Другая проблема, как это ни странно, есть следствие утверждения в нашей стране демократии. Чтение вообще и чтение литературных новинок в особенности является формой социально-политической активности, когда другие формы запрещены. Толстые журналы играли роль партий — скажем, читателей «Нового мира», с одной стороны, и читателей «Нашего современника», с другой. Толстые журналы были клубами — теми, в какие мы ходим, и теми, в какие мы не ходим ни при каких условиях. Демократия сделала доступными нормальные, традиционные формы общественно-политической активности и тем самым лишила толстые журналы этих важнейших функций. И одновременно были резко расширены рамки активности граждан, многие из которых более не имеют времени для вдумчивого чтения (да и для чтения вообще).

И все-таки я полагаю, что у толстых журналов есть будущее. Особенно у таких журналов, каким является «Новый мир». У журнала, ориентированного на демократические ценности и западные ценности (если понимать Запад в социокультурном, а не в узкогеографическом или узкополитическом смысле), есть хорошие перспективы стать (точнее, остаться) журналом интеллектуальной элиты, нового среднего класса. Стабилизация экономической и политической ситуации приведет и к стабилизации стиля жизни значительной части наших сограждан. И для того, чтобы быть востребованным, «Новому миру» надо остаться самим собой — спокойным, вдумчивым, немного ироничным, ориентированным на ценности рыночной демократии. Западническим в хорошем смысле этого слова, то есть наследующим те традиции русской литературы, которые берут свое начало от Пушкина.

2. Я не являюсь систематическим читателем «Нового мира». Читаю его, когда есть несколько дней отдыха и номера журнала оказываются в это время под рукой. Особенно хотелось бы выделить публицистику, литературную критику и мемуары. Очень понравились статьи А. Архангельского и записки М. Ардова. Первые очень близки мне по мироощущению. Вторая публикация представляет собой лучший вариант мемуаров, когда личные воспоминания ненавязчиво выходят на уровень рассуждений о жизни и судьбе страны. И вообще это просто очень талантливые произведения.

Необходимо также назвать и статью А. Зубова. Применительно к ней трудно выговорить слова «очень понравилась». Автор приводит ужасающие факты первых лет советской власти, о которых до сих пор мало кто знает (хотя, казалось бы, уже нет никаких запрещенных тем). Очень хотелось бы, чтобы эта статья в качестве обязательного материала распространялась среди депутатов всех уровней.

Надеюсь дождаться первоклассной художественной прозы. Произведения, которое стало бы символом нашей эпохи. Желаю «Новому миру», чтобы такое произведение было опубликовано именно на его страницах.

1. С тех пор, как тиражи толстых журналов устремились в пикирующий полет, вопрос об их судьбе обсуждался неоднократно. Было время, когда исчезновение журналов казалось мне культурной катастрофой, а падение тиражей хотелось объяснить исключительно экономическими причинами: обеднела интеллигенция, нет у нее денег на подписку.

Сейчас уже ясно — это интеллигенция находит немалые деньги на колоссальные (в общей сложности) тиражи книг. И не надо говорить, что прилавки заполнены кричащими быдловатыми обложками и что издатели оболванивают народ и развращают его.

Издатели стремятся угодить всем. Каждому — по вкусу его. Кому — бессмысленную стрелялку, кому — интеллектуальный детектив-головоломку, кому — собрания Набокова и Газданова, кому — мемуары Надежды Мандельштам и «Дневники» Гиппиус, кому — Пелевина с Сорокиным, кому — Леви-Строса с Роланом Бартом.

И как это ни печально, многие из тех, кто охотно читает весьма высоколобые книжки, никаких толстых журналов не раскрывает вообще. В том числе и любимый мною «Новый мир». Увы, времена, когда журналы могли гордиться тем, что их читает интеллектуальная и духовная элита — пусть народ отвернулся, — кончились. Читают те, кто привык. Оттенок некоторой старомодности и «музейности», все больше окрашивающий журналы, этой привычке не мешает. Толстый журнал, как это считается, был изобретен во Франции в семнадцатом веке Теофрастом Ренодо. Мне уже приходилось замечать, что то, что имеет столь четко фиксированное начало, может иметь и конец. Во Франции пора толстого литературного журнала закончилась. Пересаженный на русскую почву с большим запозданием, толстый журнал хорошо на ней принялся. Но это не значит, что некие общие биологические законы в России не действуют.

Культура — вечна, литература — тоже, но формы ее бытования изменчивы. Сейчас меня уже не так пугает мысль, что толстые журналы могут погибнуть, — это не означает ни гибели литературы, ни гибели критики, ни гибели публицистики. Имеет ли смысл сильно модернизировать журнал, приспосабливая его к новым условиям? Боюсь, что нет. Конечно, неплохо бы сделать так, чтобы публицистика не запаздывала на полгода, чтобы актуальная проза не уходила прямиком к издателям, поскольку они готовы выпустить книжку за три недели, а журнал предложит автору подождать полгода, а то и больше. Но все это проблемы технической модернизации. Для того же, чтобы исполнять новые функции и найти новое место, журналу надо перестать быть самим собой. Тогда получится, что от страха перед естественной кончиной журнал решился на самоубийство.

2. И важная и заметная публикация — «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» Александра Солженицына. Все, кто читал «Бодался телёнок с дубом», ждали продолжения этой книги, тем более что о жизни Солженицына на Западе ходит столько легенд. Здесь журнал оказался в традиционной (уже утрачиваемой) роли монополиста: другой возможности прочесть текст Солженицына не было.

Другая публикация, которую хочется отметить, — «Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс» Владимира Глоцера. Замечательно найден жанр. Владимир Глоцер дает возможность высказаться вдове Хармса, самое существование которой в конце XX века кажется почти неправдоподобным, скромно отступая перед свидетельством, — но любому, кто оказывался наедине с грудой магнитофонных пленок, ясно, что за титаническую работу пришлось ему проделать. Хочется еще отметить, что эта публикация очень уместна именно в «Новом мире» и, в свою очередь, работает на журнал.

Что касается прозы, тут успехом журнала является роман Михаила Бутова «Свобода», хотя Букеровская премия за него досталась все же благодаря благоприятному стечению обстоятельств — в совокупном мнении критики роман Маканина «Андеграунд…» явно впереди.

Из публицистики запомнился блестящий сарказм статьи Татьяны Чередниченко «Радость (?) выбора (?)» и последующий обмен мнениями между Чередниченко и Александром Носовым. Победу в этой схватке я бы присудила Чередниченко, хотя свои очки набрал и журнал.

В критике на успех журнала более всего работал цикл статей Ирины Роднянской «По ходу текста», хотя большинство из них и выходили за пределы собственно критики и касались не только литературных явлений. Впрочем, когда-то критика именно тем и занималась, что осмысляла как литературу, так и мир, ее породивший. Следить за мыслью автора, следующей «по ходу текста», было всегда интересно.

Что такое пятнадцатитысячный тираж самого популярного толстого литературного журнала в стране с населением 150 миллионов — в России? Это все равно, что 500 экземпляров для пятимиллионной Финляндии. После этого понимаешь, что сегодня любая публикация в толстом журнале — иллюзия публикации, любительское издание, неестественное для России. Потому что наша слава — не Пеле, наша слава — Пушкин, и такой славе, к величайшему несчастью, нет продолжения.