— Замечательно, — отозвался Макс. — Но, можно и не осторожничать. Эта ваша комбинация и так движется прямиком в задницу.

Антон двинул бровями и негодующе замолчал.

— Позвольте-ка вас спросить, почему? — подал голос Руслан Константинович.

— Потому, что на подготовку такого дела потребуется недели две. В форс-мажорных обстоятельствах — неделя, но не сутки. Это — самоубийство, которое, к тому же, не даст результата. Договоритесь со своими людьми в Москве, пусть задержат проверку.

— Не пойдёт, — твёрдо заявил Шабарин, — решение уже принято, и обратный ход невозможен. Другого выхода у нас нет. И у тебя, кстати, тоже. Ты думаешь, твоя дочь выйдет отсюда, если ты откажешься нам помочь?

— А зачем это вам? — спросил Макс, чувствуя, как внутри скручивается тугой узел. — Ведь через интернат можно выйти на людей, которые забрали девочку, а это непременно приведёт к вам. Смысл вашей команде накликать на свою голову дополнительные неприятности?

— Насчёт этого не беспокойся, — заверил его Руслан Константинович. — У неё ведь, оказывается, моторчик слабенький. Засбоит ещё раз — и всё, заказывай отходную. И будешь ты видеть свою Виту, Штурман, лишь на карточке могильного памятника. Так что — никаких неприятностей. Может быть, лишь мелкие осложнения… А по сравнению с тем, что «Мегатрейдинг» останется незыблемым — это, вообще, ничто.

Макс качнул головой:

— Всё это имело бы смысл, если бы там, — он показал пальцем в направлении, где находилась медицинская палата, — действительно была моя дочь.

Руслан Константинович с сожалением посмотрел на него, как на тяжелобольного.

— Ну, я не знаю, — тяжело вздохнул он, разводя руками в стороны. — Как, каким образом убедить слепого и глухого, что это всё происходит на самом деле?

Шабарин посмотрел на Антона, как бы призывая его в свидетели.

— Он поймёт это, — сказал Антон. — Когда перероет все интернаты, он поймёт. Но, будет уже поздно.

— Смотри, Максим, решать тебе. Но, я прошу, — Руслан Константинович прижал ухоженные руки к груди, — прими правильное решение. Не поступай так, чтобы потом всю жизнь жалеть о содеянном. От твоих слов сейчас будет зависеть, увидишь ли ты свою девочку ещё когда-нибудь или нет.

В голосе Шабарина появилось нечто проникновенное, как у истового католического священника. Максу даже стало казаться, что ещё чуть-чуть, и Руслан Константинович, для вящего эффекта, поднимет вверх два пальца, сложенные вместе. Вот только, не верилось ему ни в эти слова, ни в убедительность тона, ни в искренность сосредоточенных лиц Шабарина и человека его, Антона Павловича. Ну, не верилось, хоть сапогом дави. Слишком уж наигранно это было, как в плохом спектакле: вот тебе дочь, и тут же сердечный приступ, и потеря сознания, и поговорить с ней нельзя, словно это заранее расписано неким драматургом, со всеми репликами и ремарками. Уж не Чехов ли настоящая фамилия мрачного Антона Павловича?

И в то же время Макс понимал, что ничего он не сделает и придётся соглашаться на это самоубийственное предложение. Потому что, если есть хоть крошечная вероятность, хоть одна сотая процента того, что лежащая сейчас на больничной койке девочка с заострившимся личиком — его Вита, то рисковать ею он не может ни в коем случае. А в серьёзности намерений Шабарина и его подручных Макс ни капли не сомневался. Как и в том, что они, действительно, претворят в жизнь, без лишних колебаний, своё решение избавиться от ребёнка. Значит, другого выхода, кроме предложенного белозубым Русланом Константиновичем, чтоб его черти драли, у него пока нет.

Поэтому Макс потёр висок большим пальцем и, нарушив тишину, полную тревожного ожидания, сказал:

— Ладно. Тогда начнём с самого начала. Кто убил Генку Абезгауза?

Сигаретный дым, повисший в комнате, окутывал всё, подобно лондонскому туману, колыхаясь и вздрагивая в такт жестам говоривших.

— Сколько человек тебе потребуется?

— Ещё не знаю. Это вентиляционные шахты?

— Да.

— Сигнализация?

