Мэсси окончательно залился краской. Он отвернулся от меня, а когда заговорил, голос его дрожал.

— Это так, но бедняжка Эйлин выделялась из всех. Мы все не можем ее забыть.

— Это почему?

— Потому что молодой Далтон сбежал от нее за неделю до рождения ребенка. И через месяц после того, как он родился, Эйлин сама решила, что не может больше терпеть. Она оставила ребенка на паперти, вернулась домой, закрыла все окна в кухне, включила газ и умерла. Не вынесла стресса: гибель сына, бегство молодого мужа, депрессия после родов… Один Бог ведает, какая тьма преследовала одну из его дочерей и заставила принять такое решение.

Мэсси повернулся ко мне, и я увидел, как по его гладкому лицу без морщин текут слезы.

— Такая красивая девушка… слишком красивая, слишком доверчивая, слишком поспешно садилась на колени к привлекательному юноше, настолько живая, что не могла с этим сладить, и никого рядом, кто мог бы поправить ее, научить, помочь вырасти. Такая красота… и все прахом.

Он покачал головой и вытер лицо большим белым платком.

— Простите меня. Вы абсолютно правы: есть люди, которых я венчал в прошлом году и, возможно, не смогу узнать, если они сейчас войдут в ту дверь. Но забыть Эйлин Кейси невозможно.

— Что случилось с ребенком?

— О, Говарды обо всем позаботились. Заплатили за похороны, столько было цветов, а потом устроили усыновление ребенка знакомой семьей.

— Как это им удалось? Разве не нужно было обращаться в какое-то агентство?

— Теоретически да, на практике же Джон Говард являлся председателем агентства по усыновлению, а два члена этого агентства оказались его бывшими студентами, а еще один был капелланом в Медицинском центре Говарда, а усыновитель оказался одним из старых коллег Говарда. Так что все было сделано быстро, шито-крыто. Ребенок попал в хорошую уважаемую семью, очень хорошую семью.

Было что-то саркастическое в том, как священник произнес эти слова, что, вместе с его явной привязанностью к Эйлин Далтон, мгновенно вызвало во мне глубокую к нему симпатию.

— Они и дом забрали?

— О нет. Понимаете, на документах стояла подпись этого типа Далтона. И дом не был заложен. Через какое-то время мэрия загородила его щитами. Дети там баловались сидром, устраивали всякие игры. Там живут только последние полтора года. Я слышал, будто его продали и последний владелец сдал его. По-моему, Далтон был где-то поблизости все это время.

— Какой это дом? — спросил я. — Второй на террасе сразу за церковью?

— Правильно, — подтвердил он. — Пирс-террас. Откуда вы знаете? Да, вы ведь детектив, совсем забыл. Полагаю, вы это нарыли, мистер Лоу.

Я поднялся, чтобы уйти. Он собрал регистрационные книги.

— Кстати, вы оказались абсолютно правы еще насчет одной вещи.

— А именно?

— Решив, что я показывал эти книги кому-то еще.

— Это был молодой человек, стройный, длинные темные волосы, хорош собой?

Святой отец Мэсси рассмеялся и сказал:

— Бог мой, совсем нет. Как раз наоборот: толстый, рыжий и старый. Сказал, что он юрист в фирме Говардов. Приятный человек, только глаз не радует. Я уверен, вы его знаете. Деннис Финнеган.

В церковном дворе около моего «вольво» кто-то стоял. Подойдя поближе, я разглядел, что это был Джерри Далтон и он засовывал что-то под мои «дворники». Я замедлил шаг, стараясь подобраться к нему поближе, пока он меня не заметил, но автомобильный гудок заставил его обернуться. Он взглянул на меня и кинулся бежать к дороге, я за ним, но у него была большая фора да еще двадцать лет. На другой стороне дороги его в «панто» ждала Анита. Джерри сел рядом с ней, и они уехали. Эмили нигде не было видно. Я снова перепрыгнул через низенький забор и постучал в дверь дома Далтона — один, два, три раза. Я открыл крышку, закрывающую щель для почты, и крикнул:

— Эмили? Эмили, это Лоу.

— Уходите.

— Эмили, твой отец волнуется. Сандра тоже. Я лишь хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

— Мою мать убили, а копы считают, что это сделал мой отец; разумеется, я в полном порядке.

