— Столько наград у моего пушистика… Наверно, даже у генералов столько не бывает. Он такой храбрый! Самый храбрый и самый лучший во Вселенной.
Он говорил о Дитриксе в настоящем времени, как будто тот был жив. Джим перевёл на майора Шаллиса встревоженный взгляд. Тот лишь опустил голову. А Арделлидис продолжал:
— Наш тихоголосый премьер-министр сказал, что война скоро кончится. Что Комитет присылает большущую армию. Может, Дитрикс наконец приедет хотя бы в отпуск? Сколько можно воевать, в конце концов? Маленький Лу его совсем не знает. Но он так на него похож! — Арделлидис обернулся к Джиму и майору Шаллису, улыбаясь. — Уже сейчас это видно. Вылитый пушистик! И носик тот же, и бровки… Нет, в армию он не пойдёт. Ему нечего там делать. Ничего хорошего в этом нет!
Джим подошёл к нему, опустился на колени рядом с ним и осторожно взял его за плечи.
— Дорогой мой… Дитрикса нет. Он не приедет в отпуск. Это ужасно, мой милый, с этим тяжело смириться, но это так. Держись, будь сильным, хотя бы ради Лу.
— Что ты говоришь, — усмехнулся Арделлидис со странным блеском в глазах. — Пушистика нет? Что за чепуха!
Как ни тяжело Джиму было это произносить, он всё же сказал:
— Хороший мой, он погиб. Именно поэтому майор Шаллис сейчас здесь. Он приехал, чтобы лично сообщить тебе об этом и поддержать тебя.
Арделлидис перевёл недоумевающий взгляд на майора Шаллиса.
— Джейго, ты в самом деле приехал, чтобы сказать мне это?
— Увы, солнышко, — проговорил тот. — Я уже сказал, ты разве забыл?
— Нет, нет, подождите! — Арделлидис поднялся на ноги, прижимая пальцы к вискам. — Этого не может быть. Вы что, меня разыгрываете? Вы с ума сошли? Это же не смешно!
— Никто тебя не разыгрывает, солнышко, — сказал майор Шаллис. — Это в самом деле не смешно, и мы бы никогда не стали тебя так разыгрывать. Это правда.
— Да нет, нет, это не может быть правдой! — вскричал Арделлидис, вцепляясь себе в волосы.
Он не спал ни минуты, и Джим с майором Шаллисом тоже всю ночь не смыкали глаз. Арделлидис сначала не верил в то, что Дитрикс погиб, потом страшная правда до него доходила, и у него начиналась истерика, по окончании которой он опять переставал в это верить и снова говорил о Дитриксе как о живом. Приехал их с Дитриксом старший сын Джеммо — бледный и растерянный, и Арделлидис, увидев его, бросился к нему, называя его пушистиком. Стоило больших трудов убедить его, что это не Дитрикс, а Джеммо, и он, в конце концов, всё-таки узнал сына. Потрясённый и бледный как смерть Джеммо с ужасом смотрел на Арделлидиса. Он не мог вымолвить ни слова, у него дрожали руки, и майор Шаллис прижал его к себе и расцеловал.
— Крепись, сынок. Ты должен быть своему родителю опорой в горе, поэтому будь сильным. Ваша с Ианном поддержка очень нужна ему сейчас.
Утром Джим сказал Ноксу, чтобы тот заказал для Арделлидиса полное траурное облачение. Дворецкий сказал вполголоса:
— Я уже насчёт всего побеспокоился, ваша светлость. Ещё вчера с вечера я сделал срочный заказ. Его доставят к девяти утра. А в десять приедет стилист — подстригать его светлость.
Ровно в девять доставили траурный костюм, длинный чёрный плащ с капюшоном и пару изящных чёрных лакированных сапог. Арделлидис смотрел на все эти вещи с недоумением.
— Я такого не заказывал, — нахмурился он. — Зачем мне эти ужасные вещи? Я такое вообще не ношу!
— Дорогой мой, нужно это надеть, — вздохнул Джим. — Так уж полагается.
Арделлидис взял в руки костюм и разглядывал его, морщась.
— Но это же ужас! Во-первых, я терпеть не могу чёрного, а во-вторых… Ну, хотя бы эти брюки. Это ужас, а не брюки!
— Ну что ты, нормальные брюки, — сказал Джим. — Строгие, классические.
— Я предпочитаю облегающие! — воскликнул Арделлидис. — Я в этих брюках буду как микроб в чехле от звездолёта!
— Это траурный костюм, дорогой, — проговорил Джим. — Он и должен быть строгого покроя.
Арделлидис что-то вспомнил и сел, закрыв лицо руками. Джим сел рядом, обняв его за плечи.
— Мы с тобой, мой хороший. Мы все с тобой.
Посидев немного и выпив чашку чая, Арделлидис согласился надеть чёрный костюм. Хотя всё на нём сидело безупречно, он морщился, как будто вещи жгли ему кожу. Взглянув на себя в зеркало, он скривился, как от зубной боли, и отвернулся.
— Это ужас, ужас, — заплакал он. — Пушистик меня бы не узнал!
Вошёл белокурый, высокий и стройный юноша с пухлыми губами, в облегающем вишнёвом костюме с блёстками, в изящных остроносых ботинках, с чемоданчиком. Остановившись перед Арделлидисом, он проговорил тихо и проникновенно:
— Мои соболезнования, ваша светлость.
Арделлидис посмотрел на него недоуменно.
— А ты откуда взялся, Гейн? Я тебя не вызывал.
Вошёл Нокс.
— Я вызвал вашего стилиста, ваша светлость, — сказал он с поклоном.
— Какая забота, — усмехнулся Арделлидис. — Что ж, Гейн, ты весьма кстати. Мне нужно уложить волосы.
— Простите, ваша светлость, — сказал Гейн. — Нокс мне сказал, что вам нужно подстричься.
— С какой стати ты за меня решаешь, что мне делать с волосами? — нахмурился Арделлидис, поворачиваясь к Ноксу.
Нокс снова поклонился.
— Милорд, дорогой мой, осмелюсь напомнить… Так положено, когда вы облачаетесь в траур, — проговорил он приглушённым, похоронным голосом. — Особенно по супругу.
Арделлидис сел на пуфик, зажав руки между колен, обтянутых строгой чёрной тканью брюк. Уголки его губ страдальчески дрожали.
— Они издеваются надо мной, Гейн, — сказал он. — Видишь, во что они меня одели? А теперь хотят остричь. Они хотят сделать из меня чучело.
— Позвольте с вами не согласиться, ваша светлость. — Гейн открыл чемоданчик и достал оттуда ноутбук. — Я продемонстрирую вам, какие бывают стрижки, и мы подберём для вас именно то, что надо.
На световом экране он стал показывать слайды с моделями стрижек. Загрузив фотографию Арделлидиса, он примерял на него различные варианты.
— Смотрите, ваша светлость, со стрижкой вы смотритесь очень мило, — убеждал он, изящно опираясь на тумбочку. — Я бы даже сказал, юно и свежо. Особенно вот с такой. Виски и затылок — коротенько, а верх чуть-чуть подлиннее, и небольшая чёлочка. Очаровательно, не правда ли?
Арделлидис с видом мученика прикусил губу.
— Ладно… Если они хотят, чтобы я постригся, я постригусь. Какая стрижка тут самая короткая?
