2 Суждено горячо и прощально повторять заклинаньем одно: нет, несбыточно, нереально, невозможно, исключено… Этих детских колен оголенность, лед весенний и запах цветка… Недозволенная влюбленность — наваждение, астма, тоска. То ли это судьба ополчается, то ли нету ничьей вины… Если в жизни не получается, хоть стихи получаться должны. Комом в горле слова, что не сказаны, но зато не заказаны сны… Если руки накрепко связаны, значит, крылья пробиться должны. «…но пуля Дантеса…» * * * …но пуля Дантеса на смену поэта повергнутого на сцену вызвала Лермонтова — такая вот пьеса. Но что за финал, когда не нашлось современника спросить с того соплеменника, что руку на своего поднимал! И с тех пор уже не от француза погибала русская муза… Роль Защитилась тогда от поэта, отстояла себя… Гору лет после выстрела из пистолета перешла — продолжения нет. Защитилась, себя отстояла, родилась, мол, актрисой на свет, но актриса тогда почему-то за минуту, за четверть минуты до финала в лицо не узнала настоящую роль… Застрелился поэт. Говорили потом: ухватился за отказ — в оправданье себе, застрелился поэт, уклонился от того, что чернело в судьбе, упредил середину тридцатых, с женским именем гибель связал, написал он, что нет виноватых, отчего погибал — не узнал, потому в полный рост, как бывало, молодой, упоенный Москвой, он на площади весь из металла с непокрытой стоит головой, но в глазах у нее и сегодня: дымка пороха… стон… и опять — с пулей в сердце он голову поднял, смотрит, силится что-то сказать… «Они любили друг друга…» * * * Они любили друг друга и оба с собою покончили… Правда, он застрелился почти на глазах у другой, а она полстолетья еще погодила и многих еще любила, но все-таки верно лишь то, что в стихах: Маяковский и Лиля. «Стариковский семейный досуг…» * * * Стариковский семейный досуг ставит ту же пластинку на круг. Ах, какая привычная мука повторяться от звука до звука, завтра снова вчерашняя скука, лишь бы только не помнить, что вдруг — та последняя в мире разлука… «Страсть не зря укротилась…» * * * Страсть не зря укротилась — Горек привкус предела. Будущее укоротилось, Сущее потускнело. Оно и в зное и в стуже Все хуже, по мнению старцев. Не спорь. Мир становится хуже, Чтоб легче с ним было расстаться. «Ожил в сумерках магнитофон…» * * * Ожил в сумерках магнитофон, ленту старую сводит судорога, воскресает веселая сутолока, хохот, тост, хрусталя перезвон, голоса… словно чертик из ящика, прямо в комнату — праздничный час. Чудеса! Только в то настоящее не пускают из этого нас. Там не ведают все, что последует. Мы-то знаем. Пускать нас не следует. Еще раз прокрути, еще раз… «Пространства и времени нет…» * * * Пространства и времени нет для памяти. Память — арена, где вольно направленный свет из тьмы вырывает мгновенно любой по желанью сюжет. Но старость — обратная смена, и детство, как купол вселенной, свободной от боли и бед, растет и встает постепенно над жизнью, над сценою лет. «Ты умнеешь год от году…» * * * Ты умнеешь год от году, постигая жизнь с исподу, недоверием к восходу обставляешь свой уход. Эта мудрость — не поется, поздней правдою зовется, в срок просроченный дается, впрок живущим не идет. Это выгоревший уголь, наступление песка, эта мудрость — жизни убыль, белый холод ледника. |
