Реанимируя сразу обе тенденции в нигилизме, формалисты, однако, использовали в при-ложении к ним неодинаковые стратегии, которые иногда, впрочем, совмещались (не бе-русь судить, насколько намеренной была эта ра-бота с наследием). Нигилизм с кини-чес-кой родословной переводился из плана жизне-с-тро-ения в план автореферентного , са-мо-ценного тексто-стро-ения . К примеру, телесная, сниженно театрализованная полемика ан-тичных кини-ков с платонизмом превращается в знаменитой статье Эйхен-ба-у-ма о «Шинели» (1919) в ар-тикуляционную мимику и звуковой жест, которыми якобы исчер-пы-вается художественная задача, ре-шав-шаяся Гоголем. Что же касается « деонтологи-зи-ру-ющего » нигилизма, то он входил в предпосылки формальной школы так, что об-ре-тал здесь некую фактичность, каковой был лишен в качестве головного по преиму-щест-ву упражнения. Вполне в духе « мэониз-ма » Минского Тынянов чрезвычайно интересо-вал-ся несуществующим, пустыми места-ми, [18] но в «Проблеме стихотворного языка» ими ока-зываются отсутствующие-в-присут-ст-вии , графически обозначенные Пушкиным «про-пущенные строфы» в «Евгении Онегине».
В тех случаях, когда « деонтологизирующий » нигилизм бывал и жизненной прак-ти-кой, он воспринимался формалистами не как удаление из мира сего в инобытие, но как транс-цендирование языка и в этом толковании служил «готовым предметом», подтвер-ж-дающим их собственные тезисы о природе поэтической речи. К христианскому гностицизму формалисты были приобщены не столько непосредственно, сколько в своем обращении к его поздним филиациям, каковыми явились русские мистические секты.[19] Ц и-тируя хлыстовские глоссолалии в статье «О поэзии и заумном языке» (1916), Шклов-ский менее всего солидаризовался с религиозностью сектантов, добивавшихся ду-ховного преображения в экстатическом изнурении плоти. Ему было важно привести до-казательство того, что язык способен переиначиваться в су-губую звуковую материю, не зависимую в сектантских песнопениях от обозначения реалий. В конечном итоге подход Шкловского к нигилизму с гностическими корнями конвергировал с тем пере-осмыслением кинизма , которое совершил Эйхенбаум.
Несмотря на известное безразличие, с которым ОПОЯЗ усваивал себе разнородные ни-ги-лиз-мы, «беспощадное отрицание» (Писарев) второй половины XIX в. имело для не-го приоритетное значение. C реди прочего формалисты совпадали с русскими ниги-листами-разночинцами в антиэстетиче-ской настроенности. В апологетической статье «Фу-туризм» (1919) Якобсон про-возгласил: «Новое искусство покончило <…> с послед-ним фетишем статики — кра-со-той».[20] Якобсоновскому отказу от выявления вечного (то есть ноуменального) в художественном творчестве вто-рил Тынянов в «Литературном фак-те»: «… свойств a литературы, кажущиесяоснов-ны-ми, первичными, бесконечно ме-ня-ют-ся и литературы как таковой не характеризуют. Таковы понятия └эстетического“ в смысле └прекрасного“».[21]По аналогии с тем, как Писарев, Чернышевский и иже с ни-ми мотивировали желание «радикально истребить эстетику»[22]тем, что у каждого чело-ве-ка — свой вкус, формалисты ссылались на историческое не-по-стоянство «конструктив-но-го фактора» ( Тынянов ), включающего текст в поле литера-ту-ры и искусства.
Даже тогда, когда понятия формалистской доктрины были вписаны в сложившийся в на-чале ХХ в. идейный контекст, они несли в себе сверх того и отзвук ходячих уб e жде-ний , исповедовавшихся нигилистами базаров-ского образца. Разумеется, теория « деавтоматизации » Шкловского в первую очередь восходит к бергсоновскому «Смеху»[23](1900), но вместе с тем перекликается с той критикой, которую Писарев обрушил в «Ре-али-стах» на «пассивную привычку», и с тем недовольством «рутиной» и «машинальностью», которым была проникнута статья Чернышевского «Не начало ли перемены?» (1861).
