В толпе раздались смешки. Кто-то сострил:

— Его толстуха только лежать может.

Руник со строгим лицом поднял руку, осаживая шутника:

— Не надо смеяться над Коросом. Мы все уважаем его. Он хотел сделать как лучше. Но он ошибся. Все ошибаются. Ведь, правда, Зукун?

Вождь аж заскрипел зубами, услышав двусмысленный вопрос брата. Кроме того, ему очень не понравилось, как Руник вмешивается в управление племенем, нарушая его полномочия. Но ему приходилось терпеть поведение брата, потому что тот слишком много знал и мог рассказать сородичам. Поэтому Зукун с многозначительным выражением лица утвердительно кивнул головой. Руник продолжил:

— Я думаю так. Пусть Ора идет к себе в шалаш. Пусть охотники возьмут тело Похуна и отнесут его в шалаш Оры. Она приготовит жамуша для последней дороги. Я правильно говорю, вождь?

Руник обернулся к Зукуну. Тот выступил вперед:

— Руник сказал так, как думал я. Мы простимся с Похуном завтра. А сегодня, когда солнце встанет в средину*, мы будем лить воду и просить совета у Оман Озары. Сейчас идите.

Сиук не находил себе места. Сегодня на общем совете племени должна решиться судьба Вады. Если сородичи согласятся, что дочь колдуньи надо разыскивать, Сиук бросится по следу быстрее самого быстрого оленя и обязательно найдет свою невесту. Он в этом не сомневался, потому что верил: Вада жива и ждет пока он, Сиук, придет к ней на помощь.

А если племя откажется от поиска девушки? О таком не хотелось думать. Сиук гнал подобную мысль из головы. Если так случится, то что-то произойдет и с ним. Он еще не знал точно, что тогда сделает, но одно для него не вызывало сомнения — он ни за что не допустит такого, чтобы Вада погибла без его помощи.

Маясь от безделья, юноша дошел до землянки, где коротал время в заточении Дул, и заглянул в лаз. Дикарь меланхолично играл на своей свирели. Увидев сына вождя, он оторвал инструмент от губ и опасливо покосился на Сиука.

— Эй, Дул!

— У?

— А зачем вы хотели похитить Ваду?

— Вожак велела.

— Этот, Урик, которого мы убили?

— Угу.

— А зачем?

— Чиво?

Сиук крякнул — какой бестолковый:

— Зачем, говорю, похитить Ваду хотели?

— Не знай. Откуда моя знать? — огрызнулся Дул.

— Сейчас дам по морде, сразу узнаешь.

Дикарь не ответил. Только обиженно засопел. Сиук понял, что переборщил, и зашел с другой стороны:

— Ты, правда, знаешь, где Вада?

Дикарь помолчал. Поди, разберись в этих бледнолицых. Сегодня уже сказал один раз правду про ящера — только неприятность вышла.

— Так знаешь, или нет?

— Ну, знай. До реки — знай, дальше — не знай.

— А до реки точно доведешь?

— Доведу, — буркнул Дул. — Если не уйду в айки.

— Чего-чего? — не понял Сиук.

— Ну, если не умру, по-вашей.

— А зачем тебе умирать?

Дикарь подумал: говорить — не говорить?

— Моя-то, может, и не за чем. Ваша грозилась убить.

— Кто?

— Эта, брата вождя.

— Руник, что ли?

— Угу.

Сиук насторожился. Намерения дяди нарушали все его планы. Если дикарь умрет — кто тогда поможет найти Ваду? Нежели Руник этого не понимает?

— А зачем он хочет тебя убить?

Дул замялся, разговор становился скользким. У него было одно интересное предположение, но озвучить его Сиуку он боялся. Кто его знает, как этот молодой горячий воин среагирует? Не вышло бы хуже. Дулу неоднократно за его относительно короткую, но богатую на приключения жизнь, приходилось страдать за длинный язык. В этот раз он решил промолчать, вернее, умолчать, сообщив Сиуку другую версию:

— Ну, говорила, что я людоед.

И добавил с обидой:

— А я ваших и не того. Не кусала, даже.

Сиуку стало неприятно. И сейчас, спустя несколько дней, у него из головы не шла сцена казни и поедания сородичей глотами Урика, которую он наблюдал от начала до конца от опушки леса. И хотя он понимал, что Дул к этому непосредственно не причастен, вид дикаря внезапно вызвал у него злость. Сиук отошел от землянки и спустился к ручью. Там долго, до ломоты в зубах, пил холодную воду.

