Обжигало шелъ сзади и говорилъ:

— Я, Авдотья Силантьевна, не отъ жалости, а васъ жалѣючи. И такъ уже вы много пили сегодня. Завтра будетъ головка болѣть.

— Не ваша забота. Будетъ голова болѣть, такъ спохмелюсь и полегчаетъ.

— А вотъ этого-то я еще больше боюсь. Зачѣмъ? Съ какой стати опохмеляться? Развѣ вы пьяница? Вы душистый бутонъ…

— Вотъ слова-то улещливыя говорить, такъ на это васъ взять, вы мастеръ, а пивкомъ угостить? такъ отлыниваете, продолжала все свое Дунька, сѣла на скамейку и вдругъ спохватилась, что около нея нѣтъ ея подруги Матрешки. — Матрешка! Матрена! Гдѣ Мартена? крикнула она.

— Да сейчасъ съ печникомъ Клементіемъ тутъ была… Должно быть въ маленькую калитку черезъ прикащицкій палисадникъ на дворъ ушла, отвѣчала пожилая женщина, вышедшая за ворота съ ведромъ въ рукѣ.

— Увидяшь ее, Алексѣевна, такъ скажи, чтобы она сюда гостинцы ѣсть шла. У меня гостинцы. Вотъ жаднаго человѣка, нашего обжигалу, на гостинцы я распотрошила.

— На покупку гостинцевъ, Авдотья Силантьевна, я вовсе не жаденъ и готовъ вамъ ихъ хоть каждый день покупать, оправдывался обжигала. — А вотъ пиво…

— И отчего вы такъ пиво ненавидите — вотъ что я понять не могу.

— Я его не ненавижу, я подчасъ его даже самъ пью, а вотъ когда такая молоденькая и хорошенькая дѣвушка, какъ вы, его пьетъ, да къ тому-же въ трактирѣ, то у меня даже сердце кровью обливается.

Дунька посмотрѣла на него и покачала головой.

— Богъ знаетъ, что вы такое говорите! сказала она, запихивая въ ротъ карамельку.

— Говорю тоже, что вамъ сказала-бы ваша мамаша. У васъ есть мамаша?

— Есть. Она въ Разуваевѣ у урядника въ стряпухахъ живетъ. Это сорокъ верстъ отсюда.

— Знаю. Тоже самое сказала-бы вамъ и ваша мать, говорю я, ежели-бы она увидала, какъ вы съ разными пьяницами пиво пьете. Та даже-бы заругалась.

— Не посмѣла-бы… Я ей помогаю, я ей деньги отъ своей заработки посылаю, а она вдругъ будетъ ругаться! На прошлой еще недѣлѣ я ей три рубля послала.

— Она любя васъ заругалась-бы…

— Ахъ, оставьте пожалуйста! И такъ скучно, и такъ башка трещитъ и выпить хочется, а вы тутъ надъ самымъ ухомъ какъ шмель жужжите. Куда это Матрешка запропастилась? Пойти ее поискать.

Дунька хотѣла встать. Обжигало удержалъ ее.

— Посидите еще немного. Дайте поговорить съ вами, сказанъ онъ.

— Да вѣдь вы чортъ знаетъ что говорите. Даже слушать тошно, отвѣчала Дунька, сдаваясь на просьбу обжигалы и опускаясь опять на скамейку. — Давайте тогда хоть папироску, что-ли.

— Сдѣлайте одолженіе, выхватилъ обжигало коробку съ папиросами изъ кармана и, открывая ее передъ Дунькой, прибавилъ:- Я давно-бы предложилъ, но не зналъ, что вы курите.

— Курю иногда, коли ежели въ мужчинской компаніи, отвѣчала Дунька, закуривая папиросу и откладывая въ сторону тюрюки съ гостинцами. — Ни карамелекъ не могу ѣсть, ни орѣхи не грызутся, прибавила она. — А все оттого что пива хочется выпить.

— Можно присѣсть около васъ, Авдотья Силантьевна? спросилъ обжигало, все еще стоявшій до сихъ поръ.

— Всѣмъ сказала-бы, что можно, а вамъ скажу, что нельзя. Не стоите вы этого. Я просила пивка купить, а вы не купили.

— Послѣ завтра я васъ пивомъ угощу. Послѣ завтра праздникъ, вы не будете работать и я васъ угощу и даже самъ съ вами выпью.

— Да врете вы! недовѣрчиво посмотрѣла на обжигалу Дунька.

— Подлецомъ насчетъ своего слова никогда не былъ, гордо отвѣчалъ тотъ. — Такъ ужь и быть, извольте… Угощу и самъ съ вами выпью.

— Вотъ диво-то будетъ! Да вѣдь тогда всѣ деревенскія собаки залаютъ, когда мы съ вами придемъ въ трактиръ. Ну, садитесь, коли такъ.

— Мы дома выпьемъ-съ… У себя на заводѣ. Отправимся съ вами за глиняную выемку на лужокъ, сядемъ около кустиковъ и на легкомъ воздухѣ… Я захвачу ситника и ветчины, захвачу яицъ, гостинцевъ и будетъ это у насъ на манеръ обѣда, сказалъ обжигало, садясь.

— Ну, ладно. Это стало быть во вторникъ. Во вторникъ праздникъ. До обѣда я буду работать, потому мнѣ хочется къ средѣ пять тысячъ кирпичей сдать, а послѣ обѣда пойдемте. Вы сколько пива-то купите? Я хочу и Матрешку съ собой взять. Можно Матрешку съ собой взять?