— Ты можешь открыть дверь? Могу я с тобой поговорить?

— Нет, пожалуйста, оставьте меня в покое.

— Мы должны верить, что Шейн невиновен.

— Почему? На его месте я бы ее давно убила. Они ненавидели друг друга.

— Не думаю, что это правда.

— Кто вы такой, черт возьми? Что вы вообще обо всем этом знаете?

— То, что ты мне рассказала. Еще я знаю про Стивена Кейси и что Эйлин Кейси — мать Джерри Далтона. Я также знаю, что вы с Джерри хотите во всем этом разобраться. Я тоже этого хочу. Но мне нужна твоя помощь.

Длинная пауза, затем звуки рыданий.

— Эмили?

— Ладно, я позвоню папе. Но пожалуйста, не говорите ему, где я. Мне нужно время, чтобы побыть одной. Я здесь в безопасности.

Снова рыдания. Я опустил клапан ящика.

Вернулся к машине, достал конверт из-под «дворников» и положил его в карман. Сейчас у меня не было времени с ним разбираться. Шейн Говард приедет к церкви Святого Антония в шесть часов с деньгами в сумке, и мне нужен был напарник на случай, если понадобится следить затем, кто возьмет деньги.

Имелся в жизни Томми Оуэнса один факт, который он старательно пытался скрыть. Можно даже сказать, что он посвятил сокрытию этого факта всю свою трудовую жизнь, если, конечно, говорить о «трудовой жизни» Томми можно было всерьез. Дело было в том, что его мать работала учительницей, у них имелись собственные полдома, и хотя его отец допился до смерти к сорока трем годам, он был не только пьяницей, но и гражданским служащим, а не просто забулдыгой-работягой. Иными словами, Томми принадлежал к низшему среднему классу, или слою общества, считавшемуся таковым в то время в Ирландии (это не всегда имело отношение к деньгам). Но с самых ранних лет Томми хотел общаться только с хулиганами и сорвиголовами, и его учителя, сначала ругавшие его за плохое поведение и низкие отметки, в конечном счете почувствовали облегчение, что дело не обернулось худшим образом. Всем нравилось говорить, что от Томми нет реального вреда, но это было неправдой; он скверно обращался с другими детьми, и теперь, оглядываясь назад, я могу сказать, что он был злобным и гнусным, так же как и я и многие другие. Но Томми всегда умудрялся делать вещи, в конечном счете оборачивавшиеся против него самого. Он попадал в еще большую беду и оказывался настоящим лузером. Он отвечал этому определению по всем статьям: вы всегда чувствовали, что в глубине души Томми хочет, чтобы его поймали. Он никогда не был человеком, какого хотелось бы иметь рядом в случае кризиса. С другой стороны, друзей у меня было не много, так что не имелось выбора. За исключением нескольких полицейских, но они не годились для дела с передачей выкупа или, после последней ночи, для чего-либо другого в данный момент.

Сэди Оуэнс обняла меня при встрече.

— Эд, мальчик мой. Надеюсь, ты пришел, чтобы вытащить его из этого состояния, — предположила она. — Когда он бушует, это хоть какое-то развлечение, но когда он дуется — этого вытерпеть невозможно.

Сэди выглядела на пятьдесят, когда ей было тридцать пять, с цветовыми пятнами в волосах и разноцветными «этническими» юбками и рассеянным видом, который не всегда скрывал, насколько она на самом деле умна; сейчас ей было семьдесят, но она все равно выглядела на пятьдесят, вот только волосы поседели и бедра стали пошире. Она подмигнула мне из-за очков с толстыми линзами, которые всегда носила, и скрылась в кухне.

Обычно вывести Томми из плохого настроения было трудно, даже если — особенно если — в ссоре виноват был он сам. Все равно что иметь подружку, только без сопутствующих плюсов. Но мне приходилось торопиться. Поэтому я выключил какую-то идиотскую передачу, которую он смотрел, сел напротив него, поставил спортивную сумку, принесенную с собой, и начал:

— Томми, я считаю, что Рейлли, работая вместе с Шоном Муном или без него, снова надавили на Шейна Говарда и шантажируют его. Они назначили передачу денег на шесть часов сегодня у церкви Святого Антония в Сифилде. Я хочу проследить, куда они оттуда поедут, когда получат наличные. Ты мне поможешь? И тогда будем считать, что мы квиты.