Эгвин подняла руку, приказывая ему замолчать. Еще не хватало слушать нравоучения от самовлюбленных глупцов! В использовании магии она гораздо сильнее каждого из них! Сам Саргерас не устоял перед ее напором!

— Хорошо. Я найду преемника и передам ему силу.

— Это мы найдем тебе преемника, — процедил маг-человек. — Мы выберем его так же, как выбрали преемника Скавеллу и каждому Хранителю до него.

— Нет. Я сама сделаю выбор. Кто лучше меня знает, что значит быть Хранителем? Вы же собираетесь на этой поляне, рассуждаете и делаете глубокомысленные заявления, пока другие сражаются.

— Магна… — начал человек, но она не желала его слушать.

— Довольно! В первый раз вы посоветовали мне что-то дельное. — Эгвин улыбнулась. — Считайте, что я прислушалась. Рано или поздно это должно было произойти. Даже деревенский дурачок иногда может высказать полезную мысль. Когда я выберу преемника, я оповещу вас. Все!

Не дожидаясь разрешения и не попрощавшись, она телепортировалась обратно на парапет. В одном маги правы — ей нужно закончить начатое. Эгвин вновь принялась читать заклинание поиска. Она должна во что бы то ни стало убедиться — скрывается ли в Лордероне демон или слухи врут.

Оказалось, что демоном там и не пахло. Несколько мальчишек баловались магией, смысла которой не понимали. Еще немного — и им в самом деле удалось бы призвать демона, но волшебница решительно пресекла их неловкие попытки. А удостоверившись, что все в порядке, она отправилась в Штормград, к дому Найласа Арана.

Аран вот уже много лет привлекал ее внимание, а заинтересовать Эгвин мог волшебник только гораздо более одаренный, чем все прочие чародеи Тирисфаля. Свободный от предрассудков, безупречно владеющий заклинаниями, он служил придворным магом короля Ландана Ринна. А будь волшебница на пару сотен лет моложе, ей приглянулись бы его голубые глаза, широкие плечи и веселый нрав.

Но ей было столько лет, сколько было. Ее мало интересовал волшебник. Ее не волновало, интересна ли она ему. После юношеского увлечения Джонасом Эгвин пережила целую кучу случайных связей. За восемь веков любовные отношения начали казаться ей чередой ошибок и ухищрений, а у Хранительницы не оставалось на это ни времени, ни особого желания. И тем не менее она заставила себя вспомнить давно забытые женские уловки, заговорив с Араном о его увлечениях, о пристрастии к гномьей музыке. В конце концов они провели вместе ночь.

Наутро Эгвин знала, что беременна. В глубине души она рассчитывала, что родит дочь, которая послужит еще одной соринкой в глазу Совета Тирисфаля. Но и появившийся на свет мальчик сыграл ту роль, для которой был зачат и рожден.

Оставив озадаченного Арана в Штормграде — он хоть и не ждал ничего иного, но рассчитывал, что она будет повежливее, — Эгвин вернулась к обязанностям Хранительницы и честно исполняла их все девять месяцев, по истечении которых родила Медива.

Она передала ребенка на воспитание отцу, а сама объявила Совету, что нашла преемника.

— Судя по твоему лицу, ты в ужасе, — злорадно улыбнулась Эгвин.

— Честно признаться, так и есть, — кивнула Джайна.

Ей довелось сражаться с Медивом плечом к плечу. Именно он убедил ее и Тралла объединить усилия в борьбе с Пылающим Легионом. Но она и представить не могла, что могущественный маг появился на свет в результате случайной связи. Она слишком мало о нем знала. Ну разве что самое общеизвестное. Медив восстал из мертвых и сделал все возможное, чтобы остановить орды демонов, вторгшиеся в мир людей.

— Я рассказала тебе неприукрашенную историю своей жизни, — продолжала Эгвин, — чтобы ты поняла — никакая я не героиня, не маяк в ночи для юных волшебников, какого бы пола они ни были. Я всего лишь самонадеянная дура, позволившая уверенности в собственных силах, помноженной на коварство демона, уничтожить себя. И поставить под удар весь мир.

Джайна покачала головой, припоминая давнишнюю беседу с Кристофом о том, что в летописях не так часто можно встретить уроки истории, на которых следовало бы учиться. И причина тут очень простая — автор описывает любое событие предвзято, рассказывая читателю лишь какую- то часть правды. Ту, какую, по мнению летописца, следует знать обычным людям. Волшебница поняла, что книги о Хранителях Тирисфаля, прочитанные ею в библиотеке Антонидаса, пропитаны той же ложью, что и исторические летописи, приводимые Кристофом в пример.

