Прочитав рукопись, Варяг подумал, что она вполне могла бы служить учебником для русских законников. То, что каждый вор в законе знал чисто интуитивно и старался применить в жизни, руководствуясь понятиями и правилами чести, в этой рукописи было представлено полно, в систематизированном виде. В принципе, если взять воровскую артель сторонников Медведя и объединить ее с организацией нэпмановских воров, то уже можно будет говорить о самой настоящей мафии в общероссийском масштабе…

— Да, — прервал его раздумья Медведь. — Разберись там, что к чему. Это очень серьезное и очень важное для нас задание. Настолько важное, что я вынужден напомнить тебе о нашей этике.

Варяг, не понимая, поднял брови.

— Тебе придется на время забыть про Светлану. Отправишься в Италию один, потому что она там будет тебе мешать Это не обсуждается… — строго добавил старик, видя, как уголки рта Варяга опустились и губы вытянулись в упрямую ниточку. — Тут нет ничего личного, и ты, я думаю, все поймешь. Там могут появиться другие женщины, итальянки, которых тебе гостеприимные хозяева будут подкладывать в койку. А отказаться нельзя — иначе сицилийцы заподозрят что-нибудь… Понимаешь?

Из-за плотно закрытой двери доносились звуки музыки, слышались поспешные шаги и звяканье посуды.

Где-то там, в зале, под надежной охраной Ангела находилась Светлана, объятая страхом тревожного предчувствия, причину которого она хоть и не понимала, но угадала точно.

— Что будем пить, бродяги?

— Пиво..

— Нет, мне не надо — мне бы родненькой водяры…

— Значит, водочки…

— Стакан пива…

— А я вот коньячку врежу…

— Колбаску передай и вон тех соленых огурчиков…

— А я прэдпочитаю, Медведь, нашего грузинского вина, — послышался сочный, с грузинским акцентом, голос Гуро.

Я усмехнулся, глянув на него. На этот раз я воров собрал не у себя в Кусково, как всегда, а в новом коттедже на Мичуринском проспекте. Этот трехэтажный особняк на Мичуринском когда-то числился на балансе Управления делами МИД СССР под номером 1213. Полтора года назад его передали в аренду совместного предприятия «СИБ-Интернэшнл», а то уже переуступило его в «бессрочное пользование» созданной Варягом фирме «Росторгсоюз».

Я с невольным удовольствием вспомнил ту уже давнюю хитроумную операцию. Дело было так. Варяг случайно узнал, что «СИБ-Интернэшнл» предлагает в аренду этот особняк за двадцать пять тысяч рублей в год. По тем временам, еще до павловской реформы, пена казалась крутоватой, так что стоимость аренды особнячка вылилась в кругленькую сумму. Но уж больно приглянулся мне этот аккуратный кирпичный домик, утопающий в кронах могучих лип.

И тогда Варяг все устроил в своем фирменном стиле: быстро, решительно, красиво. В представительство СП «СИБ-Интернэшнл» приехал некий очень важный господин, предъявил необходимые документы, свидетельствующие о состоятельности представляемой им организации, гарантийные письма из нескольких влиятельных банков и быстро переоформил особняк в субаренду. Все остались довольны. Но потом, когда настал час перевода арендного платежа, фирма «СИБ-Интернэшнл» никак не могла получить денег. А когда генеральный директор СП господин Джеймс Росси только заикнулся о желании обратиться в суд, буквально через два дня все руководство фирмы, включая и генерального директора, исчезло. То есть просто все сотрудники пропали — точно испарились в воздухе. Но через неделю все уже сидели на своих рабочих местах — но совсем в другом микрорайоне Москвы, где-то в Ховрино, в здании бывшего детского сада. Причем все сибинтернэшнловцы напрочь забыли о существовании некогда принадлежавшего им особняка на Мичуринском…

В наше беспокойное время такое иногда случается, подумал я. Такое всегда случается, если за дело берется Варяг. Благодаря ему в апреле девяносто первого удалось пригнать во двор этого коттеджа крытый «КамАЗ» со сторублевыми купюрами — на два с половиной миллиарда! — уже после их изъятия из обращения. Я в то время сильно прихворнул, и у меня не было никаких сил заниматься обменом старых банкнот, но благодаря связям Варяга деньги, вывезенные нашими гонцами из Узбекистана, Казахстана, Ингушетии и Чечни, удалось-таки обменять по очень выгодному курсу — с десятипроцентной потерей.

