Я почти что школьник.

Я курсант…

Патроны. Карабин.

Треплет мокрый ветер – ну и шкодник! –

Обмундирование рябин.

И шальные пули как-то тонко

Свистнули над самой головой…

На Урале вздрогнула девчонка,

Та, что после встретится со мной.

2

Запахи степные… Мята, донник.

Лебеда касается бровей.

По моим мальчишеским ладоням,

По гранатам

Ползал муравей.

Не забуду до скончанья века

Этот день. Он был предельно хмур.

На меня, на просто человека

Надвигался всею мощью Рур.

Меж разрывов чёрных – неба проседь;

На высотке танк

Ревел ревмя…

Прежде чем в него гранату бросить,

Почему-то сдул я муравья!

3

…Под утро отвели бригаду в тыл.

Шли пехотинцы, солнцем обогреты.

Ещё не он, ещё не День Победы,

А всё же праздник настоящий был.

Гремела в рощице оркестров медь,

ревели на ухабах пятитонки.

Впервые медсанбатовской девчонке

Приснился ночью плюшевый медведь.

* * *

Ещё шептали губы неумело

Что – всё! Конец войне!..

И знаешь, друг,

Усталости чудовищную меру

Вся армия почувствовала вдруг.

А тишина пришла, нас оглушая,

Ей вторила и неба синева…

Куда ни глянь – вокруг трава чужая,

Но всё равно, но всё-таки

Трава.

Она манила, ластилась, – нет спасу! –

Звала прилечь всей мягкостью она.

Упасть в неё сейчас бы, отоспаться

За всю Отечественную сполна!

ПАМЯТНИК

Вмятины закрашены…

Но он

Помнит, как шагала юность наша,

Помнит раскалённой стали стон

И дыханье хлопцев –

Экипажа…

Нынче он в заветной тишине,

Где не утихает только

Память.

Голуби ютятся на броне.

Мальчики с весёлыми глазами.

Подойдёт порой и фронтовик.

Постоит, да и вздохнёт устало…

Видит танк, как воин, в этот миг

Что фронтовиков поменьше стало.

Мчаться он привык, огнём хлестать,

Чтобы больше правды было в мире.

Не мечтал он памятником стать –

Был он просто Т-34.

Николай ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ

(1921–1995)

Родился на Урале, в городе Шадринске. Работал на стройке. Добровольцем ушёл на фронт. После войны окончил Военно-инженерную академию. Жил и работал в Екатеринбурге. Награждён 5 орденами и 18 медалями. Книги стихов: «О чём поют сосны», «Моё богатство», «Надёжность».

ПОД ЕЛЬНЕЙ

А ты кричал под бомбой «Мама!»,

Когда метнулась смерть в глаза?

Когда огнём прицельным «рама»

Тебя отбросила назад –

На дно чуть вырытой траншейки?

А пули метили в висок.

Уже прошили телогрейку,

И ты – впечатался в песок…

Но не стыжусь, что грыз я землю, –

Я из траншеи встал опять!

Не раз я слышал там, под Ельней:

«Солдатом стать – высотку взять!»

Никто там не был исключеньем…

Когда идёшь в свой первый бой,

Сначала выдержи сраженье

Не с кем-то там – с самим собой!..

И у меня нет глубже шрама,

Чем та траншея у бугра…

Сначала шепчут слово

«мама»,

Потом уже кричат «ура!».

* * *

Тропинки юности.

Лесные полустанки.

И на прощанье – кроткое:

«Сынок…»

И, словно танки,

тесные землянки –

Всё это –

вехи пройденных дорог.

Просторна память!

В ней вместиться может

И звон весны,

И горький листопад,

И солнышко весёлое над рожью,

И алый снег.

И в нём

лежит солдат.

БЕРЛИНСКИЙ ЭТЮД

Пыль ещё клубится над Берлином,

Под лучами яркими дробясь…

А солдат, усевшись на руины,

Развернул кисет не торопясь.

