— Чем же вы так ценны? — удивилась Елизавета.

— Я светский человек, — скромно потупился тот, — медийное лицо.

— Это точно, — подтвердила Наталья Николаевна. Она приоткрыла дверь и, стоя в коридоре, обличала сослуживца, — на всех тусовках обретается, по телевизору мелькает.

— Не завидуй! — огрызнулся Григорий Семёнович.

Тут он опомнился и, сделав большие глаза, удивлённо спросил:

— А ты-то как здесь оказалась? Тоже в органах служишь?

— Не твоё дело, — оборвала его Наталья Николаевна, входя в помещение и пристраиваясь на скамейке в углу.

— Продолжайте рассказ о Борзовском! — прервал перепалку Иван.

— Я полагаю, — произнёс с важностью Буранский, — что Борис Икрамович решил сделать меня ближайшим помощником, правой рукой. Сам позвонил мне из Лондона и говорил не меньше получаса. Расспрашивал, что я знаю о Проекте. Я, конечно же, кое-что знал…

— А кое-что приврал, чтоб втереться в доверие, — сквозь зубы процедила Гончарова.

Гоша гневно сверкнул на неё глазами, но не счёл нужным снова ввязываться в склоку.

По словам Гоши, Борзовский был не просто потрясён известием о клонировании Христа — его как будто молния пронзила! Он понял — это его шанс! Всё, что он делал прежде, всё, что он нажил или потратил на различные выборы-перевыборы, какие-то «цветные» революции — всё это теперь казалось ему детским лепетом на лужайке, игрой в песочнице. А тут была реальная возможность стать Властелином Мира! Через наивного Мессию-проповедника, который призывал любить друг друга, можно было воздействовать на всё население планеты столь тонко, столь изобретательно и, в то же время, столь результативно, что… Голова кружилась от таких возможностей. Смущал его один момент — как это странный Мессия смог обрести такой авторитет? Ведь ему поклоняются, в его честь строят храмы не год, не два, даже не сто, не триста, а две тысячи лет! Его именем освящались крестовые походы и костры инквизиции, начинались войны за передел границ и захват территорий. Может быть, всё же он был не так наивен, как теперь кажется? Или же опытные люди могли использовать его и направлять? Этот момент его особенно волновал. Ведь, в таком случае и он, Борис Икрамович, тоже мог получить дивиденды. И он не мелкая фигура на политическом Олимпе. А, стало быть, нужно встроиться в этот Глобальный Проект, а потом и возглавить его проведение в жизнь, другими словами, совершить перехват управления. Как это сделать? Поэтапно. В первую очередь, внедрить в учёное сообщество, занятое тайным Проектом, своего агента. И это ему с блеском удалось. Когда агент узнал подробности Проекта, ему было поручено повлиять на программиста, входившего в группу Штайнмахера, чтобы тот, в свою очередь, повлиял на самого Штайнмахера и убедил его в кощунственности проводимого эксперимента и в необходимости утечки информации с целью предотвращения грядущей катастрофы. Таким образом, в лаборатории были встроены цифровые видеокамеры с прямой трансляцией на единственный приёмник, который Борис Икрамович намеревался захватить. Пусть наивный Штайнмахер мечтает выйти на связь с Президентом Путиным, а в это время наблюдать за ним из Лондона будет он, Борзовский…

Чем дольше Гоша Буранский повествовал о замыслах олигарха, тем яснее становилось, что это не его досужий вымысел. Был, вероятно, у него этот талант — проникать в гущу событий и узнавать, чем дышат сильные мира сего. Недаром же они ценили его услуги и щедро оплачивали их. И в этот раз он, вероятно, был выбран для перехвата ценной информации. В Ивери имеется военный аэродром, принимающий рейсы со всех континентов. А уж припрятать кейс в одном из грузов — дело плёвое. Вот только Гоша оказался трусоват, отчего и сорвал операцию. Надо было самому передать деньги и забрать ноутбук, а он послал на столь ответственное задание глупого Витю.

Теперь Гоша Буранский сидел перед нахмуренным Иваном, строгой Елизаветой и скрывавшим своё смущение Сергеем Анатольевичем и горько каялся, размазывая слёзы по щекам.

