится двести динариев.

Апостолы покачали головой. Двести динариев на прокорм пяти тысяч человек — такую сумму они не потянут. Вот триста динариев на дезодорант для учителя — другое дело.

Она умащивала его миром, мыла ему ноги и вытирала своими волосами. Теперь мы знаем, чего стоил этот кайф — семь с половиной тысяч бесплатных обедов для бродяг, которых хватало.

Некоторые апостолы возмущались. Их возмущение понятно. А он ответил им: «не смущайте женщину». Только и всего.

Иоанн спохватился не на шутку — начинает нас забрасывать уже известными эпизодами. Насыщение пятью хлебами, ходьба по воде. Сомнение слушателей в его умственном здоровье (не Иисус ли это, сын Иосифов?).