– Да, да, почти со всей планеты едут сюда! Даже в южной столице живётся не так хорошо, как в Шаолинсеу… Относительно хорошо, конечно… Если вообще можно говорить о чём-то хорошем в наше время.
Мужчина не без зависти осмотрел мой магнитор. Сказал:
– Вы посмотрите, на чём приехали сюда эти люди! Такая машина, как у вас, теперь большая редкость. А кто в этом виноват, я вас спрашиваю?
Я взглянул на него, затем кинул взгляд на начало бесконечной вереницы машин, повозок и людей. Заметив этот взгляд, мой неожиданный попутчик досадливо проворчал:
– Это надолго… Если нет специального разрешения, можно простоять здесь несколько дней. А тех, кто приехал из южных провинций, вообще не пускают в северную столицу. Видите вон там? – Мужчина указал в сторону побережья, где расположился стихийный лагерь. – Эти люди приехали сюда несколько месяцев назад и уже успели обжиться в этой степи… И как они могут так жить? – Он снова сокрушённо покачал головой и с любопытством взглянул на меня.
– Извините, а вы в столицу по делу, или тоже с Южного материка?
– Нет. Из Шэнь-Цян, по делу, – неохотно бросил в ответ я. Жара не располагала к задушевному разговору.
– Понятно. – Мужчина кивнул и, видимо, поняв, что я не склонен к дальнейшей беседе, вылез из своего магнитора.
Взглянув ещё раз на начало унылой очереди, я включил магнитный активатор. Магнитор плавно двинулся с места. Минуту спустя я был уже у контрольно-пропускного пункта. Заметив мой смелый манёвр, один из солдат, наверное, старший, поспешно выступил вперёд, делая энергичный жест рукой, требуя, чтобы я остановился. Двое других неохотно поднялись вслед за ним. Я слегка пригасил инерционный магнитный поток, притормаживая перед ними. Сержант, помедлив, заглянул в салон и лениво потребовал у меня документы. Я протянул ему свою карточку. Он долго, без выражения, изучал кусочек фиолетовой пластмассы с золотыми иероглифами. Суровое, скорее от усталости и жары, нежели по характеру, лицо его болезненно подергивалось; крупные капли пота медленно катились по лбу и щекам, стекая за воротник выгоревшей, распахнутой на груди форменной рубахи. Наконец, он вернул мне удостоверение, на мгновение остановил на мне недоверчивый взгляд и неохотно распорядился открыть дорогу.
Вереница людей, приехавших в столицу в поисках счастья, скопление кургузых повозок и оглушительно рычащих машин медленно удалялись на экране заднего обзора. Наконец, они совсем исчезли из виду. Лишь в левом нижнем углу экрана ещё мелькали пёстрые шатры беженцев с Южного материка, но и они вскоре перестали быть видны в затмившем их радужном блеске океана. Медленные тяжёлые волны его, густо-аметистового цвета, катились с востока, омывая белые парапеты набережных, некогда величественной, столицы. Грандиозные шесть белоснежных пирамид – бывшие правительственные здания на проспекте Свободы, видимые даже отсюда – медленно и неуклонно надвигались на меня, заслоняя собой горизонт. Где-то там, в центре города, когда-то кипела совсем иная жизнь: многочисленные бары, отели, рестораны, представительства различных фирм и учреждений – символы процветания и могущества прежнего режима – занимали целые кварталы Шаолинсеу. Теперь всё это лежало в руинах, оставшихся после революционных боёв. Огромный «муравейник» вдруг разворошили, разбросали и уничтожили всё, что усердные «муравьи» кропотливо собирали и складывали столетиями в остов великого здания всепланетного «Сообщества равных». Лишь только эти огромные дома-пирамиды, сложенные из белого песчаника, остались памятью о прошлом, на которую с неотвратимой безысходностью надвигалось мрачное настоящее. Устоят ли они перед ним, как устояли под натиском времени египетские пирамиды, оставленные нам в наследство нашими далёкими предками, жившими на Земле десятки тысяч лет до нас? Никто здесь не знал ответа на этот вопрос.
Я медленно ехал по безлюдным улочкам восточной окраины города, боясь случайно задавить худых одичавших собак, целыми стаями шнырявших по тёмным подворотням в поисках хоть какой-то пищи и человеческой заботы. Вывески наглухо заколоченных магазинов были завешаны синими полотнищами, на которых белой краской была начертана замысловатая вязь лозунгов типа: «Время великого отказа закончится великим благоденствием», или «Трудности и лишения сегодня – тернистый путь в свободное завтра». Ещё были здесь и такие: «Сердце и воля народа – наш великий и мудрый вождь Чой Чо Рен!», или же: «Мы верим Чой Чо Рену, потому что он наш великий и мудрый вождь!».