Вода напомнила ему про предстоящий обряд гадания. Что там скажет Оман Озара?

— Я хочу, чтобы Оман Озара сказал так, — закончил Зукун и требовательно взглянул на сестру. Уна тяжело вздохнула. Перед нелегким выбором поставил ее брат.

Полчаса назад Зукун уединился в шалаше с Уной. Предстоял ответственный совет с Духом Огня, и надо было обсудить организационные вопросы. Даже в безалаберные и стихийные времена Каменного века оргвопросы, порой, решали все. И Зукун, как вождь и один из старейшин племени, прекрасно знал это правило. До встречи с Уной у него состоялся очередной нелегкий разговор с Руником.

— Что с тобой, Зукун? В твоей большой голове мысли ходят взад-вперед, будто в тесной пещере, — голос брата звучал участливо. — Ты не можешь решить, как правильно поступить, а это плохо. Для всех плохо. Когда человек стоит под деревом, которое уже наклонилось, не надо гадать, куда оно упадет. Оно упадет на тебя, если ты не уйдешь в сторону.

Они сидели в шалаше Зукуна на потрепанной медвежьей шкуре. Руник был возбужден, как будто пожевал допы*.

— Смотри, Зукун, что получается. Если мы найдем Ваду, то ее надо отдать Вирону. Иначе позор для тебя и племени. Вождь 'леопардов' не умеет держать слово. Обещал отдать женщину и не отдал. Но обычай гласит: мужчина может взять женщину только тогда, когда она захочет стать жамой этого мужчины. Все знают — Вада хочет стать жамой Сиука. И Сиук, твой сын, хочет. Как ты мог обещать Вирону, отдать ему Ваду? Опять позор.

Руник укоризненно покачал головой, показывая, как ему стыдно за брата:

— Но если не отдать Ваду, то Вирон оскорбится и начнет войну. А это уже не позор, а большая беда для племени. А все из-за чего? Из-за тебя, вождь. Если ты расскажешь об этом на совете племени, что решат наши сородичи? Они решат — старый Зукун совсем потерял ум. Нельзя одной стрелой попасть в оленя и куропатку. Так не бывает. Что делать, брат?

Вождь сидел с насупленными бровями. Он бы с удовольствием сейчас надавал тумаков Рунику, который говорил так, будто давил на больной зуб. Противно и обидно слышать укоры от младшего брата. Но что ответить, если это правда?

— Пора принять решение, брат. Зачем искать Ваду, если от нее столько хлопот? Лучше сказать Вирону, что она пропала. А ему предложить другую девушку. Младшая дочь Оры не имеет жамуша. Ты видел, какие у нее бедра? В два раза толще, чем у тебя. Ей давно нужен жамуш. Ора поговорит с ней — разве она откажется от Вирона? И Вирону она понравится.

Зукун в волнении теребил изувеченное ухо:

— А Уна? Что она скажет?

— А что Уна? Она твоя младшая сестра. И вообще, что у нас за дела в роду? Женщины начали принимать решения за мужчин? Может, мы еще Уну вождем выберем?

Руник, то ли дразня брата, то ли невольно подражая, теребил себя за мочку уха. Он сильно походил на Зукуна, только ростом не выдался. Получилась уменьшенная копия. Даже уши такие же оттопыренные, но помельче. Зукун, как сидел на корточках, так, не вставая, и двинул Руника, метя в левое ухо, но угодил в скулу. Братец полетел кувырком, вскочил, оскалился:

— Ну, ты, Зукун!

Тут же смягчил тон:

— Что я такого сказал? Разве я не прав?

— Говори, да не заговаривайся, — пробурчал вождь, остывая. Чего он вспылил? Руник озвучил собственные мысли Зукуна. Примерно то же самое он в последние дни и думал, перебирая варианты. Нет, получается, другого выхода?

— Ну, так как, Зукун? А то, я не знаю, если я не прав. Тогда расскажи на совете о Вироне и Ваде. Пусть племя решает.

Руник, хотя и встал из предосторожности у выхода из шалаша, продолжал ненавязчивый шантаж.

— Я согласен с тобой, — угрюмо сказал Зукун. — Раз уж так получилось.

— Тогда еще, Зукун, — настойчивый братишка дожимал до конца. — Люди после смерти Похуна совсем злые. Давай этого дикаря, того… на жертвенном костре.