— Помню, спектакль ваш прошел успешно.
— Ну, это потому, что герои пьесы были настоящие советские люди, попавшие в беду, а зрители им сочувствовали.
— Кажется, среди героев пьесы есть и сибиряки?
— Не помню сейчас… Да что герои литературного произведения! Посмотри, поговори с настоящими, живыми героями, — с неподдельным волнением проговорил Георгий Васильевич. — Вот хотя бы с семьей механизаторов Папушиных. О них недавно областная газета писала. Или комбайнеры Елфимов, Жданов, Андрей Болгов. С такими людьми мы любой, самый трудный хлеб уберем!
Вдруг Каратаев остановился, задумался на несколько секунд.
— Интересные вещи происходят. И очень, знаешь, поучительные, дающие, во всяком случае, пищу для размышлений. Вот в совхозе «Раздольный». Комбайнер Владимир Касьянов никогда не был в передовиках. А нынче взялся! Скосил уже хлеба с 270 гектаров. 270 — вроде немного. Но какого трудного хлеба! День и ночь на полосе. Или Михаил Чунихин. Взял обязательство намолотить 8 тысяч центнеров. Это не шутка.
— Чем же ты это объясняешь?
— Ответственностью, — сказал Каратаев твердо.
Значит, подумалось мне, я был прав в своих ощущениях, когда вчера в слове секретаря райкома «начинай», в одном только этом слове, в тоне, каким оно было произнесено, явственно уловил это чувство ответственности, великой и до конца осознанной ответственности человека за урожай.
— Да, ответственностью, — еще раз повторил Каратаев. — Конечно, мы всячески заинтересовываем людей материально. Но главное сейчас для людей не высокий заработок, не премии. Очень повысилось у всех чувство ответственности за дела страны. Все более по-государственному стали простые сельские люди подходить ко всем событиям, ко всем делам.
Через день или два, будучи в Новосибирске, я поделился своими мыслями и впечатлениями от поездки в Коченевский район с первым секретарем обкома партии Федором Степановичем Горячевым, рассказал и о последнем разговоре с Каратаевым. Выслушав меня, он проговорил:
— Ответственность перед землей — самая великая ответственность. Именно она рождает в человеке человека. А этого и добивается всей своей деятельностью партия…
Потом он улыбнулся и добавил:
— Вот среди вашего брата писателя встречал горе-теоретиков… Кулаков, мол, уничтожили и тем самым уничтожили настоящих знатоков земли, настоящих земледельцев… Нашли тоже «земледельцев». Но ответственность и у них была. Перед своим карманом. Не-ет, настоящих, истинных земледельцев мы вырастили. Не просто земледельцев, а хозяев! И отдали им землю в полное и безраздельное владение. В позапрошлом году, когда часть хлеба из-за каприза погоды под снег ушла, я видел, как мужики-комбайнеры плакали… Чего бы им, спрашивается? Каждый будет и дальше где-то работать, такую же зарплату получать… А вот плакали. Какой мерой оценить эти слезы?
…Днем позже, когда был в Искитимском районе, мне вдруг почудилось, как может заплакать один из таких мужиков. Он стоял среди пшеницы, тяжкие колосья были ему почти по грудь, он гладил их ладонью, он их ласкал. Так мать, наверное, гладит и ласкает волосы своего ребенка, и, честное слово, при этом у него было такое же, как у матери, выражение лица.
— Ведь подумать только, только представить, сколько требует хлеб труда, сколько пота человеческого, — говорил он негромко. — Надо было эту землю освободить от прошлогодней соломы, вспахать, заборонить, прокультивировать, потом посеять… И вот он вырос, хлеб…
Да, случись что с одной только этой полосой, он заплачет, не стыдясь, этот человек, ибо тут кровь его сердца, смысл его существования.
— А теперь надо хлеб уложить в валки, потом подобрать, обмолотить, перевезти зерно на тока, там его очистить, а если будет влажным, просушить. И снова грузить на автомашины, везти на элеватор…
Этот человек — директор совхоза «Преображенский» Николай Васильевич Гуненко. Он еще молод (как, кстати, большинство руководителей хозяйств Новосибирской области), лицо его загрубело от тугих сибирских ветров, от яростного летнего солнца. И хотя нынче солнца здесь было мало, лицо и шея все равно темные, загорелые, будто он только что с юга. Видно, сколько ни было солнца — все оно было его, с утра до вечера он в поле, в поле, в поле… Все конторские, бумажные дела завершаются обычно до солнцевосхода.