И вдруг ее словно что-то кольнуло. Она вскочила с места, как, к слову сказать, и Эгвин, тоже почувствовавшая неладное.

— Чары восстановлены, — озадаченно произнесла старуха.

Джайне стало любопытно — как она смогла определить близкое колдовство сейчас, если совсем недавно не почувствовала, как молодая волшебница сняла защитное заклинание. Но, задумавшись, она поняла: новое заклинание мощнее предыдущего и сильно отличается, вызывая неприятное ощущение.

— Что-то не так… — насторожилась девушка.

— Тоже догадалась? — Эгвин подняла палец, призывая к молчанию, — Я знаю, что это за магия.

— Уж не думала не гадала почувствовать ее еще раз. Понятия не имею, как такое могло выйти…

Решив объяснения получить позже, Джайна попыталась с налету преодолеть новый барьер. Она начала читать заклинание телепортации, перемешав с другим — для преодоления магических щитов. Неудача грозила обернуться болью… Так и вышло. Хорошо, что она не попробовала соединить заклинания раньше, когда хотела перенести сюда сотни крупных и тяжелых ящериц. Расплатой могла оказаться гораздо большая боль.

— Ничего не получается, — прикрыв глаза, чтобы как-то уменьшить страдания, сказала она.

— Этого я и боялась, — вздохнула Эгвин, впервые опустив обращение «девчонка».

Джайна разволновалась не столько из-за неизвестного волшебства, сколько из-за того, что, будучи запертой на удаленном плоскогорье, она не сумеет выполнить обещание, данное Траллу.

— Вы говорили, вам знакома эта магия?

— Помнишь, — удрученно кивнула Эгвин, — я рассказывала тебе о Змодлоре — первом демоне, с которым я сразилась? Ну, он еще захватил школу с ребятней… Эта магия — его.

Сидеть на троне Кристоф не любил.

Хотя понимал, что это порой необходимо. Правители должны напоминать всем своим видом о власти, которой они наделены, а гигантский трон, возвышающийся посреди зала, как нельзя лучше подходил для самоутверждения.

Но Кристоф все равно не любил сидеть на нем. Гофмейстеру казалось, что малейшая его оплошность сведет на нет все старания придать особую значимость его положению при дворе Терамора. Кристоф отлично знал свой недостаток — он никогда не был настоящим вождем. Он много лет наблюдал за теми, кому служил, и за прочими правителями и сумел сделать вывод: хорошие вожди всегда поступают правильно, а плохие — все время ошибаются, а потому долго у власти не задерживаются. Вожди совершают ошибки, самонадеянные вожди отказываются их признавать, что в конечном итоге приводит к их уничтожению. Самый яркий пример тому — его бывший господин, лорд Гаритос. Если бы он послушался Кристофа или хотя бы кого-то из полудюжины советников, то не примкнул бы к Отрекшимся. И что получил? Нежить предала Гаритоса и его солдат. К счастью, сам Кристоф к тому времени нашел местечко получше.

Выскочки всегда заканчивали плохо. А все потому, что чересчур высоко ценили само положение правителя, слишком сильно цеплялись за него. Это противоречие удивляло Кристофа с юных лет, но довольно внятно поясняло, почему в истории сохранилось так мало имен подлинно великих правителей.

Гофмейстер хорошо знал себя и свои тайные недостатки. Да, он излишне самонадеян. Его непоколебимая уверенность в своих способностях помогла сделаться превосходным советником леди Праудмур, но вряд ли он смог бы ее заменить.

И тем не менее он выполнял приказ леди. Правил от ее имени, пока она пребывала в нелепой и бесполезной отлучке.

А еще Кристоф не любил садиться на трон из- за того, что постоянно ощущал неудобство. Что-бы произвести надлежащее впечатление на подчиненных, приходилось держать спину прямо, а руки разместить на подлокотниках, устремив на посетителей пристальный взор. Все бы хорошо, но в этой позе у Кристофа очень быстро начинала болеть спина, а достичь облегчения он мог, только ссутулившись и скособочившись. Вот и получалось, что он сидел на троне, будто крестьянин на завалинке, и должное впечатление терялось безвозвратно.