Литформула

Агата Кристи до сих пор считается одним из самых популярных писателей и величайшим автором детективов. В честь 125-летия с её дня рождения (15 сентября) учёные составили алгоритм, который позволяет точно предсказать, кто из персонажей её книг убийца.

Литвыставка

В Оренбурге работает выставка, посвящённая 145-летию со дня рождения выдающегося русского писателя Александра Куприна. Эту дату литературное сообщество и поклонники таланта писателя отметят 7 сентября. Выставка получила название «Благодарный обожатель жизни».

Литшпион

Писатель Фредерик Форсайт признался, что более 20 лет был шпионом британской внешней разведки MI-6. По сути, эта деятельность – главный источник информации для написания шпионских романов, именно с их помощью писатель стал известен всему миру.

Литчистка

Московский департамент культуры предложил библиотекам исключить из списка закупаемых книг всю сомнительную литературу. Первым делом в эту категорию попали «50 оттенков серого» вместе со всеми последующими «Оттенками».

ЛИТПАМЯТЬ

Исполнилось 85 лет со дня рождения Михаила Иосифовича Подгородникова. Миллионы наших читателей знали его как неутомимого защитника природы, организатора акций в защиту Байкала, автора отличавшихся глубоким исследованием темы публицистических статей о необходимости сохранения лесных богатств страны, о недопустимости переброски северных рек.

С 1971 года в течение 30 лет М.И. Подгородников работал в «Литературной газете», был членом Союза писателей.

Литфестиваль

Фестиваль интеллектуальной литературы стартовал в Казани. В Центре современной культуры «Смена», где проходит выставка, представлено более 80 российских издательств, книг большинства из которых нет на полках сетевых магазинов.

Литэкскурсия

В Москве в День города музей Н.Ф. Фёдорова при библиотеке № 180 организует экскурсию «Московский Сократ. Философ общего дела Николай Фёдоров и Москва». 

Александр Куприн стал одним из самых читаемых на Руси писателей с середины 1900-х годов ХХ столетия. И продолжалось это очень долго. Его читали и стар и млад в изменяющемся мире – и как изменяющемся! А на Руси даже и в те времена, когда официальное отношение к Куприну-эмигранту – отношение более чем отрицательное – могло бы сильно воздействовать на читателя, он был известен и любим. Разумеется, то, что было написано Куприным в 1920–1930-х годах, не знали на родине. Лишь один пример популярности Куприна в СССР – у его собрания сочинений в шести томах (М., 1958) тираж каждой книги составлял 550 000 экземпляров. А ведь один из главенствующих признаков значительности художника заключается, помимо всего прочего, во власти над людскими сердцами. О нашем, с позволения сказать, времени говорить не будем. Плохо стало с сердцами. И это касается всего мира.

На протяжении всех этих «эпох и времён» в отношении сочинений Куприна и его персоны установилась весьма странная манера воспринимать огромного художника в лучшем случае как «первого из второстепенных», в худшем – как писателя, часто скатывающегося к бульварщине, «калифа на час» (Иванов-Разумник, 1922). Одним словом, как крупного писателя для «маленького человека». На это обратил внимание в очерке 1938 года Иван Бунин: «В этом дурном тоне будут ещё немало писать, будут опять и опять говорить, сколько было в Куприне «первобытного, звериного», сколько любви к природе, к лошадям, собакам, кошкам, птицам». И неслучайно, что один из самых значительных наших литературных критиков и эссеистов ХХ века, «соборная личность русской литературы» Георгий Викторович Адамович в своей книге «Одиночество и свобода» (Нью-Йорк, 1955), посвящённой писателям русского зарубежья (Бунину, Шмелёву, Зайцеву, Мережковскому, З. Гиппиус, Тэффи, Алданову, Набокову и другим), в главе «Куприн» писал: «О Куприне не раз возникали споры, главным образом устные, частью, однако, проникшие в печать: был ли это большой писатель? Определение неясно и расплывчато, но ведь далеко не всем же словам, нами употребляемым, свойственна научная точность. <…> Перечитывая Куприна, вспоминая былые разногласия: осторожные оговорки и замечания Бунина, уклончивые похвалы Алданова, снисходительно-равнодушные, демонстративно подёрнутые скукой одобрения Зинаиды Гиппиус, рядом с очевидно живым влечением читателей менее взыскательных, рядом с восторгом некоторых критиков, превыше всего ценящих «нутро», – вспоминая всё это, убеждаешься, что вопрос так и не получил единого дружного ответа. Был ли Куприн большим писателем? И да, и нет» . Вот такой была в своём роде итоговая оценка. Кстати, в силу особой проницательности, талантливости и такта Адамовича – оценка двоякая. И это весьма типично.