— Нѣтъ, ужъ я попросилъ-бы васъ, что-бы вы были однѣ. Я хочу обширный разговоръ съ вами завести.

Дунька лукаво улыбнулась и произнесла:

— Ну, ладно. А только вы побольше пива-то захватите. Ужь въ кои-то вѣки разъ угощать будете, такъ надо хорошо.

— Не говорите, Дунечка, такъ… Не раздражайте моего сердца, — упрашивалъ обжигало. — Когда вы вашими ангельскими губками говорите о пьянственныхъ предметахъ, у меня всѣ нутренности поворачиваются, а въ головѣ дѣлается какъ-бы полоумство какое.

— Вотъ странный-то вы человѣкъ! усмѣхнулась Дунька. — Совсѣмъ странный. Знаете что?.. Вѣдь вы порченный, это у васъ порча. Смотрите, даже поблѣднѣли, даже въ лицѣ измѣнились.

— Слышать не могу въ вашихъ устахъ такія слова.

— Порча, порча это у васъ. И эта порча у васъ отъ книжекъ, Глѣбъ Кирилычъ. Вы вѣдь, говорятъ, все книжки читаете. Право слово, отъ книжекъ.

— Книжки я дѣйствительно люблю читать въ свободное время, а только это не отъ нихъ-съ. Книжка умъ человѣку даетъ и понятіе.

— Однако зачитаться-то вѣдь можно. Когда я жила при матери въ Разуваевѣ, то въ пяти верстахъ отъ насъ былъ одинъ баринъ, который книжки читалъ. Усадьба у евоннаго отца тамъ и самъ онъ молоденькій, премолоденькій. Читалъ, читалъ тоже вотъ такъ — и вдругъ у него помутилось въ головѣ, сталъ какъ полоумный ходить, пошелъ на охоту, да и застрѣлился въ лѣсу. Послѣ нашли… Лежитъ… И пуля вотъ въ это мѣсто… Я бѣгала смотрѣть, когда его въ усадьбу привезли. Вотъ и съ вами тоже можетъ случиться.

— Ежели случится, то отъ другаго предмета! — вздохнулъ обжигало.

— Вы про что читаете-то? — спросила Дунька.

— Сочиненія Пушкина у меня. Стихи-съ… Полтора рубля въ Петербургѣ заплатилъ. Нѣсколько книжекъ… Вотъ другой-бы на четверть водки эти деньги, а я книжки купилъ. Потомъ у меня есть «Путешествіе на луну»… Какъ одинъ человѣкъ…

— Ахъ, страсти какія! Да развѣ можно на луну?.. Послушайте, а есть у васъ пѣсни?

— Пѣсенъ нѣтъ. «Таинственный монахъ» есть. Очень интересный романъ.

— Вотъ ежели-бы у васъ пѣсни были, то я попросила-бы васъ почитать и сама послушала-бы…

— Авдотья Силантьевна! Я куплю-съ… Въ лучшемъ видѣ для васъ пѣсенникъ куплю. Это не пиво-съ… встрепенулся обжигало. — Даже два пѣсенника куплю и вамъ въ презентъ… Читайте на здоровье.

— Да сама-то я еле разбираю. Учили меня грамотѣ, но ничего не вышло. А вы купите и сами мнѣ почитайте. Помните, тутъ по веснѣ такой рыжій солдатъ былъ?.. Онъ изъ витебской компаніи, витебскій онъ самъ… Такъ вотъ у него былъ пѣсенникъ, и онъ мнѣ и Матрешкѣ читалъ. Чудесно! И сколько тамъ пѣсенъ! Разныя-преразныя. Также люблю я слушать про житія разныя. Житія святыхъ… Вотъ, напримѣръ, про Николая угодника. Какъ онъ бѣднымъ невѣстамъ помогалъ! Про Варвару великомученицу… Какія ея были страданія-то! Ужасти. Это намъ съ матерью, бывало, урядничиха по вечерамъ читала. Она читаетъ и плачетъ. И мы съ матерью плачемъ. Вотъ намъ не сподобиться такъ, какъ Варвара Великомученица сподобилась! Мы грѣшницы… вздохнула Дунька и прибавила: — Вотъ и про Варвару Великомученицу хотѣла-бы я опять послушать.

— И житіе Варвары Великомученицы вамъ куплю. Какъ только въ городъ поѣду — сейчасъ куплю. Нарочно даже поѣду и куплю… Въ будущее воскресенье поѣду… Я, Авдотья Силантьевна, радъ душевно… Я душевно радъ, что вы такъ со мной разговариваете. Вотъ этотъ разговоръ я люблю. Обжигало говорилъ восторженно.

— Ну, купите. Спасибо вамъ, сказала Дунька, посмотрѣла по сторонамъ и опять схватилась о Матрешкѣ. — Куда-же это Матрешка-то запропастилась? Пойти поискать ее.

— Посидите еще, Дунечка, упрашивалъ обжигало.

— Нѣтъ, нѣтъ… Еще ежели-бы пиво было, а то что такъ на сухую! Да и пора… Смотрите, ужъ стемнѣло. Вонъ ужъ и танцы кончились. Всѣ расходятся. Отыщу Матрешку и пойдемъ спать. Пора спать ложиться. Завтра надо рано вставать и за работу… Хочется мнѣ къ средѣ пять тысячъ кирпичей окончить.