Еще одним центром притяжения в интеллектуальной культуре второй половины XIX в. была для ОПОЯЗа философия Ницше, в которой Хайдеггер в цитированных выше ле-к-циях 1940 г. видел главный довод в пользу своего соображения о том, что ни-ги-лизм всегда подразумевает движение мысли навстречу бытию (и игнорировал тем са-мым « деонтологизирующую » негативность). Воздействие текстов Ницше («Веселая на-ук a », «О поль-зе и вреде истории для жизни»), соответственно, на теорию пародии у фор-малистов и на их предста-в-ления о литературной эволюции уже исследовал Драган Ку-юнджич . Наряду с мет-кими сопоставительными наблюдениями его монография со-дер-жит и ряд непро-сти-те-ль-ных натяжек. Так, он возводит к Ницше mot Шкловского о на-следовании, идущем не от от-ца к сыну, а от дяди к племяннику.[24] Н икаких подобных это-му высказываний у Ниц-ше нет. Шкловский имел в виду, конечно же, русскую лите-ра-тур-ную реальность — двух фривольных поэтов: дядю Василия Львовича Пушкина и его племянника Алек-сан-д-ра Сергеевича. Сравнительный анализ, начатый Куюнджичем , мо-жет быть продолжен. К примеру, мнение Ницше об эпигональности всякого искусст-ва, о его опознаваемости пу-бликой — тем большей, чем «изношеннее» его наряды («Человеческое, слишком человеческое», ╖ 148, 179), вероятно, дало импульс Эйхенбауму для написания книги (1923—1924) о ци-татности в поэзии Лермонтова. Во «Введении» к этой работе Эйхенбаум преподнес ли-тературу не как inventio , a скорее как ars combinatoria : «Создание новых художественных форм есть не изобретение, а открытие, потому что формы эти скрыто суще-ст-ву-ют в формах предшествующих периодов».[25]
Отвлекаясь и от неточностей, допущенных Куюнджичем , и от дополнений к про-ве-ден-ным им параллелям, стоит обратить внимание на одну крайне существенную раз-ни-цу в нигилистических системах Ницше и формали-стов. Ниспровергая христианст-во (как религию слабых, выросшую из зависти и мести), Ницше рассчитывал заместить его негативным эквивалентом, верой в «сверхчеловека». Себя Ницше толковал как мы-слителя аффирмативной складки (« Ecce homo »), проецируя собственный нигилизм на своих противников — христиан. Трансгуманность , вытекающая у Ницше из преодоле-ния христианской истории, была чужда ученым, сгруппировавшимся в ОПОЯЗе . Их ин-тенция заключалась в дегуманизации социокультурного творчества.[26] Cловно бы впрямую возражая на «волю к власти», выставленную на передний план поздним Ниц-ше, Шкловский декларировал: «…искусство не создается единой волей <…> человек-тво-рец — только геометрическое место пересечения линий, сил, рождающихся вне его».[27] О д-ним из многих следствий обесчеловечивания художественной культуры была те-матизи-ро-ванная Тыняновым в « Кюхле », «Смерти Вазир-Мухтара » и «Восковой пер-со-не» ги-бель автора/авторитета. Ницше стирал контрадикторным отрицанием главные ди-хотомии, на которых держится социокультура , аннулировал как Бога, так и человека, как добро, так и зло. Отсюда он делал вывод о возможном возникновении абсолютно Д ру-гого, нежели всё бывшее, — чистой власти, которая оказывалась не чем иным, как го-с-подством омнинегации . Формалисты же затушевывали Д ругое истории ли-тературы и искусства, с которой они работали и которую они автономизировали в итоге строго дизъюн-к-тив-ного освещения изучаемого предметa . Прежде всего синхронное, касаю-ще-еся социального, религиозного и прочих внехудожественных «рядов», это затуше-вы-ва-ние давало у формалистов и диахрониче-ский эффект. Эсхатологизм Ницше н e был им при-сущ. Их модель истории перспективировалась в неотчетливую длительность; «пе-ре-о-ценка всех ценностей» была здесь имманентна времени, а не финализовала его. Ес-ли Д ругое в его абстрактности (как Бог здесь, сейчас и всегда, как «сверхчеловек» там и по-том) исчезает, то нель-зя определить общечеловеческое — форма-ли-сты не зна-ли ме-тa-по-зиции , заняв кото-рую, они могли бы мыслить антропологически , измерять людскую дей-ствительность в единоцелостности , синтетически. В ранних теориях ОПО-ЯЗа не-га-тивный антрополо-гизм Ницше[28]сме-няется отрешенностью от свойственного че-ловеку как таковому созидательного порыв a и кон-цеп-ту-ализа-ци-ей его конечных ре-зу-льтатов в ви-де инженерно-производственных достижений. До постановки Шклов-с-ким, Эйхен-ба-у-мом и Тыняновым в 1926—1927 гг. во-про-са о «ли-те-ратурном быте» опо-я-зов-цы пред-по-чи-тали заниматься эво-лю-цией художест-вен-ных форм, запрещая себе ис-сле-дование их ге-незиса, иначе говоря, воздерживаясь от углуб-ле-ния в то, что подвигает че-ловека на ар-тистизм. Между тем Ниц-ше с самого пер-вого сво-его нашумевшего сочи-не-ния о клас-си-ческой трагедии был ув-ле-чен происхож-де-нием об-суждавшихся им явлений.
