И что же все это означает? Это означает, что к Русскому коммунизму мы когда-нибудь доползем без перескоков, т. е. без этих ужасных революций путем всепримиряющего компромисса всех со всеми под руководством русских государственников-патриотов, отталкиваясь от нынешнего олигархического госкапитализма. Видимо, предполагается, что олигархи свои наворованные миллиарды через какое-то время, образумившись или застыдившись, обратят на то, чтобы построить цивилизованный «просто госкапитализм», лишив его прилагательного «олигархический». То есть лишив себя власти. А от него, как известно из работ классика, рукой подать до социализма, а там не за горами замаячит и Русский коммунизм.

Проблема в том, что вся эта идиллия разбивается о статистику, которую сам автор представил в изобилии на страницах своего обширного труда. Из нее явствует, что экономика России продолжает разрушаться, народ продолжает вымирать, а олигархи продолжают богатеть, о чем свидетельствует и такая цифирь: доходы 10% населения «наверху» превосходят доходы 10% «внизу» в 17,5 раза.

Сам же автор пишет: «Социальные столкновения в реальных условиях России неизбежны» (там же). Несмотря на это, главное для вождя «Духовного наследия», чтобы они не вылились в революцию. И в этой связи он делает весьма глубокомысленный вывод, который, правда, до него множество раз как заклинание твердили все припавшие к власти: «…ни одна революция не решила изначально стоящих для нее задач: не сделала человека лучше, не сделала условия жизни еще лучше» (с. 150). И в этой связи идет ссылка в качестве примера на Французскую революцию и, естественно, революцию 1917 г. в России.

«Человека» пока оставим в покое: не то что революции, мировые религии не сделали его лучше. А что касается революций, то он и не ставит таких задач. Задачи же ставят революционеры. И их задача — захват власти, которая им нужна, чтобы изменить общественный строй в соответствии с интересами тех классов, которые они представляют. Эти задачи были выполнены как в ходе Французской революции, так и Октябрьской революции 1917 г. Февральская, как известно, в этом смысле не удалась. Это — во-первых. Во-вторых, насчет жертв и казней в ходе революций и в последующем. Действительно, революция на то и революция, что она не может обойтись без жертв и с той, и с другой стороны. Если брать Французскую революцию, то эти жертвы принесены для сохранения, выживания и дальнейшего процветания нации. Не будь этих жертв, Франция могла превратиться в маргинальное образование в Европе с перспективой стать аграрным придатком бурно развивающейся капиталистической Англии. Это одна сторона. Другая заключается в том, что Французская революция дала колоссальный толчок общественно-экономическим преобразованиям по всей Европе. Так, положите на чашу весов плюсы и минусы Французской революции в ходе исторического развития всего человечества. Нет бессмысленных революций. Они есть скачок в развитии общества. Нация жертвует своей частью, чтобы сохранить целое, т. е. всю нацию, особенно тогда, когда в силу тех или иных причин она возглавляется подонками или исторически обанкротившимися лидерами. В таких случаях, как писал Локк, нация обязана «воззвать к небесам» (appeal to Heaven), т. е. совершить революцию.

В еще большей степени это относится к русской революции октября 1917 г. В этой связи я вынужден привести один уникальный пассаж из работы теоретика, свидетельствующий или о полном незнании этим господином нашей истории, или о сознательной ее фальсификации. Он приводит ряд статистических данных, демонстрирующих высокие темпы экономического развития России с 1899 г. по 1913 г. И в этой связи заключает: «То есть в одном случае в результате реформ прирост составил от 40 до 140%, а в другом — падение на такую же величину. Результат прямо противоположный, что позволяет говорить о том, что он не мог быть случайностью. Просто в начале века была нация, объединенная в империю, во главе которой стоял Государь, обладавший сильной властью. А во втором случае — шла борьба внутри нации, между ее частями, шел процесс целенаправленного ослабления власти вообще, а институтов власти — в особенности. В одном случае было созидание, политическая стабильность, общенациональное единство. В другом — необольшевистские идеологические выверты» (с. 405).

В то время Россия действительно быстро развивалась. Но за счет чего и за счет кого? Напомню, кто забыл или не знает. В начале царствования Николая II иностранцы контролировали 20–30% капитала в России, в 1913 г. — 60–70%, к середине 1917 г. — 90–95%. Г. Гольц (из Института народнохозяйственного прогнозирования РАН) приводит другие цифры, но суть их та же: «…доля иностранного капитала в русских банках выросла с 7,5 процентов в 1870 г. до 43 процентов в 1914 г… в промышленности: почти половина всех капиталов принадлежала иностранцам»¹¹⁹. Хотя здесь приведены различные цифры, однако общая динамика очевидна: иностранцы прибирали финансовую и промышленную сферы России в свои руки.

Российское правительство уже в то время село на иглу иностранных займов, особенно в 1906 и 1909 гг. В результате (не напоминает ли это уже наши дни?) стали накапливаться долги, на оплату процентов по которым за 10 лет (1904–1913 гг.) было выплачено 1,7 млрд рублей, причем получено немногим более 1 млрд. Еще один результат. Государственный долг России с 8,8 млрд рублей в 1913 г. увеличился до 50 млрд в 1917 г. Другими словами, Россия, с одной стороны, увязла в долгах как в шелках перед Европой, с другой — она, пустив «козла в огород», стала терять контроль над своей экономикой и внешней политикой. Наконец, можно вспомнить и о русском промышленнике А. И. Путилове. Оказывается, на Путиловском заводе «из 32 директоров 21 директор, а из общего числа рабочих и монтажеров 60% принадлежали немецкой национальности». В финансовом же отношении контроль осуществлялся банком «Унион паризьен»¹²⁰.

Насколько государь обладал сильной властью, видно не только из результатов его правления, но и из описаний государственных деятелей того времени, например С. Витте, П. Н. Милюкова и др.

О политической стабильности. Если было все так хорошо, с чего бы это так стремительно набирали темпы забастовки, количество которых возрастало с каждым годом: в 1912 г. в них участвовало более 725 тыс. рабочих, в 1913 г. — 887 тыс. и 1250 тыс. из 3 млн рабочих в первой половине 1914 г. Может быть, Подберезкин запамятовал о революции 1905–1907 гг., о столыпинских «галстуках», о том, что государя, которого он предпочитает писать с большой буквы, Л. Толстой называл «Николаем Веревкиным»? Что это за «политическая стабильность»? Ф. Энгельс за 23 года до революции писал: «А в России маленький Николай поработал на нас, сделав революцию неизбежной»¹²¹.

Более того, не сверши большевики этой революции, Россия тогда, в 1918 г., исчезла бы с лица земли как суверенное государство. Она уже была фактически поделена между Францией, Англией, США и Японией к тому времени. Вспомните, в каких местах высадились вооруженные силы «союзников» в годы гражданки.

Повторяю: революции спасают нации и государства, жертвуя частью своих граждан, обычно лучших своих граждан. Потому что в революцию идут самые сознательные, самые знающие, самые совестливые, готовые положить свои жизни ради своей страны, ради своего народа.

В России сейчас аналогичная ситуация, почти на 100% напоминающая период начала века. Россия и как нация, и как государство скукоживается на глазах. Разговорами о компромиссах ее уже не спасти.

Качество любого теоретика или ученого определяется тем, насколько адекватно отражают его теоретические или научные изыскания реальность, и проявляется обычно это в прогнозах. Вот качество прогнозов теоретика, почерпнутых из его книги, опубликованной летом 1999 г.