— Бундесовая, «Schild-2000».

— Один, два, три, четыре… Четыре уровня?

— Точно.

— Плохо. Слишком плотно… Окна подключены все. Я ничего не упустил?

— Все до единого. Включая верхние этажи, коридоры и подсобные помещения.

— Н-да. Плохой пиджак, как выражаются соседи-японцы.

— Чего?

— Кимоно-то херовато. Как и наше положение.

Макс отодвинул в сторону лист со схемой здания «Мегатрейдинга» и потёр красные глаза. Их жгло и щипало так, словно кто-то щедрый сыпнул ему в лицо добрую пригоршню красного перца. Сидевший напротив него Антон, протяжно зевнул и помотал головой:

— Мне кажется, наиболее уязвимые места у них здесь и здесь.

Он ткнул твёрдым, как дерево, пальцем в схему. Макс помассировал виски и снова наклонился над листом:

— Я вижу. Это, судя по всему, мусоропровод?

— Да. Недействующий.

— Ладно. Дверь его выходит вот сюда, на стоянку для машин.

— Правильно.

— Стоянка огорожена, а это, как я понимаю, будка охранника?

Антон кивнул.

— В ней кто-нибудь есть?

— Да. Два человека. Один находится на связи, второй патрулирует площадку.

— Весело. Дверь под сигнализацией, поэтому быстро проскочить не удастся. Нужно их как-то отвлечь. Собак хоть нет?

— Есть. Две. В будние дни их выпускают из вольера после восьми, а в воскресенье — они на площадке целый день.

— Тогда это отпадает. Глухой номер. Если охрану мы ещё сможем отвлечь, то собак придётся усыпить. А такое незамеченным не останется.

Антон покачал головой.

— Придумай что-нибудь.

— Без вариантов. Нам придётся какое-то время пробыть снаружи, отключая сигнализацию, поэтому собак нужно убирать, другого выхода нет. Даже, если мы успеем войти в здание, сделать всё, что нужно, а затем выйти оттуда, охрана подымет тревогу — и всё насмарку.

— Хорошо, а если опять вернуться к крыше?

— Через шахту? Согласен, и внутрь мы проникнем, и с этой «Schild-2000» можно что-нибудь придумать.

— Так в чем же дело?

— В маленькой детали. Как попасть на крышу?

— Неужели это настолько сложно? — хмыкнул Байдалов.

— К сожалению. Высотных зданий рядом нет. До ближайшего десятиэтажного дома метров семьсот. Преодолеть такое расстояние…

— Это по горизонтали. А если сверху? Тебе с парашютом прыгать доводилось?

— Ни разу. И не думаю, что сегодня состоится дебют.

— А почему нет? Квадратура там ого-го. Вполне прилично, даже для новичка.

— Да будь она величиной хоть с центральную площадь. Что толку оказаться на ней со сломанными ногами?

— Ничего подобного. Сделаешь всё, как тебе расскажут, и приземлишься нормально. Ты думаешь, когда новичков учат, все они ноги ломают?

— Им не нужно прыгать ночью в точно заданное место. Наверное, с первого раза мало кто с этим справится.

Антон пренебрежительно скривил губы:

— Когда требуют обстоятельства, можно сделать всё.

— Вас что интересует, процесс или результат?

— Ладно, проехали. Предлагай своё решение.

— Так кто же, всё-таки, убил Абезгауза? — внезапно спросил Макс.

Потерявший нить разговора Байдалов озадаченно замолчал, собираясь с мыслями.

— Тьфу ты, — он в сердцах толкнул стоящий перед ним стол с разложенными схемами. Листы бумаги возмущённо зашелестели в тон его голосу. — Сколько можно об этом? Не мы, вот и всё, что я могу сказать. Для нас он не представлял ни интереса, ни опасности. А вот для твоего Балу… Вы же были одной командой. Я думаю, когда мы их тряхнём — правда выплывет. Если, только, ты сделаешь своё дело.

Макс, казалось, не обращая внимания на слова Байдалова, откинулся на спинку стула, взял, стоявшую между ними, бутылку минеральной воды и, одним махом свинтив крышку, отпил прямо из горлышка. Секунду посидел неподвижно, затем с шумом выдохнул, закрыл бутылку, сжимая её так, что пластик хрустел в руках, и поставил на место.