— Нет, думаю, к доктору Диердлингу вашему отцу пока рановато.

— Да нет, — сказал Серино. — Нам нужно с ним поговорить!

— А… Вы родственники, — понимающе проговорил врач, слегка изменившись в лице. — Что ж, мои соболезнования. Доктора Диердлинга можно найти на подвальном этаже, там у нас морг… Но не думаю, что ваш отец сейчас в состоянии куда-либо идти, юноша.

— А можно как-нибудь попросить доктора Диердлинга подняться сюда? — спросил Серино.

— Он редко бывает наверху, — ответил врач. — Но попробовать можно. Сейчас я туда позвоню.

По внутренней связи он вызвал морг.

— Это загробное царство? Вас беспокоит мир живых… Доктор Диердлинг у себя? Отлично. Передайте ему, что тут к нему пришли. Кто? Сейчас спрошу.

Серино сказал:

— Супруг милорда Дитмара.

— Говорят, супруг милорда Дитмара, — повторил врач. — В главном холле. Дело в том, что спуститься они не могут: уважаемый супруг милорда Дитмара чувствует себя слабовато. Был обморок. Не мог бы доктор Диердлинг подняться в главный холл? Хорошо, жду. — Минутная пауза. — Да? Прекрасно, я им передам. — Повернувшись к Серино и Джиму, врач сказал: — Доктор Диердлинг уже идёт.

— Большое спасибо за помощь, — сказал Серино.

— Думаю, мне нужно ещё побыть с вами на всякий случай, — сказал врач. — Вдруг обморок повторится.

— Ещё раз спасибо, — поблагодарил Серино.

Через пять минут над Джимом склонилось знакомое, но уже более зрелое лицо друга Даллена, обрамлённое тёмно-каштановыми мягкими волнами волос, убранных в тяжёлый узел на затылке. Тёплая рука накрыла помертвевшую руку Джима.

— Ваша светлость… Как вы себя чувствуете?

— Сами видите, доктор Диердлинг, — ответил за Джима врач. — Неважно.

Под белой спецодеждой у доктора Диердлинга заметно круглился живот: главный эксперт-патологоанатом был в положении. Он посмотрел на Серино:

— С кем вы приехали, ваша светлость?

Джим ещё не мог говорить, и за него ответил врач:

— Это сын, кажется.

Доктор Диердлинг, мягко дотронувшись до плеча Серино, сказал:

— Вам лучше сейчас обнять вашего отца и держать его покрепче, потому что у меня печальные новости.

Холодное оцепенение по-прежнему сковывало тело и душу Джима, когда его обняли сильные тёплые руки Серино. Безжизненная рука Джима лежала в тёплых ладонях доктора Диердлинга.

— Никогда не думал, что это выпадет именно мне, — проговорил тот со вздохом, опуская глаза. — Поверьте, ваша светлость, мне самому тяжело. К милорду Дитмару я всегда относился с сыновней почтительностью и любовью…

— Да что вы тянете? — прозвучал взволнованный голос Серино. — Не надо этих предисловий! Скажите, милорд умер?

Это слово — «умер» — вонзилось в обмякшее тело Джима, как скальпель патологоанатома. Его рука в руке доктора Диердлинга дёрнулась в предсмертной судороге. Тот поднял укоризненный взгляд на Серино.

— Молодой человек, я прошу вас, будьте сдержаннее, — проговорил он. И, мягко сжав руку Джима тёплыми руками, продолжил: — Ваша светлость, как ни тяжело мне это говорить, но сделать это придётся… Милорд Дитмар сейчас находится у меня. Он поступил ко мне два часа назад, и я уже провёл исследования, результаты которых дают достаточные основания для заключения о причинах смерти. Милорд крайне небрежно относился к собственному здоровью, особенно в последнее время. Я связался с его лечащим врачом, доктором Эгбертом Скилфо, и выяснил у него, что чуть больше года назад милорд после сильного сердечного приступа отказался от госпитализации и лечения. Без сомнения, если бы он тогда лёг в больницу и прошёл курс лечения, это продлило бы ему жизнь.

Мягкий, усталый и печальный голос доктора Диердлинга вливался в уши Джима леденящей душу струёй, и единственной чувствительной, свободной от мертвенного онемения частью тела Джима стала рука, находившаяся в тёплом плену ладоней доктора Диердлинга.

— Обширный инфаркт, — журчал скорбный мягкий голос. — Площадь некроза несовместима с жизнью, никакие реанимационные мероприятия уже не дали эффекта. Исследование сердца также выявило следы нескольких микроинфарктов, которые милорд, по-видимому, перенёс на ногах. Крайне безалаберное отношение к своему здоровью… Просто недопустимое. Констатирую это с глубоким прискорбием… Милорд совсем не берёг себя, и результат этого — ваше горе. Ваша светлость, если вы сейчас в состоянии, я прошу вас спуститься ко мне в кабинет. Там есть диван, можно расположить вас даже с бОльшим удобством, чем здесь.

Сильные руки Серино подняли Джима на ноги, в которых по-прежнему не было костей. Незнакомый врач заметил:

— Думаю, это не очень хорошая идея, доктор Диердлинг. По-моему, с его светлости на сегодня уже довольно… Вы хотите его окончательно добить?

Доктор Диердлинг заглянул Джиму в глаза и кивнул.

— Да, пожалуй, вы правы. Это для него даже слишком… Что вы предлагаете?

— Предлагаю уложить его светлость на одну из свободных коек и вколоть успокоительное, — сказал врач. — А завтра вы продолжите разговор.

— Думаю, вы говорите дело, — согласился доктор Диердлинг. — Что ж, позаботьтесь о его светлости должным образом, а мне, пожалуй, пора домой. Вообще-то, я должен находиться здесь до утра, но думаю, ничего не случится, если я уйду пораньше. За меня есть кому остаться.

— В вашем положении, доктор Диердлинг, дежурства вообще противопоказаны, — заметил врач. — Вам нужно беречься.

Доктор Диердлинг чуть улыбнулся. Снова взяв Джима за руку, он сказал:

— Ваша светлость, увидимся завтра. Думаю, нет другого выхода, как только оставить вас здесь.

Белые ширмы со всех сторон окружили Джима. Доктор Орм — так звали незнакомого врача — два раза вонзил в его руку иглу, что-то сказал Серино, и тот кивнул. Их голоса звучали невнятно, Джим куда-то проваливался вместе с кроватью, на которую его уложили, а белые ширмы росли и росли, становясь всё выше, стремясь достать до неба. Потом пришёл лорд Дитмар, присел рядом и долго смотрел на Джима ласковым и грустным взглядом.

«Держись, любовь моя, — прозвучал его голос в голове у Джима. — Теперь ты — глава семьи, всё на тебе».

Джиму хотелось крикнуть: не уходите, милорд, не оставляйте меня! Или заберите с собой, потому что мне не жить без вас! Но у него не было голоса.

«Дети нуждаются в тебе, — сказал лорд Дитмар. — Оставайся с ними. Даже если кажется, что оставаться незачем, нужно оставаться, пока можешь. Мне пора, сыновья меня зовут. А у тебя ещё есть здесь дела».

Ширмы накрыли Джима белой мёртвой пустотой.