Токо — убийца, Джек-потрошитель! Эта мразь входила в первую десятку отъявленных преступников! Я чуть было не рассмеялся.

Никогда в своей жизни не читал столько чепухи.

— А разве он не рассказывал тебе об этом?

— О чем?

— Что его разыскивали за убийство.

— Да он не был на это способен, — рассмеялся я.

— Он никогда не рассказывал тебе про это убийство?

— Хватит! Этот желторотый слюнтяй с цыплячьим сердцем? Слушайся он меня, его никогда бы не убили. Джек-потрошитель, о Господи, какая чушь…

— А почему ты думаешь, он решился на побег всего за десять месяцев до освобождения? Должен был предстать перед судом, вот почему. Это был его единственный шанс. Терять ему было нечего. Ты что, считаешь меня круглой идиоткой?

— Ну, хорошо. Он был убийца, закоренелый убийца.

— Не стоит ревновать, — отрезала Холидей.

— Ревновать? К нему? К этому желторотому воришке?

Она сделала шаг вперед и хлестнула меня по лицу. Я инстинктивно закрыл глаза и ударил ее коленом в промежность. Раздался глухой, протяжный стон. От сознания, куда я ударил, стало не по себе. Во рту появился солоноватый привкус крови. Я отправился в ванную и ополоснул лицо холодной водой, а когда выпрямился, увидел Холидей.

— Не будем ссориться, — сказала она.

— Я тебя прощаю. Кстати, что ты собираешься делать с его телом?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты должна сделать заявление, сестра все-таки. Они знают, что ты навещала его в тюрьме. Если они не смогут связаться с тобой, то подумают, что ты замешана в этом деле.

— Подумают? Да они уже давно это знают, — она резко повернулась и вышла, а уже через минуту появилась с газетой в руке.

«Тюремный инспектор допросил Бейкона, почтальона, доставлявшего письма Токованды к своей сестре. Он признал, что предупредил ее, когда полиция перехватила письмо к ней».

— В тот же момент, когда почтальон сказал мне, что письмо в руках полиции, я поняла — Токо не жилец, если только не опередить полицейских. Через своего знакомого связалась с Мейсоном, и он все устроил. Единственная проблема была в том, чтобы успеть вытащить его оттуда до появления полиции.

— У тебя хорошие друзья: почтальон, какой-то парень в Чикаго, Мейсон. Да, ни единого врага во всем свете.

— Старый ревнивец.

— Чушь, — возразил я. — Я не ревную. Встретил тебя пару недель назад и вряд ли увижу когда-нибудь в будущем.

Ее глаза сузились, она сняла свой зеленый жакет и театральным жестом перекинула его через плечо, двумя руками стянула с себя блузку и швырнула мне в лицо, а пока я избавлялся от нее, расстегнула юбку. Бюстгальтера на ней не было. Потом она освободилась от трусиков, бросила их за кровать, сделала пару шагов ко мне и замерла, широко расставив ноги и уперев руки в бедра.

— Повтори, что ты сказал, — потребовала Холидей. — Скажи мне, что завтра ты меня уже не увидишь.

Я дал ей пощечину, она с Приглушенными рыданиями упала на кровать, и я рухнул на нее сверху, понимая, что она была абсолютно права.

— Ну послушай, — начал я, пытаясь перевернуть ее на спину. — Выслушай меня.

Она судорожно сглотнула и буквально впилась в мои губы притянув меня к себе. Последнее, что я еще запомнил — это шум воды, льющейся в ванной…

Спешащие на работу люди заполнили автобус. Я опустил свой десятицентовик в кассу и протиснулся в заднюю часть салона, держа в руках бумажный коричневый пакет с едой, и всем было ясно, что я тоже направляюсь на работу. Первые страницы газет по-прежнему занимали сообщения о нашем побеге, но передовицы уже переключились на морскую катастрофу. «Эйкрон» затонул во время шторма где-то у берегов Нью-Джерси с семьюдесятью тремя членами экипажа и пассажирами на борту, включая командующего военно-воздушными силами, контрадмирала Мофетта. Все разговоры были только об этом. На меня никто не обращал внимания, и мой коричневый пакет был, пожалуй, не нужен. Я сошел на углу с шестью или семью другими пассажирами и направился к гаражу, как будто все годы только этим и занимался.

Джинкс с Мейсоном поджидали меня в конторе.