Я мотнул головой, вспомнив о своей болезни. Болезнь едва не подкосила меня. Три месяца я балансировал на грани жизни и смерти, и все мои интересы и заботы сфокусировались на правом боку, где глубоко в печени угнездилась адская боль…

Я украдкой оглядывал участников малого схода — сегодня пришло семь человек — и размышлял, кому из них в свое Бремя достанется первый приз. Хотя какой там приз! Тяжкая шапка Мономаха лидера воровского сообщества — награда не слишком лакомая, не всякий с таким бременем совладает. Не всякий даже из этих пятнадцати…

Вот взять того же Гуро. Он отличался от прочих законников хотя бы уж тем, что был единственным, кто четыре года назад купил свой воровской титул за большие деньги.

Конечно, он и без этого был бы коронован, но это случилось бы позже. Гуро решил поторопить события, и это ему удалось — только благодаря мне. Гуро многим обязан мне и не пойдет против меня на большом сходе. А ведь в иной ситуации он был бы очень опасен. Гуро так же сладок в речах и поведении, как сладко так любимое им грузинское вино. Но так же неожиданно может ударить, как и вино ударяет в голову тому, кто неумеренно перепьет и не заметит вовремя, когда нужно остановиться.

Я невольно усмехнулся, вспомнив, что за свою коронацию Гуро пришлось выложить два миллиона долларов. Я пошел на это только потому, что у Гуро и впрямь были большие заслуги перед воровским миром. Свою лагерную карьеру он начал с отрицаловки, быстро стал известен и много натерпелся от хозяев зон. Гуро вел свою родословную от Багратиона, говорил, что в жилах его течет кровь и русских царей. Что-то даже он имел из реликвий, которые указывали на его княжеское происхождение. Впрочем, в воровском мире все эго не имело особого значения, и собравшиеся сегодня в особняке «Росторгсоюза» все воры в законе были совершенно равны друг перед другом.

А кто-то из них чуть «равнее» прочих. То есть в том смысле, что вынашивал в своей башке коварный план. Так бывает всегда — когда самый хитрый в стане волков почует, что вожак ослаб и постарел… Я прекрасно понимал, интуитивно чувствовал это. Пятнадцать законников, бывших некогда моим оплотом и защитой, внезапно превратились в угрозу. Я, разумеется, мог бы ударить первым, направить бригаду бойцов — и любой мой приказ был бы исполнен мгновенно. Но вопрос вопросов: кто представляет сейчас и в ближайшем будущем опасность? Не станешь же расстреливать всех соратников в подвале этого особняка или, по примеру сицилийских мафиози, закатывать в бетонные блоки…

Ничего этого делать я и не мог. Все-таки я был вор, причем вор старой формации, впитавший в плоть и кровь законы блатного мира. Зона, вернее, та атмосфера, которая окружала воровской мир, была мне жизненно необходима. Она была частью моего естества, моей лучшей частью. А законники были моей семьей. В любой, даже самой дружной семье бывают размолвки, ссоры между братьями, но стоит возникнуть внешней угрозе — и семья воссоединяется вновь.

Рядом со мной, отодвинув кресло, присел Федул — добродушный дядька лет сорока, спина — с железнодорожную колею, кулаки — точно пара молотов, и багровый косой бугор шрама между белесыми бровями.

— Можно, Медведь, присесть рядом с тобой?

— Честь окажешь, Федул… Присядь!

— Я с тобой, Георгий Иванович, выпью, мне этого и достаточно. Пускай они там свое пиво тянут, а я водочки, я — как всегда.

Федул казался всем добродушным увальнем — улыбался широко и беззащитно. Он походил на крестьянина, которого только что оторвали от сохи, затянули в отутюженный костюм, который был ему мал, посадили за обильный от яств стол, и он, ошалев от внезапной перемены в жизни, пошел прикладываться то к одной бутылке, то к другой, стал хватать с каждой тарелки, пересаживаться с места на место, словно бы рассчитывая найти еще что-то посытнее. Он и вел себя, как неотесанный крестьянин. — громко смеялся, шумно ел, чавкал и рыгал, был неумерен в проявлениях радости и довольства, — словом, выглядел совершеннейшим дурачком, которого приглашают за стол лишь для тою, чтобы в нужный момент развлечь им гостей. Однако никто из сидевших за столом воров не осмелился бы развлечься за счет этой деревенщины. За внешней безобидностью и веселым добродушием прятались изворотливый ум, упрямство и неукротимая железная воля.