Означает ли сказанное, что предки современных народов Европы были, по сравнению с нашими, слишком драчливы, жестоки, нечистоплотны? Конечно нет. Просто количество людей в Европе (очень скромное, по нынешним меркам) постоянно превышало возможности их прокорма. В любой данный момент голодала часть населения, доходило до поедания выкопанных из могил мертвецов, повсюду бродили бездомные, а рыцари жили разбоем. Войне, восстанию, смуте обязательно предшествовал неурожай. Сотни тысяч верующих не устремились бы в первый же Крестовый поход, если бы не семь подряд голодных лет перед ним.

А теперь представим себе тогдашнюю Русь и ее окраины (в те времена говорили «украины»), особенно Северо-Восточной Руси. Ее окружали густые леса. В них можно было углубляться дальше и дальше, селиться вдоль бесчисленных рек, где (цитирую Георгия Федотова) «проще было выжечь и распахать кусок ничьего соседнего леса, чем удобрять истощившееся поле». По-научному это зовется подсечным земледелием. Лес «подсекали» под корень, по возможности корчевали и оставляли лежать. Когда древесина высыхала, ее поджигали. Золу неглубоко запахивали в землю, пшеница давала богатые урожаи, но недолго. Тогда переходили на новое место.

Несомненно, при этом были стычки с чудью, сумью, весью, югрой, мещерой, мерей, муромой, это печальная, хотя исторически уже почти не реконструируемая страница нашего прошлого. Классик отечественной этнографии Дмитрий Константинович Зеленин (1878–1954) подчеркивает: «Идиллически мирная колонизация русскими Северо-Восточной Европы, заселенной раньше финноязычными племенами, – это одна из созданных историками легенд». Русское расселение шло преимущественно вдоль больших рек, и «разумеется, финно-угорские народы, занимавшиеся рыбной ловлей, не по доброй воле покинули берега рек»[10], заняв лесистые и болотистые водоразделы. Но тот же Зеленин отмечает: «Все финноязычные племена, упоминаемые в древнерусских летописях, сохранились до нашего времени». Можно добавить: в отличие, например, от исчезнувших с лица земли (точнее, с лица Британии) пиктов, и не только их[11].

То, что между славянами и финно-угорскими народами не было постоянной вражды, видно из рассказа о призвании варягов в «Повести временных лет» (под 862 годом): «Реша руси, чюдь, словени и кривичи и весь: «Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет. Да пойдете княжить и володети нами»». И далее: «И по тем городом суть находници [пришельцы] варязи, а перьвии насельници в Новегороде словене, в Полотьски кривичи, в Ростове меря, в Беле-озере весь, в Муроме мурома». О союзных отношениях говорит и то, что воевали нередко вместе. Князь Олег ведет в свой поход 882 г. «много воинов: варягов, чуди, словен, мерян, весь и кривичей». Окончательно неантагонистические отношения установились после христианизации финно-угорских народов, растянувшейся на века (Само слово «крестьянин» возникло из противопоставления русских христиан-земледельцев финским язычникам – рыболовам и звероловам.) Мирное сосуществование на Русской равнине установилось не в силу выдающейся терпимости сторон, а потому, что пространства, по большому счету, хватило всем – территория позволяла.

Подсечное земледелие располагало к перемене мест. В новом поселении за короткий срок ставился деревянный сруб. При таком обилии леса кто бы стал тратить силы и время на каменное жилище, чтобы оно потом держало на месте, как якорь? Подсечное земледелие дожило в ощутимых масштабах до XV в. – кто же от него добровольно откажется, когда по урожайности оно многократно выгоднее пахотного?

Так рождались наша экстенсивная психология и легкость на подъем, позволившие русскому этносу заселить огромные пространства. То и другое – производные нашей географии. В. О. Ключевский называет переселение и колонизацию этих пространств «основным фактором нашей истории, с которым в близкой и отдаленной связи стоят все другие ее факты» (Курс русской истории, лекция II).