И взмахнув кресалом, как-то браво

Чиркнул им, как будто отрубил!

Прошагав все битвы и державы,

Мирную цигарку закурил.

И, блеснув медалью «За отвагу»,

Самодельный ножичек извлёк:

Из древка поверженного флага

Мастерил на память мундштучок.

Материал подготовил Владимир БЛИНОВ

Фотографии из фондов Объединённого музея писателей Урала, г. ЕКАТЕРИНБУРГ

Теги: фронтовая поэзия

Сергей Мнацаканян. Незримые сети: Стихотворения. - М.: ИПО "У Никитских ворот", 2015. - 132 с. - (Серия "Московские поэты"). - 200 экз.

...Много лет назад в полуночном вагоне московского метро - пустом в этот час - я читал ему стихотворение Леонида Губанова: "В другом бы веке не простил, В другом бы веке загордился, В другом бы веке в масть костил И в угли головой стелился[?]"

Годы спустя Мнацаканян составил и издал том произведений безвременно ушедших поэтов, куда включил и основательный корпус стихотворений Леонида Губанова, с которым он был неплохо знаком в давние годы поэтической юности.

Вскоре я узнал, что и сам Сергей Мнацаканян пишет стихи - подлинные, с искренними, очень личностными интонациями, верно найденными словами, что западут мне в душу навсегда, что я буду цитировать и вспоминать:

Что, моя юность, простимся с тобой?

Сумерки улиц пропахли весной.

Холодно средь подмосковных берёз,

Тянется горький дымок папирос.

Только не думай, что дело - табак,

В душу запали, навеки чаруя,

Привкус морозца, прикус поцелуя

Как земляника на милых губах[?]

Это было почти полвека - страшно промолвить, полвека! - назад; столько воды утекло, столько стихов и прозы написано; и нынче мне особенно интересно читать свежие, недавно написанные стихи Сергея Мнацаканяна[?]

Когда-то поэтический бум 60-х выплеснулся новыми именами; казалось, стихи пишут все, а уж читают-то точно - все! Некоторые из гремевших в те поры сочинителей канули в небытие: исписались, спились, сменили стезю - кое-кто подался в науку и даже достиг в ней высот, кто-то двинулся по чиновной лестнице. Немногие остались верны призванию. Среди них автор сегодняшней книги "Незримые сети".

Немного статистики: в новой книге поэта собрано более восьмидесяти стихотворений, в их числе несколько стихотворений давних лет, которые ранее не печатались, и маленькая "поэмка" (определение автора) "Мой ХХ век". Поэт, как правило, пишет о себе - будь то монолог, мольба, лирический дневник. Темы могут быть разными, но суть одна - исповедальные, обжигающие сердце строки. Приходится так или иначе откликаться на происходящее вокруг, - не обязательно публицистически громко, как Евтушенко или Вознесенский, - но события подступают, столетия окружают колючей проволокой, от злободневности никуда не деться. И у Мнацаканяна - всё вперемешку: лирические откровения, а рядом - горькие размышления о жизни, что наступила в 90-е, о потрясениях, что происходят с нами и вокруг нас.

Что тревожит, гнетёт душу поэта, что водит его пером, какие проблемы заботят пишущего стихи? Да все одно - Время, утекающая по каплям жизнь, горечь о прошедшей молодости, когда властвовали безденежье и невозможность печататься, узенький круг друзей и слушателей, - и надежды, что всё образуется, разрешится, жизнь наладится[?] Вот об этой непостижимой субстанции времени, неподвластной нашим намерениям, и ведёт речь поэт. Что там, в прошлом, с его белозубым оптимизмом, житейскими неурядицами и трепетными надеждами, когда ещё не маячат на горизонте болезни и одиночество, а жизнь неудержимо мчится к концу, и мы ещё и не задумываемся об этих печалях?