Медведь заметил, как, прежде чем сесть, Коля Сохатый, высокий и чуть сутулый парень, вроде бы невзначай провел ладонью по коврику, прощупывая стену. И лишь убедившись, что все нормально, сел рядышком с абазинцем Ахмедом. По другую сторону стола, позади Решета, расположились трое его гладиаторов. Только они, в отличие от медведевских, остались на ногах, хотя стульев в комнате было достаточно.
Один из решетовских тихарей особенно не понравился московскому гостю. Молодой еще, лет двадцати двух-трех, маленький, даже ниже Медведя, и какой-то кривобокий, парень стоял ближе всех за спиной Решета и, стреляя по сторонам черненькими бусинками глаз, тревожно избегал чужих взглядов. И все время между пальцев его правой руки порхал крохотный, почти игрушечный, но с виду довольно увесистый ножичек.
Медведь тут даже пожалел, что не взял с собой на встречу еще двоих пацанов, с которыми прибыл из Москвы в Новороссийск — Сережку Моховикова по кличке Серый и Витьку Шило, — ребята, в первый раз увидевшие море, с разрешения смотались к пристани купаться.
Медведю, прямо сказать, была не по нутру сегодняшняя встреча. Возможно, не заладилось что-то с утра, возможно, встал не с той ноги, но настроение становилось все хуже и хуже. А ведь Петрок Решето хоть и с трудом, но начал вроде уступать позиции и согласился сдавать долю в общую казну. Георгий снова поднял руку и еще звучнее, чем в первый раз, припечатал ладонь о столешницу.
— Как решили на сходе, так и будет.
Решето, оскалив в ухмылке лошадиные желтые зубы при этом втором шлепке — окончательном подтверждении столичного гостя идти до конца по наведению порядка в Новороссийске, — полез во внутренний карман пиджака.
Быки, стоявшие за спиной своего главаря, Решетова, как-то сразу поменялись в лице. Медведь это скорее не увидел, а почувствовал нутром, краем глаза заметив, как напряглась охрана Решета, находящаяся сбоку от него. Петрок вытащил из кармана длинную массивную зажигалку. Лениво потянулся к пачке папирос на столе. Ловко бросил папиросу в рот, и, зажав в ладони длинное тело зажигалки, стал не спеша прикуривать папиросу.
Медведь вдруг подумал, а на хрена Решето все время носится с этой массивной, оттягивающей карман хреновиной. Петрок человек не бедный, мог бы обзавестись дорогой, миниатюрной зажигалочкой. И вдруг мелькнула мысль, от которой похолодела спина. Уж не прячет ли что Петрок в этой длиннющей, как крупнокалиберный патрон, зажигалке? Ну слишком уж она длинна.
Не бомбу же туда засунешь! А может, Петрок наркотой балуется? И носит кайф с собой в таком хитром сосуде. Медведь внутренне усмехнулся и попытался отвлечься от этой дурацкой зажигалки, которую Петрок продолжал крутить в руке, пропуская между пальцев точно так же, как и его кривобокий шкет свой ножичек. Медведь попытался успокоиться, но мысль, раз возникнув, продолжала стремительно набирать вес, тяжелела так, что он не мог заставить себя шевельнуться. А поймав наконец тяжелый, напряженный взгляд из-под сощуренных от густого папиросного дыма век Решета, он понял, что оказался прав и что времени на раздумья не осталось.
Медведю показалось, что время остановилось. Его тотчас из холода бросило в жар. Снизу из зажатого в кулаке Решета зажигалки выпрыгнуло длинное, блеснувшее сталью лезвие, и новороссийский пахан почти без размаха, со страшной силой ударил рукой сверху вниз. Тонкое лезвие ножа впилось в лежащую на столе правую руку Медведя и, пробив ее насквозь, глубоко ушло в стол. Второй рукой Решетов как клешней сжал левую руку Медведя.
Он видел, как стоявший рядом с ним маленький кривобокий парень, резко дернулся и взмахнул рукой. Ошеломленный не столько болью, которую он пока даже не успел почувствовать, сколько коварством новороссийского смотрящего, Медведь оглянулся на своих бойцов, не понимая, почему они бездействуют и не бросаются ему на выручку. И ему мгновенно все стало ясно.
