— У меня для тебя кое-какие интересные кадры, — сказал Лейлор.

Он подсоединил камеру к телевизору и вывел видео и фотографии на большой экран. Увидев себя, Эсгин сначала как будто растерялся, а потом его лицо стало каменным. Поддерживая рукой живот, он сел на кровать. Он просмотрел всё до конца в полном молчании.

— Это было в камере Раданайта, — сказал Лейлор. — Что это значит?

Эсгин несколько секунд молчал. Его лицо покрылось бледностью, между бровей пролегла складка.

— Полагаю, он ещё не знает, что это к тебе попало? — спросил он холодным, бесцветным голосом.

— Это его голос за кадром! — вскричал Лейлор, не ответив на его вопрос. — Это он снимал?

— Да, — ответил Эсгин тихо, глядя застывшим взглядом прямо перед собой.

Лейлора трясло, как в лихорадке. Голова плыла, лицо горело, а в груди всё превратилось в глыбу льда. Жуткое, мраморное спокойствие на лице Эсгина было непроницаемо, как маска.

— Спрашиваешь, что это значит? — проговорил он. — По-моему, всё ясно и прозрачно. Мы были с ним любовниками лет десять. Я был неопытным, глупым юнцом, когда он вовлёк меня в эти отношения. В нём есть что-то такое, что заставляет ему подчиняться… Это трудно описать словами. Он опекал меня, как заботливый старший брат, даже почти как отец. Я всем ему обязан — и поступлением в лучший вуз Альтерии, и устройством на работу сразу же после его окончания. Недурно в двадцать один год получить место в королевской администрации с огромным жалованьем, правда? Плюс — шикарная квартира в центре столицы и самая что ни на есть дорогая машина.

Лежащая на животе рука Эсгина навела Лейлора на леденящую догадку.

— А этот ребёнок…

Эсгин чуть приметно кивнул, погладив свой живот.

— Его. Он не хотел его — велел мне избавиться от него. Он сказал, что такие последствия крайне нежелательны, они испортят ему репутацию накануне очередных выборов. А я взял и не подчинился ему — впервые в жизни сам принял решение! Серино стал моим спасителем… Теперь ты видишь, детка, с кем ты связался? Открою тебе правду: Раданайт никого не любит, кроме себя. Единственная его страсть — это власть, и он будет стремиться удерживать её в своих руках настолько долго, насколько это будет возможно. Мой тебе совет: беги от него прочь, пока не поздно. Я полагаю, тебя он взял в оборот, чтобы досадить твоему отцу, отомстить ему за то, что тот когда-то пренебрёг им. Раданайт ничего не забывает и не прощает. Он как бомба с часовым механизмом: тикает, тикает потихоньку, а потом как взрывается! — Эсгин изобразил руками нечто вроде взрыва. — С катастрофическими последствиями…

Дрожь била Лейлора полночи. В висках стучало, оледенение постепенно охватывало всё его нутро, тепла не осталось даже в пальцах. Помертвевшими пальцами он тёр виски, но катастрофическая правда всё равно не укладывалась в его голове. Всё, чем он жил, дышал и во что верил, покрылось чёрным налётом тления, разваливалось на куски и превращалось в разлагающиеся останки.

Под утро Лейлор почувствовал, что и его душа начала холодеть и распадаться, как труп, и уже ничего прежнего в себе он не находил. Отец вернулся в седьмом часу утра, опьянённый не то маилем, не то чарами Эриса. Лейлор не узнавал его: его улыбка стала другой, пахло от него тоже чем-то незнакомым, да и говорить он стал как-то иначе, и вёл себя совершенно не так, как прежде. Он даже не заметил, что с Лейлором что-то неладное, лишь велел Эннкетину проследить за тем, чтобы он позавтракал и не опоздал в школу. Сам же, наскоро приняв душ, упал в постель.

Эннкетин, добросовестно исполняя наказ хозяина, подал завтрак в обычное время. Все собрались за столом, как всегда, в восемь утра; всё было, как обычно, но внимание Эннкетина обратило на себя странное, окаменевшее лицо Лейлора. Он двигался, как во сне, к завтраку почти не притронулся, и Дейкин спросил его:

— Малыш, что это с тобой сегодня? Всё ещё не проснулся?

Лейлор вскинул взгляд и невпопад улыбнулся. После завтрака близнецы и Серино разъехались по своим делам, заторможенный Лейлор отправился в школу, а Лайд с Эсгином пошли на прогулку с маленьким Азаро. День был солнечный, сад горел всеми красками осени, и их прогулка затянулась на целых два часа. Этот приятный осенний денёк засиял ещё ярче, когда около полудня в дом вошёл Илидор: он приехал в недельный отпуск. Освещая всё вокруг своим взглядом и улыбкой, Илидор стремительно взбежал по ступенькам навстречу Джиму, который, засияв ответной улыбкой, раскрыл ему объятия.

— Привет, папуля!

Джим засмеялся, подхваченный сильными руками сына, и погладил обеими руками его коротко стриженую светло-русую голову. Эннкетин подал чай, и за столом собрались все, кто был дома: Джим, Илидор, Лайд и Эсгин. Эсгин был как будто немного задумчив и рассеян — впрочем, такое часто с ним бывало, да и вообще, по мнению Эннкетина, он был, что называется, себе на уме — лишнего слова не скажет. После чаепития Илидор познакомился со своим маленьким племянником: Лайд с гордостью показал ему своё чадо и позволил подержать на руках. Малыш не испугался и с любопытством изучал мундир Илидора и его лицо. Бережно поддерживая головку крохи, Илидор улыбнулся.

— По-моему, он пошёл в Дейкина, — заметил он.

— Дейкин гордится своим наследником, — сказал Джим. — Это будущий лорд Дитмар.

Близнецы вернулись домой в пять, Серино — в половине шестого, а Лейлор где-то пропадал. Обеспокоенный Джим позвонил ему, но тот не ответил. Он вернулся в десятом часу, с виду как будто пьяный, хотя от него ничем не пахло. Бледный, со стеклянным невидящим взглядом, он ни с кем не поздоровался и сразу прошёл к себе в комнату.

— Что с тобой, сын? — спросил Джим, входя к нему. — Ты на себя не похож! Что с тобой происходит?

Лейлор молчал, медленно снимая плащ. Бросив его на кровать, он подошёл к окну и стал смотреть в холодный осенний сумрак. Джим подошёл и повернул его к себе за плечи.

— Посмотри мне в глаза!

Взгляд Лейлора был жутковато пуст и тускл, жизни в нём было не больше, чем в выключенной лампочке.

— Ты… Ты принимаешь какую-то дурь? — спросил Джим севшим от ужасной догадки голосом. — Лейлор! Чем ты занимаешься?

Неожиданно ясным, звучным голосом Лейлор ответил, глядя в одну точку:

— Ничем, за что мне могло бы всю оставшуюся жизнь быть стыдно.

В комнату вошёл Илидор. Он слышал слова отца о дури и странный ответ Лейлора, прозвучавший, как некий личный намёк. Всматриваясь в лицо младшего брата, он обеспокоенно хмурился.

— Стыдно? Что ты имеешь в виду? — спросил Джим в замешательстве.

В глазах Лейлора появился жутковатый блеск.

— А Флокар, папа? — сказал он. — Помнишь, чем ты там занимался? Помнишь Квайкуса? Он мне всё рассказал, когда мы были в «Оазисе». Ты переспал с половиной Галактики!