Москва и Литва поменялись ролями позже, в царствование Ивана Грозного, продолжает А. Л. Янов. Теперь Москва заявляет, что «во всей вселенной, кто беглеца приймает, тот с ним вместе неправ живет». А король Сигизмунд разъясняет царю Ивану, что «таковых людей, которые отчизны оставили, от зловоленья и кровопролитья горла свои уносят», выдавать нельзя. (Тут налицо некоторое упрощение: из Литовской Руси перебегали в Русь Московскую и при Иване Грозном, особенно в 1569–1584 гг., после Люблинской унии и с началом полонизации в западнорусских землях, когда католичество усилило свой напор на православие.)

Известный эмигрантский богослов А. В. Карташев утверждал, что русский народ не случайно назвал свою страну Святой Русью. «По всем признакам, это многозначительное самоопределение… низового, массового, стихийного происхождения, – писал он, поясняя: – Ни одна из христианских наций не вняла самому существенному призыву церкви именно к святости, свойству Божественному», лишь Россия «дерзнула на сверхгордый эпитет и отдала этому неземному идеалу свое сердце». Поразительно, если вдуматься. Не «добрая старая» (как Англия), не «прекрасная» (как Франция), не «сладостная» (как Италия), не «превыше всего» (как Германия), а «святая». Ряд авторов, включая известного математика и православного мыслителя Виктора Тростникова, считают, что этот идеал был достигнут, что Святая Русь, признававшая веру и служение Правде Божьей своим главным делом и главным отличием от других народов, была духовно-социальной реальностью.

Это была историческая вершина русской религиозности. Ее носители не считали слишком важными успехи в хозяйственной сфере или в соперничестве с другими государствами (если только речь не шла о спасении единоверцев).

Сегодня нам уже трудно представить себе людей, для которых вера составляла главный смысл жизни. Им, вероятно, еще труднее было бы представить себе нас.

Люди Святой Руси воспринимали православие как образ жизни и норму поведения. «Служба Правде Божьей», пусть и не вполне воплотимая в жизни, жила в народном сознании как идеал, помогая обращать в православие народы русской периферии.

Если Европа приняла эстафету христианства из рук падающей Западной Римской империи и за 10–11 веков саморазвития пришла к идее гуманизма, то Русь почти пять веков оставалась под духовным патронатом «Греческого царства» – живой и все еще могущественной Восточной Римской империи (условно названной историками, во избежание путаницы, Византией), где, как считается, постепенно побеждало нечто иное – исихазм, учение о пути человека к Богу через «очищение сердца». Гуманизм породил европейское Возрождение, исихазм на русской почве – этический и общественный идеал святости. Не видя реальной Византии с ее недостатками и пороками, русские представляли себе Царь-град почти как Царство Небесное. Греческие пастыри на Руси поддерживали это убеждение.

Если эта реконструкция верна, Святая Русь была страной преобладания счастливых людей, неважно – богатых или бедных, главное – глубоко верующих и счастливых своей верой.

При вести о пленении Царьграда агарянами в 1453 г. Русь ощутила себя сиротой. Зато теперь она уже с полным основанием могла отнести к себе Первое послание апостола Павла, обращенное к христианам, живущим среди язычников: «Вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованы». Наши предки окончательно пришли к убеждению, что они богоизбранный народ. Это убеждение держалось долго. Русские правители на столбах кремлевского Архангельского собора соотнесены с библейскими царями, в росписях 1564–1565 гг. образы русских князей продолжают генеалогию Христа и праотцев.

Восприятие себя богоизбранным народом порождало, конечно, и грех гордыни. Гордыня распространялась на отношение к иностранцам, не мешая, впрочем, купеческим делам. Адольф Лизек, секретарь австрийского посольства ко двору Алексея Михайловича, писал, что русские «в делах торговых хитры и оборотливы, презирают все иностранное, а все свое считают превосходным». Сирийский араб-христианин Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха Макария, описавший поездку отца в Россию в 1655 г., свидетельствует («Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII в., описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским». – М., 2005): «Торговля московитов деспотичная, торговля сытых людей <…>. Один еврей (принявший христианство), состоявший переводчиком при врачах царя, говорил нам, что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты и их превосходят». Эти черты мы видим сегодня в самых прямых наследниках Святой Руси – старообрядцах. Они сохранили и чувство превосходства (если чужой прикоснулся к их посуде, они ее выбрасывают), и предпринимательскую хватку.

Хронологические рамки и даже географические очертания Святой Руси, конечно, расплывчаты. Напоминая, что в истории долго хорошо не бывает, В. Н. Тростников отводит ей, тем не менее, три с половиной века: от времен Ивана Калиты до начала Петровских реформ. Святую Русь не смогли поколебать, по его мнению, ни правление Ивана Грозного, ни Смута, ни даже Раскол (в последнем можно усомниться), потому что культурная надстройка оставалась идеально соответствующей своему православному базису. Соответствие было достигнуто, видимо, к XIV в. «Элементы языческой культуры были переосмыслены, – поясняет Тростников. – Перун превратился в Илью-пророка, Радоница – в день поминовения усопших и так далее». Новые же элементы, заимствованные из Византии, были усвоены столь органично, что это дает право говорить об «исключительной пластической одаренности русского народа».

Русский народ нравственно вырос на Библии, вернее, на ее конспекте, Псалтыри. Не зря это источник наших пословиц. В России даже был построен Новый Иерусалим (на Истре). Ирония судьбы состоит в том, что Русь не сомневалась в своем превосходстве над другими царствами как раз до патриаршества Никона, строителя Нового Иерусалима. И вдруг: и книги у нас неправильные, и персты складываем не так, и даже имя Спасителя произносим неверно. Это был страшный удар по мироощущению. Ощущение святости неотделимо от чувства превосходства. Святую Русь, пережившую потрясение Раскола и продолжающую ощущать себя святой, представить сложно. Никоновская реформа была одним из поворотных пунктов в эволюции русского этноса. Многие источники отмечают последовавший за ней упадок нравов. Хронологически совпадает она и со становлением крепостничества.

Исключая Святую Русь из рассмотрения, как это делают практически все исследователи, невозможно понять нашу историю и наш характер, невозможно понять и особое обаяние старой России, сохраненное кое-где литературой (назову «Лето Господне» Ивана Шмелева) и обрывочно ощутимое в старых городах – в провинциальных и даже в столичных, но более всего – в церквях.

Что такое крепостное право? Это совокупность юридических норм и обычаев, постепенно закрепивших полную зависимость большинства крестьян от феодалов. Невозможно назвать точную дату, до которой крепостное право было еще неполным, а с ее наступлением приобрело законченный вид. Можно лишь сказать, что черты безвыходности оно приобрело к концу XVII в., а наиболее суровые формы – к середине следующего. Но тогда же, и даже несколько раньше, началось его медленное вырождение и изживание.

Что такое крепостное крестьянство, откуда оно взялось? Как немногим удалось закабалить многих? Опыт показывает, что даже вполне просвещенные и начитанные люди наших дней не могут это внятно объяснить. В школе нам не рассказывали о том, как это произошло.