Что же до западноевропейцев, у них была совсем другая география. Стиснутые ею, они не только истребляли друг друга, но и придумывали, как повысить урожаи, проявляли хозяйственную изворотливость, закладывая основы интенсивного хозяйствования. Лес часто был недоступен, строили из камня, а значит, на века. Изъяны мало-помалу оборачивались движущими силами.

В 1581 г. частная армия «соликамских баронов» Максима и Николая Строгановых – на тот момент самых богатых нетитулованных частных лиц в мире – выступила в поход против хана Кучума. Через 17 лет Сибирское ханство (это меньше четверти Сибири) было покорено, а еще полвека спустя Семен Дежнев открыл пролив между Азией и Америкой. Когда-то Д. И. Писарев (тот самый, «революционный демократ») сравнил, с учетом расстояний и затраченного времени, продвижение русских и американцев к двум берегам Тихого океана и пришел к выводу, что русское продвижение было в 5–6 раз более энергичным. Даже будучи, как мы знаем, крайним скептиком, он признал этот факт «самым красноречивым выражением нашего колоссального, железного характера».

Полученный коэффициент сильно вырос бы, соотнеси Писарев тяготы двух продвижений. Когда осознаешь, какой путь проделали наши предки, продвигаясь навстречу солнцу в направлении Тихого океана, и видишь их «стартовые позиции», волосы встают дыбом. Сама возможность появления единого государства на пространстве от Черного, Каспийского, Балтийского, Белого и Баренцева морей до Тихого океана и превращения его в мировую державу – не что иное, как чудо.

О подвиге первых освоителей великих и гиблых пространств за Уралом замечательно сказал Валентин Распутин: «Без дорог, двигаясь только по рекам, волоком перетаскивая с воды на воду струги и тяжелые грузы, зимуя в ожидании ледохода в наскоро срубленных избушках в незнакомых местах и среди враждебно настроенного коренного кочевника, страдая от холода, голода, болезней, зверья и гнуса, теряя товарищей и силы, пользуясь не картами и достоверными сведениями, а слухами, грозившими оказаться придумкой, не ведая, что ждет их завтра и послезавтра, они шли все вперед и вперед, все дальше и дальше на восток. Это после них появятся и зимовья на реках, и остроги, и чертежи, и записи «расспросных речей», и опыт общения с туземцами, и просто затеси, указывающие путь, – для них же все было впервые, все представляло неизведанную и опасную новизну»[12].

Вся история освоения Северной Азии, в особенности азиатского побережья Северного Ледовитого океана, берегов Охотского и Берингова (задолго до Беринга) морей и путей к этим берегам, порождает вопрос: что двигало казаками-первопроходцами? В этом есть загадка. Принято считать, что их манила лучшая в мире пушнина – подобно тому, как испанских конкистадоров манило золото. Но не были ли смертельные трудности и неодолимые расстояния столь велики, что уже не оправдывали никакой барыш? Вдобавок на любом отрезке их пути вокруг и так было изобилие пушного зверя – остановись и добывай (в сибирских преданиях сохранилась память о временах, когда «казачки соболя коромыслом бивали»). В стремлении первопроходцев к океанам и в их способности выполнить поставленную задачу, в их беспощадности к себе и другим было что-то еще, что-то ускользающее от нашего понимания, но несомненно связанное с особенностями народного русского характера и православной веры.

В 1648 г., когда был основан Охотск, наш первый тихоокеанский порт, население всей России не превышало 7 млн человек. При этом ее площадь составляла уже три четверти нынешней. Как при столь скромных человеческих ресурсах удалось «переварить» эти исполинские пространства, обеспечить их управление и единство, не дать распасться на княжества и куропалатства[13], как удалось наладить защиту и контроль, сбор налогов, правосудие, единообразие исполнительных органов (но единообразие гибкое, учитывающее местные особенности), преодолеть сопротивление сибирских народов, устроить пути сообщения, ямские станции, пристани, переправы, снабжение необходимым, склады, вывоз пушнины и бивня, охрану путей, почту, пограничную службу, таможни?