«Ту пристройку, где мы жили…» * * * Ту пристройку, где мы жили, Перемогшую войну, То гнездо в бивачном стиле Разобрали по бревну. На стене остались двери От второго этажа, Удивленные потерей, Словно прошлого душа. Обнаженные обои На ободранной стене Смотрят в небо голубое Отрешенно, как во сне. И, галдя, летят рядами Воробьи на провода. Жизнь, надышанную нами, Ветер выдул навсегда. Но Москва оставит в силе Как немеркнущий мираж То пространство, где мы жили, Стены сбросивший метраж …Был приезжим я когда-то, Но в меня вплела Москва Обретенья и утраты, Нити личного родства. Новобранец Это мой сын в казахстанской степи ночью стоит на посту, весточку маме он шлет по цепи звезд — через их высоту: — Здесь ни друзей, ни Москвы, никого, ветер на тысячи верст. В этом пространстве от мира сего нет ничего, кроме звезд. Снег завивается, пусто, темно. Шапка, шинель, воротник… Мама, хоть холодно мне, а тепло, видишь, окно и ночник. Вечером шел, улыбнулся казах, яблоко дал и сказал: «Вот у дороги тот низенький дом. Ты не смущайся, что рано уснем: двери открыты всю ночь — для тебя, чайник на малом огне — для тебя…» Светит ночник, как земная звезда. Этого мне не забыть никогда. «Я своими руками хочу развести…» * * * Я своими руками хочу развести друг от друга подальше саблю и горло, пулю и сердце, топор и тополь, пламя и знамя, любовь и кровь, — постойте, не смейте притягиваться и рифмоваться! «После боя — как до боя — снова…» * * * После боя — как до боя — снова солнце и небес голубизна. Тишина над полем Куликовым и над Бородинским тишина… ……………………………………………… Разрушитель всегда расторопней строителя, но его торжество — поражение: распадается след разрушений, и от тысячи войн на земле не осталось следов, зеленеет трава, солнце в окнах домов, жизнь свои утверждает права. …если только забыть, что мы в веке двадцатом и в руке разрушителя появился невидимый атом… Заклятье
У преступника руки не связаны, он гуляет и пьет вино, — пусть неузнанным, безнаказанным до поры остается, но заражается смертью убийца, кровь его разъедает ржа, все дела его тленом отмечены, а глаза, как лишай, обесцвечены, и лишается духа душа. Знак бессмертия в нем изуродован, и его самого без следа небо в звездах, земля и вода отлучают от хоровода, исключают из круговорота мироздания навсегда. «Кто за себя любимую любить…» * * * Кто за себя любимую любить поручит? Но придумано удобство: другому можно приказать убить… Какое над зверями превосходство! Учить моральным нормам с высоты теории — не так уж это сложно. Я посмотрю: а что позволишь ты себе, когда себе позволить можно? Что может клен себе позволить? Он листвой листает собственный закон. У клена нет проблем. Он без затей осуществляет то, к чему назначен. А у людей полным-полно идей взамен путей к единственной задаче: наращивать не силу, а добро. Как это злободневно, как старо! Все за прогресс. Откуда ж черный дым? Освенцим, Хиросима… В самом деле — предела нет возможностям людским, а в самый раз подумать о пределе! Двадцатый век почти изжит и прожит, но всё для всех решит его итог: не то, чего достичь уже не сможет, а что себе позволить он не смог. «Философская шпаргалка…» * * * Философская шпаргалка не рифмуется с душой. Истина пряма как палка, мир, однако, — шаровой. Равновесье — на пределе, а качанью нет конца, и качаются качели и раскачиваются… «Вот Рим, властитель мира…» * * * |