— Хочу тебя предупредить, — начал Мейсон, — не стоит терять времени впустую.

— А я хочу поскорее рассчитаться за Холидей, — успокоил я его и посмотрел на Джинкса. — У тебя все готово?

— Как договаривались, но боюсь сначала надо рассчитаться с Мейсоном.

Я посмотрел на Мейсона. Тот с хитрой ухмылкой поглаживал воображаемую бороду.

— Я сбрил их на прошлой неделе, — заметил он.

— Не понял.

— Бакенбарды, — пояснил Мейсон. — Ты что, думаешь я Санта-Клаус? Десять процентов — и я смогу привести машину в порядок! Или ты считаешь, что гонял на самосвале?

— Это Джинкс сказал тебе о десяти процентах? — переспросил я с улыбкой. — Он просто меня не понял…

— В таких вещах я не ошибаюсь, — перебил меня Джинкс. — Речь была именно о десяти процентах.

— Разговор был о двадцати пяти, Джинкс, — я подмигнул ему, так чтобы Мейсон мог заметить это, и думал, что я у него на крючке. — Двадцать пять процентов Мейсону за машину.

— Это уже лучше. Кстати, говорят, тебе не понравился цвет моего «Зефира»?

— Мне и сам он не нравится, — с этими словами я бросил свой сверток в мусорную корзину. — Слишком бросается в глаза. Мне нужен черный форд с мотором «Меркьюри», как у полицейских…

— Ну, пока для тебя и «зефир» не так уж плох!

— Сгодится для этой работы, но в последний раз. А затем ты достанешь мне черный форд с номерными знаками другого штата, восемь или девять комплектов…

— О Господи! — воскликнул он. — Для оборванца, чей дом — тюрьма, у тебя неслабые запросы!

Я проигнорировал его реплику и повернулся к Джинксу — А как насчет оружия?

Тот кивнул на Мейсона.

— У него все есть.

— Говорили, ты не любишь револьверы, — вставил Мейсон.

— Ты прекрасно знаешь, что мне нужно.

Он поколебался с минуту и достал из верхнего ящика стола пару вороненых автоматических кольтов с отделанными костью рукоятками. Я примерил их в руке, положил один на стол и разрядил оставшийся. Проверил упругость подающей пружины, снова зарядил его, занялся оставшимся и посмотрел на них.

— Господи, какое представление ты нам устроил, — саркастически заметил Мейсон.

Я изо всех сил резко ударил его носком ботинка по больной ноге. Он заревел и сложился пополам. Когда же он выпрямился, лицо было перекошено от боли.

— Не надо говорить со мной таким тоном, никогда, — посоветовал я.

— Господи! Ральф, — прохрипел Джинкс. — Какого черта…

— Ты понял? — снова обратился я к Мейсону. — Не говори мне больше об этом.

— Это уже слишком, убирайся отсюда!

Я даже не посмотрел в его сторону.

— Сколько я тебе должен за эту пару?

— Убирайся, — тут он снова застонал. — Хватит, убирайся.

— Так сколько?

Мейсон зло посмотрел мне в глаза. Наконец заговорил.

— Пару сотен за оба.

— Ну вот и договорились, — я знал, что это слишком много, но спорить не хотелось. — Ну пошли, — обратился я к Джинксу.

— Деньги, — потребовал Мейсон.

— Через часок занесу, — успокоил я его. — Рассчитаюсь сразу за все, включая черный форд. Не переживай, скоро вернусь, и ты это знаешь…

Он уселся на стул и поджал свою искалеченную ногу, бережно устраивая ее как младенца. На лице его по-прежнему застыла гримаса боли. Я кивнул Джинксу, и мы отправились в гараж забрать «зефир».

— О, Господи, Ральф, — начал Джинкс, как только мы тронулись, — не надо было делать этого, ведь он же калека…

— Тем более ему нужно быть поосторожнее в выражениях.

Мы выехали на улицу и влились в поток транспорта.

— Да, но без его помощи…

— Не он, так кто-нибудь другой. Все дело в «капусте». Ты только посмотри на этих молодчиков, Кэрписа, Дилинджера, Пирпонта. С их мозгами и начальной школы не закончить. А они процветают. Ответ один — деньги. Если им потребуется Мейсон, они его купят. То же и насчет полицейских. У них есть баксы и никакой шериф не помеха…