Совхоз «Преображенский» был организован сразу же после мартовского (1965 года) Пленума ЦК КПСС, наметившего новые пути развития сельского хозяйства страны. Был создан совхоз на базе трех отстающих — «Степного», «Гилевского» и «Тулинского». Организацию нового хозяйства и поручили молодому агроному Гуненко, только что заочно окончившему Новосибирский сельхозинститут. И вот с тех пор он, молодой еще парень, беззаветно влюбленный в сибирские березы и ветра, руководит огромным хозяйством. Только зерновых в совхозе 7700 гектаров, из них 6000 гектаров пшеницы. Хлеба тоже всякие, есть немало и полегших. Но Гуненко настроен оптимистически:
— Опередим непогоду. Все у нас в отличном состоянии — и комбайны, и жатки, и автомашины, и тока, и сушилки. А главное — люди! Как бы вам сказать… всепонимающие стали у нас люди. Ведь такой нынче год! А позапрошлый год, когда хлеба ушли под снег, всем помнится. И злы еще на него люди. Нет, опередим ныне!
И опять прозвучало в этой длинной фразе директора совхоза одно короткое слово — ответственность!
Эту ответственность за нынешний сибирский урожай ощущает здесь каждый. Впрочем, ощущает — не то, видимо, слово. Просто ответственность нынче — естественное состояние каждого хлебороба. В совхозе со дня его организации работает, например, механизатор широкого профиля Анатолий Петрович Морозов. И работает за пятерых, как выражается Гуненко. Морозов и слесарь, и сварщик, и регулировщик топливных насосов. Словом, на все руки мастер. Нынче он попросил старенький, списанный комбайн СК-3, отремонтировал его по-своему. И сейчас с зари до зари валит хлеб, скашивает хлеб за световой день с 40 гектаров при норме 21.
Также в год организации совхоза приехал сюда шофер Алексей Гаврилович Шестернин. Приехал он из близлежащей деревни с характерным названием Бедняк, доставшимся селению, видимо, еще в период коллективизации. Сейчас этой деревни не существует, все оттуда разъехались.
— Так кто же теперь в бедняках хочет жить! — с улыбкой комментирует это обстоятельство Шестернин.
Вообще-то он человек молчаливый, лишних слов никогда не тратит. Недавно, перед уборкой, когда шоферы обсуждали всякие предуборочные дела и обязательства, он ничего не обсуждал, ни во что вроде не вмешивался, только сказал, как отрезал:
— Сколько нынче зерна вывезу — не знаю. Но буду первым.
И никто не возразил, не улыбнулся даже. Все знают, что в прошлом году Алексей Гаврилович установил суточный рекорд в области по вывозке зерна — своим самосвалом ГАЗ-53, который берет около 5 тонн, вывез на расстояние 6 километров 150 тонн зерна за день. И нынче он на такое же расстояние делает в сутки по 25–30 рейсов. Это значит, что он за баранкой проводит по 18–20 часов в сутки! Каждый поймет, какой это неимоверный труд! Сельские дороги не асфальт, груженый пятитонный самосвал не легонькая «Волга». Недаром ладони у Алексея Гавриловича в бугристых, твердых как камень мозолях. Но он улыбается только на всякие подобные слова да рассуждения, говорит односложно, с улыбкой:
— Урожай требует.
Урожай, урожай… Это слово звенит под сибирским небом. Просторное оно, неоглядное, раскрытое во всю ширь, если стоит добрая погода, и в эти дни чем-то напоминает характер и облик старожила-сибиряка. Слышится это слово и в звоне берез под ветром, и в неумолчном рокоте моторов.
Перед отъездом из Новосибирска звоню в Коченевский райком партии Каратаеву:
— Как там Вдовиченко из «Лесного»?
— Косит вовсю! Я приезжаю, а у него уже пшеницы навалено… Молодец он.
— А переоборудованные бобовые жатки?
— Вот жатки не пошли. Не оправдали пока наших надежд. Ничего, все равно приспособим их.