Верный Штырь, здоровенный пацан, беспомощно сползал вниз, заваливаясь Медведю на плечо. Из его горла торчала тонкая рукоять того самого, казалось, небольшого безобидного ножичка, которым все поигрывал кривобокий с колючими глазками. Сидящих на стульях у стены Сохатого и Ахмеда, попытавшихся было встрепенуться, схватили за головы руки, появившиеся неожиданно из-под висящего на стене коврика с лебедями. Их тут же ножами полоснули по горлу крест-накрест. С бойцами Медведя все было кончено. Сочным сиплым голосом ругался Булька, которому Сохатый в предсмертной борьбе едва не проломил ногой башку. А Ахмед все же успел выхватить пистолет, но стрелял уже ничего не соображая. Пули ушли в окно. Звон падающего стекла было последнее, что в своей жизни слышал Ахмед. Простреленная занавеска на окне заколыхалась, открывая черную пасть ночи, откуда продолжал гулко ухать морской прибой. Петрок, злобно сузив глаза на мятом одутловатом лице, орал на своих пацанов, грозя утопить за плохую работу.
— Я кому сказал: все сделать без шума! Если бы надо было шумнуть, я бы один их всех положил. До стрельбы довели, окно разбили, теперь надо торопиться. Все, суки, мне испортили, теперь придется от этого столичного фраера избавляться!
Решето, свирепо раскачав лезвие ножа зажигалки, резко выдернул его из столешницы. Медведь только сейчас почувствовал адскую боль, но постарался не обращать внимания. Тут сзади ему накинули на шею веревку и резко затянули. Что-то про воровские понятия закричал густым голосом Булька, в ответ ему взвился Решето:
— Пасть захлопни, Бугор, и отвороти свою жирную афишу, а то я и тебя так распишу, мало не покажется.
«Нервы сдают у паскуды, знает, на что решился, тронув присланного сходом законника. Теперь ему хода назад нет: пан или пропал», — успел подумать Медведь, прежде чем сознание его выключилось.
…Очнулся он скоро. Вокруг все еще суетились, но уже не так бестолково. Он почувствовал, что руки и ноги стянуты веревкой. У стены лежали все трое его тихарей, конечно, мертвые. Со стены сорвали коврик, и в обнаружившемся там квадратном проеме мелькали темные фигуры. Кто-то, пробегая мимо Медведя, саданул его в бок ногой.
— Оклемался, паскуда! Легко не уйдешь, помучаешься, гнида!
— Мы так не договаривались, — сипло затянул Булька, появляясь в комнате вместе с Решетом. — У нас другой был уговор. Если бы я только знал про это…
— Заткни ширинку! — отрывисто гаркнул Решето, едва обращая внимание на хозяина хаты, — Ты, мудак, понял? Нет? Прокололся, так и молчи. Кто тебя заставлял мне помогать? Отказался бы, и все. А так тебе уже теперь не быть в престиже у законников. Серега, в общем, чмырь ты теперь…
Петрок Решето отрывисто отдал команду, и Медведя рывком вздернули на ноги. Оба теперь стояли друг против друга. Решето опять, как тогда, когда прикуривал, сузил глаза на отекшем лице.
— Жаль, времени нет, а то бы я тебе устроит веселый конец. Чтобы всю твою спесь согнать.
Он задохнулся от ненависти.
— Приехал тут, королек, на готовенькое, думал, что я тебе сразу все отдам — да еще даром. Не на фраера напал, Медведь, Мы еще поглядим, каков ты на самом деле Медведь!
Немедленно за спиной хозяина возник кривобокий, лезвие снова просочилось между пальцами его правой руки и тут же заплясало перед глазами Медведя, словно продолжение ладони.
— Ладно, не до того, — остановил своего тихаря Петрок Решето. — Как ни жаль, а придется кончать его по-простому, по-флотски. Ты у нас сейчас поплывешь, как рыбка. Гурьян, тебе поручаю. Привяжи к ногам камень потяжелее. И концы в воду.
Он отступил и дал отмашку. Сзади на голову Медведю немедля накинули длинный, какой-то вонючий мешок, который опустился почти до колен. И Медведь порадовался этому, потому что вдруг понял, — будет время скрытно вытащить спрятанную в рукаве финку. Не станут же его топить прямо у берега, должны вывезти подальше, бросить поглубже.
Сквозь мешок его несколько раз ударили ногами.
— Ну, Решето запомни мои слова, — прохрипел глухо сквозь мешковину Медведь, — тебе не жить. Думаешь, скрутил меня? В море бросил — и все? Выкуси! Я тебя с того света из-под воды достану. Ты сдохнешь так скоро, что подумать не успеешь.