Верно, среди тех, кто высоко ставил Куприна в 1900-е годы, Куприна именно как художника, и в этом качестве противопоставлял его тогдашним кумирам и властителям дум – Горькому и Леониду Андрееву, был Лев Толстой: «Я самым талантливым из нынешних писателей считаю Куприна…» Или, по записям П.А. Сергеенко, о рассказе Куприна «Allez!»: «Как всё у него сжато. И прекрасно. И как он не забывает, что и мостовая блестела, и все подробности. А главное, как это наглядно сдёрнута фальшивая позолота цивилизации и ложного христианства».

Всё приведённое выше и многое другое, что высказали старшие и младшие современники писателя, всё-таки, при всех оговорках, свидетельствует о том, что Куприн не просто даровитый беллетрист, писавший второпях, хлёстко и поверхностно, а крупная художественная величина «на все времена». Как и у всех значительных писателей, что-то у Куприна сильнее, что-то слабее, что-то в потоке времени обветшало, в каких-то вещах было нарушено художественное равновесие, столь важное для совершенства, в каких-то выветрилась так называемая актуальность (скажем, в широко когда-то читаемых «Молохе» и «Поединке»). Но наиболее значительные работы Куприна – это, как правило, рассказы, – уже в большом пространстве исторического времени сохраняют все свойства высокого искусства. Даже Бунин, у коего были существенные претензии к искусству Куприна, замечал: «Я всегда помнил те многие большие достоинства, с которыми написаны его «Конокрады», «Болото», «На покое», «Лесная глушь», «Река жизни», «Трус», «Штабс-капитан Рыбников», «Гамбринус», чудесные рассказы о балаклавских рыбаках («Листригоны» – В.С. ) и даже «Поединок» или начало «Ямы»…» И к этому следует добавить ещё одно бунинское соображение: «Я только восхищался разнообразными достоинствами рассказов, тем, что преобладает в них: силой, яркостью повествований, его метким и без излишества щедрым языком…» И как верно всё это!

Для того чтобы подобные достоинства воплотились в слове и во всем, что со словом связано, были необходимы некие собственно купринские повествовательные свойства и качества: от жанровых пристрастий (преимущественно небольшой рассказ), от выбора сюжета, фабулы, интриги, композиции, конфликтов до персонажей и ситуаций. И всё при обязательном условии честности, при отсутствии заигрывания перед читателем, потрафления царящим вкусам или безвкусице, и того, что Бунин называл «дешёвой идейностью».

В своей удивительной «Истории русской литературы» Д. Мирский (хотя книга впервые появилась на английском языке и вплоть до нашего времени не была известна на родине), касаясь Куприна, заметил нечто существенное и формально-родовое в художническом складе писателя, к тому же чрезвычайно редкое в нашей литературе: «Его прельщали сюжеты «вестернского» типа, построенные (в отличие от русских сюжетов) на действии, на острых ситуациях, с быстро развивающейся интригой». И ещё о чём столь точно написал Мирский – о «романтической и героической тональности» купринских сочинений. Такая тональность весьма редка в русской литературе вообще, а уж во времена Куприна – и говорить нечего. Подобная тональность, вместе с другими свойствами манеры Куприна, так привлекала и привлекает, любовно привлекает читателя.