Она ввалилась в магазин, и хозяин тут же узнал ее.

— А, мисс Коул! Пришли за своим билетом?

— Да, мистер Хусейн. Забыла купить в супермаркете. Как всегда.

— Ну, я очень рад, — продолжал кричать мистер Хусейн через головы покупателей, которых он обслуживал за кассовым аппаратом. — И раз уж вы зашли, может, купите что-нибудь еще?

Она вяло улыбнулась ему и направилась в глубину магазина. Ей было стыдно за свои сумки, набитые более свежими товарами из супермаркета. Бедный мистер Хусейн. Ему приходилось нелегко в борьбе с конкурентами. Но по сравнению с супермаркетом у него было одно большое преимущество, — отметила она, задерживаясь у полок, заполненных специями и баночками с экзотическими соусами, — все вдвое больше по объему и вдвое дешевле, чем в супермаркете через дорогу. Она рассказала Мэгги о магазине Хусейна, как только сама обнаружила его, и знала, что Мэгги не ленится приезжать сюда из Восточного Оксфорда, чтобы купить какие-нибудь необычные ингредиенты для своей стряпни. Тот факт, что она нашла мистеру Хусейну постоянную клиентку, немного притуплял чувство вины.

Она взяла пакетик коричных палочек, совершенно не представляя, что будет делать с ними дома. Потом заполнила билет. Пробираясь обратно, она увидела, что покупатели разошлись. Мистер Хусейн широко ей улыбнулся:

— Как ваша жизнь, мисс Коул?

Она подумала, стоит ли говорить правду, и решила воздержаться.

— Хорошо, как обычно. А ваша?

— Я не могу жаловаться. Моя жена говорит, что мы не имеем права, когда кругом столько людей, которым гораздо хуже, ведь так? Почему бы вам не купить газету, раз уж вы зашли?

— Ой, да. Про нее я тоже забыла.

Надеясь, что он не заметил субботнюю «Гардиан», засунутую в одну из сумок, она склонилась над газетами и выбрала «Телеграф», внушая себе, что больше всего на свете мечтает разгадать призовой кроссворд. Она положила газету на прилавок рядом с коричными палочками, пока мистер Хусейн обрабатывал ее лотерейный билет.

— Мистер Хусейн, вы рассказали своей жене про школу?

Он огорченно взглянул на нее и выразительно пожал плечами.

— Знаете, моя жена не высокого мнения о своем уме. — Он издал смешок. — Да, я ей говорил, но знаете… — Он подался вперед и понизил голос. — Она думает, что люди сочтут ее дурой, если она пойдет опять учиться. Я говорю ей, когда она смотрит телевизор: «Почему ты не хочешь пойти и выучить этот язык нормально, как я?» Но что я могу поделать? Если она не хочет учиться, значит, не хочет. Но знаете, я вам что-то скажу. Мой сын, он учится, чтобы получить аттестат, а она не может ему помочь! И теперь мы должны идти в школу, беседовать с учителями, ну, знаете, родительское собрание? А она не хочет идти! Потому что считает, что люди подумают, что она дура.

— О, но это же не так! — Джулия стояла с кошельком в руках, слушая его. — В группе, где я работаю, есть женщина, ее зовут Ширани, и она, наверное, старше вашей жены. Она ходит в школу уже три года. Вы не поверите, какого прогресса она добилась. Вашей жене стоит только попробовать.

Он покачал головой и нажал клавиши на кассовом аппарате. Ящик выдвинулся. Джулия расплатилась и, убирая в сумку кошелек, обнаружила на дне старую рекламку, приглашающую в школу. Она достала ее, сдула прилипший мусор и протянула мистеру Хусейну.

— Вот. Здесь все написано про школу и к кому надо обратиться, если вы захотите прийти. Пожалуйста, мистер Хусейн, прочитайте ей это. Если вы еще расскажете ей про Ширани, может, она передумает?

Он взял листовку, внимательно изучил ее и убрал в карман брюк.

— Я попытаюсь. Я ведь могу только попытаться.

Джулия дотащила покупки до дома и, открывая дверь в темный общий холл, вспомнила, что должна была покормить рыбок. Она зашла к себе, бросила сумки, взяла ключи и направилась наверх. Открывая дверь Аннелиз, она взглянула вниз и увидела кота, выжидательно сидящего у ее ног.