— Если б я только знал, если б я только знал, — твердил он, — я бы сам побежал к этому лимузину! Но у меня же репетиция! Я же не мог её перенести! Вечером у меня ответственный спектакль…. Впрочем, теперь он под вопросом. Ах, как всё вышло! Как трагично! И, главное, ради чего? Я рисковал чужими жизнями, а в результате остаюсь в стороне. Как я мог допустить, чтобы компьютер попал в чужие руки?!

— Вам, я вижу, очень хотелось бы заглянуть в этот злополучный ноутбук? — спросил Иван.

— Ещё бы! — вскричал Гоша фальцетом и тут же закашлялся, — простите, — просипел он, — от волнения голос садится.

— А мы не будем волноваться, — сказал Иван и улыбнулся, сразу выйдя из образа большого начальника.

Гоша приободрился.

— Знать бы, где он, этот компьютер! — воскликнул он и даже пристукнул сухим кулачком по столешнице, — Жареноскин тут высказал мысль…

— Ах, так ещё и Жареноскин замешан в этой истории! — вдруг вмешалась в беседу Елизавета. Ей, как видно, тоже захотелось немного поиграть в следователя.

Буранский сразу сник.

— Ну да, — промямлил он, — я про него просто забыл сказать.

— Но ему-то что надо? — не отставала Лиза.

— А представляете, что будет, если он завладеет информацией? Он же на всех каналах растрезвонит о ней! Со страниц всех газет будут смотреть на нас его портреты. Герой дня! Человек года!

Гоша вздохнул.

— Каждый варит свой маленький супчик, в котором слава — редкая и дорогая приправа.

— Красиво сказано, — поощрил Буранского Сергей.

Ему жаль было этого маленького худенького человечка с бородкой клинышком, с бегающими глазками. Какие радости-то в жизни у него? Хотя… Может быть, он-то как раз и доволен собой и своей жизнью. Вон ведь с какой гордостью рассказывал о своей деятельности на почве прославления Иверского князя Михаила Ярославича. И, кстати, дело-то благое. Ну, а то, что он спутал реальность с фантастикой и обезумел от гордыни — так ведь это, скорее, беда, чем вина. Или всё же вина? Гордыня, демонической строй психики? Человеком быть трудно. Животным — комфортнее. Демоном — престижнее.

— А что нужно, чтоб не только считаться, но и быть человеком на самом деле?

Забывшись, он задал вопрос он вслух.

— Уметь любить, — ни секунды не медля, ответил Иван.

Сергей и Лиза посмотрели друг на друга.

«Ты ушла, — говорил взгляд Сергея, — я думал, что ты разлюбила меня». «Я ушла, — отвечал её взгляд, — потому, что подумала — ты разлюбил».

В комнате наступила тишина. Сергей и Лиза не замечали, что остальные с интересом наблюдают за ними.

Взгляд Буранского сделался вдруг каким-то диким.

— Боже, помилуй мя, — забормотал он вдруг побелевшими губами, — Господь Бог Вседержитель, сущий на небесах, яз грешен…

Он указал пальцем на мужа и жену:

— Сияют! Вижу нимбы над их головами! Как у святых Михаила Иверского и Анны Кашинской! Боже, еси на небеси! А я? А мне куда?..

— Вам плохо? — спросил Иван.

— А? Что? — Гоша обвёл всех помутневшим взглядом, — голова что-то… Опять давление, наверное. Скачет, проклятое, — он глубоко вздохнул, — слишком много работаю.

Его как будто прорвало. Он заговорил быстро, уверенно, с необыкновенным подъёмом:

— Если бы вы только знали, каких творческих усилий мне стоит эта деятельность! Мало того, что сам пишу и сам играю, я ещё фонд Михаила Иверского организовал, часовню построил, крест памятный воздвиг на месте бывшего Иверского кремля — это недалеко здесь, в городском саду. Екатерина Великая ведь недаром велела построить Путевой дворец именно здесь. Во времена княжения Михаила всё это пространство было центром Ивери, так сказать, его сердцем…

— Так вы хотели бы увидеть ноутбук? — прервал его пылкую речь Иван.

Буранский замер. В глазах его стоял вопрос. Он потряс головой, словно отгоняя какую-то назойливую мысль, потом заговорил без интонаций, как будто был автоматической игрушкой, заводным человечком:

— Да, да. Конечно. Я хотел бы. Обязательно.