Приземистые квадратные домики с плоскими крышами и стенами без окон выглядели нежилыми и холодными, несмотря на палящее солнце и нарастающий, словно рокот прибоя, гул голосов, доносившихся из соседнего квартала. Едва я выехал на небольшую площадь, с двух сторон окруженную дугообразной серой стеной массивного здания, как сразу же понял, откуда взялся этот странный гул.
В центре площади, вокруг наспех сколоченной трибуны, сбилось около двух сотен людей, с нервным нетерпением слушавших хрипловатый, срывающийся на высоких нотах, голос оратора – молодого парня в армейской куртке, надетой поверх зеленой рабочей блузы, с трехдневной щетиной на впалых щеках. Воодушевлённый общим вниманием, оратор принимался с ещё большим ожесточением сотрясать кулаком воздух, бросая на головы людей отрывистые фразы, призывавшие к единству и сплочению вокруг мудрого вождя в эти трудные для всей планеты дни. Ветер трепал длинные волосы агитатора, и яростный блеск в его глазах показался мне демоническим. Подумалось: вот они, настоящие духи тьмы и зла, о которых говорила Юли.
Здесь же, на площади, у продовольственного ларька Народного Фронта, под лозунгами: «Помни! Враги революции повсюду!» и «Призывающих к расколу единства народа к ответу!», выстроилась длинная очередь людей, покорно ожидавших положенного им дневного продовольственного пайка. Судя по всему, эти люди собрались здесь давно, ещё до начала митинга. Когда небритый агитатор изрёк свой очередной лозунг, встреченный одобрительным шумом в толпе возбуждённых слушателей, из дверей ларька высунулся широкоскулый человек в грязной жёлтой униформе и что-то крикнул в очередь. Затем он так же быстро исчез, а люди в очереди заволновались; задние стали напирать на передних, началась толчея. Часть митингующих тут же присоединилась к тем, кто стоял за продовольствием, и толкотня около ларька превратилась в давку. Казалось, обеспокоенные услышанным известием люди вот-вот начнут штурмовать хлипкое сооружение, и оно неминуемо развалится, погребя под собой человека в жёлтой униформе. Поднявшийся гвалт начал заглушать оратора на трибуне и одобрительные выкрики около неё.
Так и не узнав, чем всё это закончилось, я свернул в боковой проулок, испытывая смешанное чувство горечи и неловкости от увиденного. Снова потянулись узкие, пыльные улочки с кажущимися пустыми домами и немногочисленными прохожими, жавшимися к серым стенам, кое-где украшенным кусками синей ткани с изречениями народных вождей. По длине очередей за продуктами, количеству митингующих и отсутствию бродячих собак я понял, что приближаюсь к центру города.
Широкая кольцевая магистраль, на которую выехал магнитор, подтвердила мою догадку. Громады белых, опоясанных спиральной эстакадой, пирамид царствовали над тёмными приземистыми зданиями народно-революционных Комитетов, выстроившихся внизу, на проспекте Свободы. Там же тысячи чёрных точек суетливо сновали у подножья белых гигантов.
Обгоняя немногочисленные машины, я постепенно, виток за витком спирали, спускался вниз, на улицы столицы первого на Гивее государства свободного народа, и чёрные «муравьи» стали превращаться в людей. Кругом шла своя жизнь, понять которую мы с Юли пытались вот уже второй год.
Миновав несколько раскольцовок, эстакад и туннелей, я выехал на радиальную дорогу, ведшую от центра города в южную его часть, наиболее пострадавшую во время боёв и теперь почти не заселённую. Это обстоятельство для меня сейчас было особенно важным. Попетляв среди высоких зданий, тоскливо взиравших на мир пустыми глазницами окон, я выехал на площадь Чань-Инь, пробравшись по заваленным битым кирпичом и разным хламом узким проулкам. Как ни странно, эта небольшая площадь казалась почти не тронутой разрушениями, как будто жестокие бои и артиллерийская канонада обошли её в своё время стороной. Это впечатление портило несколько обгоревших зданий, одно из которых было почти полностью разрушено и являло собой гору битых камней и покорёженных железных балок.