— Ты тоже хочешь зайти? Ну, наверное, это можно, только если ты не будешь здесь ничего драть.

Комната Аннелиз была точно такой же, как и ее, но темнее, свет проникал с кухни через маленькое окошечко в двери. Зайдя в комнату, Джулия, как всегда, стала разглядывать стены, увешанные постерами: горы, утесы, скалистые склоны ущелий. Большие постеры перемежались разбросанными там и сям маленькими фотографиями: Аннелиз в альпинистском снаряжении, Аннелиз в спелеологическом снаряжении. Аннелиз и ее бойфренд в Пиренеях.

Джулия почувствовала легкую зависть: нужна смелость, чтобы подняться в гору, в реальном и переносном смысле.

Тут же обругав себя за пустое философствование, она посмотрела на кровать. На подушке трогательно обнимались два зверька неопределенной породы, с пришитым к ним сатиновым сердечком с надписью «Амстердам», и никаких следов сейсмической активности, которая обычно имеет здесь место. Но, впрочем, их и не должно быть.

Встревоженная своими вуайеристскими мыслями, Джулия переключила внимание на рыбок. Блошкин-Дом забрался на аквариум сверху и удобно устроился на плетеной проволочной крышке, пытаясь просунуть свою слишком большую лапу в отверстие диаметром с двухпенсовую монетку. Джулия быстро схватила его и отправила на пол.

— Не смей! — приказала она. Он уставился на нее, прижмуривая невинные зеленые глаза. Она погрозила ему пальцем и, надеясь, что он потерял интерес к рыбкам, склонилась над продолговатым аквариумом.

Судя по вытаращенным рыбьим глазам, смотревшим на нее как будто с удивлением, не она одна страдает склонностью к вуайеризму. Бедные рыбки. Чего только они не насмотрелись, должно быть, в этой комнате. Она взяла баночку с кормом и высыпала щепотку в аквариум, согласно инструкциям, полученным по телефону от Аннелиз. Золотистые создания тут же ринулись к поверхности и начали заглатывать разноцветные хлопья. Они довольно милые, подумала она. Однако она ни за что не променяла бы Блошкин-Дома на полдюжины золотых рыбок. Они ведь не могут отвечать взаимностью на твои чувства. Но Джулия подозревала, что при той жизни, которую ведет Аннелиз с бойфрендом, обладающим свойствами пневматической дрели, вероятно, нет времени на то, чтобы нянчиться с животными. Даже забавные зверюшки на кровати, должно быть, оказываются отброшенными в порыве страсти, забытые и покинутые.

Она подсыпала рыбкам еще немного корма, чтобы компенсировать иррациональную жалость, которую к ним испытывала, и погнала Блошкин-Дома к выходу, слегка подталкивая его носком ботинка. Она устало потащилась вниз по лестнице.

Все чем-то заняты. Все, кроме нее. У башмачников, как она называла их про себя для краткости, вечно что-то происходит, даже когда они спят. У Вивьен есть семья и ответственность за группу, у Роба — свои исследования, у Лео — преступники, Мак красит стены, мистер Хусейн содержит магазин, Фабиан и мышка-Наоми готовятся получить степень, даже у Мэгги есть работа в баре и ее эротические рассказы.

А что происходит с ней, с Джулией? В какой момент она застряла на месте? Почему получилось так, что она, всю сознательную жизнь мечтавшая об освобождении от ограничений, о получении степени, о возможностях, которые должны перед ней открыться, теперь оказалась запертой в четырех стенах, словно единственное, что ей осталось, это зарегистрироваться для получения пенсии по возрасту? Почему диплом, вопреки ее ожиданиям, ничего в ее жизни не изменил?

Вернувшись к себе, она без энтузиазма принялась разбирать сумки. Если бы только, подумала она, складывая в кучу упаковку мыла, дезодорант и сухие духи и увенчивая все коричными палочками, если бы она только не добавила ко всем проблемам еще и нелепую попытку случайной связи. Это было отвратительное начало дня, и улучшение не угрожало.

Она поставила чайник, взяла «Телеграф» и села за кухонный стол, задумавшись над кроссвордом. Минут через пятнадцать она обнаружила, что все еще держит карандаш над пустыми белыми клеточками, не в состоянии заполнить ни одной. Ее задумчивость перешла в раздражение. Через полчаса она разозленно отбросила газету и уставилась на идеально чистую поверхность стола.